– Я серьезно, накажи его как следует.
– Варя, я тебе что, палач? – сердился дед и уходил с кухни.
И сейчас их словесный пересуд продолжался на повышенных тонах.
– Хорошо-хорошо, пусть не бабу он в этой Ницце хочет, – слышался глухой голос деда в трубку. – Пусть женщину, – соглашался он, – лишь бы с толком, чтобы дети были.
– Внучок, – я услышал снова подобревший голос бабушки, – ты свою девочку привез бы к нам познакомиться, а то дед серчает, говорит, что правнуками пора обзаводиться.
– Когда? – спросил я озабоченно.
– Да хоть летом на Ивана Купалу или на Петров день, – она громко засмеялась, понимая, что говорит глупость.
– Ладно, решим, – сказал я и попрощался со стариками.
Теплое дыхание Клер как будто согревало мне душу, а ее холодный нос касался моей колючей шеи. Наконец я положил телефонную трубку на место, а Клер, осторожно ступая на цыпочках по холодному полу, обхватив свою грудь, посеменила к кровати, переступив тонкими ножками через собачек, мирно лежавших на прикроватном коврике. Она села на край кровати, все еще держа ноги на цыпочках, и пристально смотрела на меня, нисколько не смущаясь.
«И чего эта горе-психоаналитик пытается найти в моей русской душе, – подумал я. – Дурочка, она думает, что там погреба, а там ничего нет, сплошные потемки, как в черном квадрате Малевича».
– Как в черном квадрате, – повторил я вслух, обводя пальцем в воздухе контуры предполагаемой геометрической фигуры.
– Говори по-французски, я тебя не понимаю, – зябко сжав острые колени, засмеялась Клер.
Прелесть ее улыбки продолжала меня очаровывать.
– Я говорю, что люблю тебя, – тихо сказал я, все еще пребывая в восторге от ее желанного тела.
– Не ври, – прошептала она в ответ. – Ты говорил совсем другое!
– Другое? Разве ты не слышала, что я сказал?
– Слышала, но это же была неправда. Так?
– Мне казалось, что ты понимаешь меня и всегда ровно настолько, насколько я хотел быть понятым.
– Это тогда, когда я тебе верю.
– Верь и сейчас.
Она поднялась и безмолвно пошла ко мне, глядя прямо в глаза. Я не мог двигаться и только наблюдал.
«Поганый город», – зазвучало в ушах бабушкино предостережение.
Дьявольски красивая нагая девушка улыбалась.
Но главное – не ее улыбка, не идеальные груди и даже не ноги. Главное – глаза. Они заставляли теряться в привычных ориентирах, пока я не почувствовал вкуса ее помады, и мое сердце больно заколотилось в висках.
От неё исходил аромат, показавшийся мне знакомым.
Так, наверное, должны были пахнуть только ангелы.
– Кто ты?
– Догадайся, – алые губы едва шевелились.
– Может, ты и есть тот ангел-хранитель, о котором в детстве мне рассказывал отец, – сказал я чуть охрипшим голосом.
– Спасибо, что не дьявол, – улыбка снова тронула прелестные губы. – Я Муза… – наконец произнесла она под звуки раскатистого грома, доносившегося со стороны альпийских гор. Дождь за окнами заметно усиливался. Меньше всего мне хотелось говорить…