– Да! Это наш «Три Иерарха», я сразу узнал его по фигуре римского воина на носу!
Корабль тем временем неторопливо принимал разворот, и вся его кормовая композиция, выкрашенная в золотой цвет, засияла на солнце. Наконец российский флагман «Три Иерарха» под командованием капитана, известного в России как Самуил Карлович Грейг, бросил якорь в порту Ливорно. Вскоре на набережной началось построение первых корабельных офицеров линкора. Согласно правилам ношения морской одежды российским офицерам предписывалось носить белый кафтан с зелеными лацканами, зеленый камзол и штаны. Однако одежда выстроившихся в порту моряков была далека от Морского Устава. Пожалуй, только Грейг выделялся опрятностью и желанием соответствовать торжеству момента представления первому лицу Архипелагской экспедиции. Команда была представлена графу, который сердечно обнял и расцеловал бригадира, как своего старого приятеля, не обращая внимания на неприятный запах, источаемый его влажным кафтаном. Золоченая карета первой покинула порт, увозя Грейга в роскошный дворец графа Орлова. В окно проникал тонкий аромат лепестков первых весенних роз, устилавших мостовую. Капитан, впервые оказавшийся в Италии, ощущал легкое головокружение. Улыбчивые смуглолицые женщины почти повсюду жевали черные маслины, лавки магазинов были забиты всякой всячиной, и только от ослов пахло мочой, как в корабельном клозете. Поднимаясь по широкой каменной лестнице особняка, Орлов старался бережно поддерживать под руку исхудавшего моряка, как утомленную даму после затянувшегося бала, опасаясь ненароком споткнуться.
– Теперича, капитан, выпьем с тобой прекрасного итальянского вина, или тебе сподручнее чего-нибудь покрепче? – спросил граф, находившийся в прекрасном расположении духа.
– Как прикажете, ваше сиятельство.
– Нынче никаких ордеров не будет, будем просто пить.
– Я, ваше сиятельство, не большой охотник до энтого. Впрочем, как скажете.
– Орлов внимательно наблюдал, как Грейг медленно смаковал красное вино из большого бокала, и ждал, когда же бригадир захмелеет, но его гость оставался бодр и скуп на слова. Моряк и ел, не торопясь, и, казалось, не был склонен пользоваться моментом и набивать себе брюхо. «Политический агент» Англии кавалер Дик, сидевший на противоположной стороне стола, в отличие от капитана себе ни в чем не отказывал, но вскоре прикрыл затуманившиеся глаза и захрапел, склонив голову.
– Никак, Ваше сиятельство, вы спросить меня желаете о чем-то важном? Так не тяните, спрашивайте, я к вашим услугам!
– Хочу, чтоб ты помог мне разобраться в делах наших, капитан!
– В чем именно? – Грейг внимательно и с готовностью посмотрел на Орлова.
– А вот в чем, капитан. Я тебе буду докладать, как я понимаю про положение на флоте, а ты должен внимать и поправлять меня, ежели неправду скажу.
– Пожалуйте! – Грейг с готовностью улыбнулся.
– Перед тем, как начать, граф убедился, что их никто не слушает, и, повернувшись спиной к храпящему англичанину, произнес:
– Эскадра Спиридова должна была состоять из семи линейных кораблей, одного фрегата, плюс один бомбардирский, четыре пинка и два пакетбота. Так?
– Так! Еще добавляйте Готланд, где мы пополнились четырьмя кораблями эскадры вице-адмирала Андерсона. Прибавьте к тому же два линейных, пришедших в Копенгаген из Архангельска.
Орлов одобрительно кивнул головой.
– Теперича вот что: на каждом корабле должны были отправиться по 10 рот солдат по 25 человек в каждой. Выходит, токмо на одних линейных кораблях должно значиться 967 сухопутных солдат. Ружей положено было отправить от трех до четырех тысяч, ещё тысячу карабинов и 500 драгунских ружей, пушек порядка 30.
– Однако, в толк не могу взять, зачем… Кому в голову пришла такая идея – столько необученного народу загубить!
– Не твоего это ума! Пехота мне нужна, союзников будем искать! Итак, положим, 18 июля 1769 года эскадра отплыла от Кронштадта, так?
Грейг в знак согласия кивнул головой и сказал:
– Да, на Красной горке мы взяли 818 солдат и офицеров Кексгольмского полка и две роты артиллерии.
Алехан выпил полный бокал красного вина и, утерев рукавом губы, перекрестился:
– Теперича так. По нашему разумению, в портах Дании и Голландии нас должна была ожидать помощь и радушие друзей, но уже в августе «Святослав» – корабль новейшей постройки возвернулся в Ревель из Готланда по неспособности к дальнейшему плаванию. Дальше хуже. Спиридов долго плывет до Копенгагена, долго стоит на рейде! Отчего так? Вопрос…
Грейг попытался объяснить, но Алехан остановил его жестом руки:
– Молчи, Самойла. Спиридов оправдывается собственными болезненными припадками, – раздраженно прокричал Алехан.
– Возражаю!
– Капитан, твои возражения я приму потом, а покамест больше слушай. Генерал Философов, русский посланник в Копенгагене, доносил в Петербург императрице, что наши мореплаватели в сильном невежестве и в слабом порядке. У большей части наших офицеров стремление больше было к возврату, а не к продолжению экспедиции, экипажи теряют бодрственную надежду. Ладно, это я ещё мог терпеть! Но, когда эскадра пришла к берегам Англии, граф Чернышёв написал то же самое, что нет у моряков бодрственной надежды. Обо всём этом он пишет самому Панину, понимаешь?! А графу это только и нужно, поскольку он был большим неохотником до нашей экспедиции. О Спиридове докладывает, что он в унылом состоянии духа, отчего и подчиненные невеселы. Я не олух, понимаю, что, если три года назад у нас не было ни флота, ни моряков, то за это время немногое успело поменяться. Прискорбно одно, что Россия с начала столетия и до сей поры на флот свой истратила более 100 миллионов рублёв, и что же мы имеем?
– Дозволь мне теперь. – В знак согласия Алехан кивнул, не поднимая глаз. – В нашей эскадре сперва насчитывалось пять с половиной тысяч матросов. Однако, добрая половина экипажа состояла из рекрутов, а не матросов. Рекрут за матроса сочтен быть не может, ему нужно время, он должен сходить в походы, сделать несколько кампаний на море, привыкнуть к нашей пище. Чернышёва я знаю, и с ним согласен. К примеру, на пакетботе «Летучий» я заметил много старых матросов, а если и рекруты попадались, то все сплошь из города Архангельска и окрест. Однако, большинство рекрутов на других кораблях все, как один, из крестьян, которые жительство близ Москвы имели. Они моря отродясь не видывали и качки не знали, а токмо соху покинули. Вот архангельский мужик – хороший моряк, он и к еде морской приучен. Жаль, что умерло много народу! Большей частью поносы и флюсфиберы. От излишнего экипажа теснота великая на кораблях. Ошибку мы сделали, что больных из госпиталей мешали с рекрутами, отчего последние все почти по очереди перехворали. Тут Спиридов передышку на якоре верно дал, иначе все больные передохли бы, как мухи. А так, от свежего мяса и зелени очень многие поправляться стали. В Дании мы пополнили запасы свежей провизии. Запасы были обширны, но во время тяжелого перехода по Северному морю до берегов Англии из-за жестокой качки горячую пищу принимать было невозможно. Мы вынуждены были перейти на сухомятку. Питались в основном солониной и сухарями, сразу вспыхнули болезни. Жестоко страдали не только пехотинцы, но и моряки. Каждый день после краткого отпевания вахтенные матросы зашивали трупы умерших в парусиновые мешки и выбрасывали за борт. В Гулле выгрузили полтысячи больных, за три недели из них умерло 83 человека. Обсудили мы со Спиридовым сложившееся положение, совместно приняли решение идти дальше небольшими отрядами, поскольку опасались, что ремонт ряда кораблей мог затянуться. Первым покинул Гулль «Святой Евстафий». Там держал свой флаг наш адмирал, он первым и пришел в Порт-Магон. С ним вместе ушел «Северный Орел» и фрегат «Надежда». В Атлантике их разбросала буря. «Северный Орел» получил течь и с трудом отошел в Портсмут, где до сих пор стоит в ремонте. «Ростислав» заходил в Лиссабон, чтобы выгрузить 200 больных, более месяца там простоял. Нынче встал на Сардинии на ремонт, а до Магона так и не смог дойти, всё время штормило.
– Знаю! Ещё знаю, что на Минорке 332 умерших и 313 больных, брат отписал мне. Почтовый пакетбот добрался до нас неделю назад. Смекаю, что «Ростислав» уже в Генуе, если верить англичанам. Шторм его туда отбросил после ремонта.
– А зачем тут англичане? – Грейг недоуменно посмотрел на разгоряченного графа.
– А! – махнул рукой Алехан, – они здесь повсюду держат свою агентуру. Они, небось, и тебя просили сообщать им о наших планах и перемещениях. Ты ведь тоже англичанин! – Алехан испытующе по смотрел на Грейга.
– Я шотландец, шотландский еврей, и шпионить против страны, в которой собираюсь жить и службу нести, я ни за что не стану! Я моряк, а не шпион, и почему меня некоторые англичане предателем считают, я не знаю. Я Англию не предавал, но и против России шпионить не буду. Лучше скажите мне, граф, кто такой этот Эльфинстон?
Алехан слегка раздраженно ответил:
– Эльфинстон – хороший капитан, смелый до безрассудства. Меня загодя уведомили, что императрица наша приняла его на службу в мае и произвела в чин контр-адмирала.
– Какие у него слабости имеются?
– Сообщали, что он очень грубый человек, матроса не любит. Ищет славы, уж не знаю – слабость это или достоинство. России служить будет честно, но страны нашей не знает, и любви особой к ней не испытывает.
– Это пусть, – сказал Грейг, осклабившись, – служил бы честно и довольно!
– Он сейчас спешит со второй эскадрой нам на подмогу, я получил от него известие, что Портсмут они покинули. «Святослав» теперь в составе его эскадры, а не вашей. Думаю, что к маю он подойдет к берегам Мореи. На борту его кораблей среди пехотинцев есть и кирасиры.
– Сколько у него теперича кораблей? Как прошли Северное море? – в голосе Грейга появилось беспокойство.
– Скажу, как есть, чего уж там. Три линейных и два фрегата. Больных меньше чем у Спиридова… пока!
Грейг, смущенно поджимая губы, чтобы не были видны почерневшие зубы, улыбнулся и покачал головой: