– Прошлым летом я и сам ещё не всё понимал – кто какую игру затеял, и какую роль мне отвели. В Ливорно получил письмо от некоей дамы. В нем она заверяла меня, что является законной наследницей русского трона. Ещё писала, что какой-то князь Разумовский под именем Пугачева одерживает победу за победой на российской земле, и что она даже заключила договор с турецким султаном о совместных действиях против нашей Екатерины. К письму она приложила документы – копии сразу трех завещаний: «Завещание Петра Великого», «Завещание Екатерины I» и, собственно, «Завещание Елизаветы», по которому она якобы является законной дочерью от брака Елизаветы и графа Разумовского. Кроме того, она сама составила некий документ, который предлагала мне зачитать перед моими моряками.
– И что в нем было?
– Уже и запамятовал. Похоже, так: «божией милостью, мы, Елизавета II, княжна всея России, и так далее…» Естественно, заканчивала она угрозой: кто не желает ей принимать присягу, будет казнен. Мне предлагалось присоединиться к ней всем моим флотом прямо здесь, дабы, не дай Бог, опоздать к раздаче милостей и орденов! Ну, что скажешь? Лихо?
Корилла, тронутая таким доверительным откровением, вся светилась от счастья.
– Это уже не шутка, дорогой. Получается, эта Елизавета таким поступком сама себе могилу рыла!
– Вижу, смекаешь!
Орлов, довольный, расплылся в улыбке.
– Слушай дальше. Я, разумеется, княжне этой ничего не ответил, но в Петербург тотчас отписал. Дальше я уже не сидел сложа руки, в тот раз навел моей службой справки насчет этой «законной наследницы». Проживала она в то время под фамилией графини Пинеберг в городе-порте Рагузе, который принадлежал Венеции. Титул графини был реальным, только к этому титулу самозванка не имела никакого права. Польский князь Радзивилл…
Корилла вновь весьма громко прервала графа:
– Пардон, граф, это не тот ли знаменитый князь, о котором в Европе ходили слухи, будто он возит с собой двенадцать золотых статуй, которые ему удалось спасти из разграбленного русскими замка?
– Да, слухи гуляли, только это были лишь слухи. Однако человеком он был богатым и неоднократно оказывал помощь нашей «Елизавете». Например, Радзивилл, оказывается, обратился с просьбой к французскому консулу Декриво, и тот уступил «графине» на время свою виллу, окруженную садами и виноградниками. Найти это место моим людям труда особого не составило, поскольку вилла эта была центром притяжения лучшего общества города. Поскольку ожидаемого ответа от меня «графине» так и не последовало, то, как сообщили мне мои люди, польские конфедераты, окружавшие Елизавету, стали ждать удобного случая, чтобы отплыть в Константинополь. Однако известие о подписании Кучук-Кайнарджийского мира положило конец надеждам Радзивилла и его друзей-товарищей на помощь турецкого султана в борьбе с Екатериной за попранную свободу и права их родины.
Корилла всплеснула руками, заставляя графа остановиться. Орлов недовольно фыркнул и посмотрел на поэтессу.
– Для меня загадка, Алексис, откуда в Европе развелось столько этих светлых рыцарей, борцов за свободу, которых всюду конфедератами называют?!
– Вы, мадам, как впечатлительная романтическая натура, можете называть эту публику как угодно, но мы тогда разнесли эту польскую шляхту в пух и прах в Баре, поскольку участники Барской конфедерации вздумали поднять мятеж главным образом из-за того, что матушка ультимативно потребовала от польской короны прекратить относиться к православным жителям Польши как к людям второго сорта и уравнять в правах с католиками. Если мои объяснения вам показались убедительными, то я продолжу.
– Вполне, граф!
– Так вот, наступила осень и, к своему немалому удивлению, письмом императрицы от 12 ноября мне предписывалось предпринять попытку и постараться силой или хитростью захватить в плен самозваную внучку Петра I. Скажу больше, мне позволялось в случае необходимости даже бомбардировать город Рагузу для принуждения местных властей выдать мне авантюристку.
Корилла вилкой постучала по бокалу, чтобы привлечь внимание графа:
– Вот видишь, дорогой, какое значение ваша императрица придала этому делу! Сразу бомбардировать? И впрямь, ваша императрица эту «княжну» приняла за Елизавету. А раньше, что же, она никак себя не проявляла? Чтобы так переполошиться у себя на севере и не исключать бомбардировку города, что на юге Европы, да после мирного договора, значит, дело и впрямь интерес имело государственный!
Граф махнул в сторону поэтессы рукой.
– Напрасно ты Рагузу жалеть вздумала, за ними давно должок тянется. Не забывай, они супротив нас в Чесме своим флотом на стороне османов воевать осмелились. Так пусть либо ответ держат, либо поведение своё меняют. Я в своё время матушке лично докладать изволил о желании своем при случае наказать Рагузу!
– Дорогой мой, стоит ли злобу на них так долго на сердце держать? В конце концов, вы их флот наравне с турецким сожгли при Чесме, а свой целехоньким сохранили. Потери ваши были невелики, а злоба в тебе чрезмерна!
– И что же из этого следует? Мы должны прощать обиды? Да, за всю кампанию в Архипелаге мы действительно потеряли только четыре линейных корабля, к тому же один из них, что носил имя «Азия», без вести пропал в 73-м году.
– Позволь, и что же получилось, все матросы на нем погибли?
На лице и в глазах Кориллы отразился ужас.
– Я же говорю, корабль пропал в Архипелаге, нет у нас вестей до сих пор ни о нем, ни об экипаже.
– Где это произошло?
– Корабль шел от острова Миконос к острову Имбрис, и море сильно штормило. Было это у берегов Анатолии, и сгинул он со всей командой в четыре с половиной сотни душ.
– Может, просто капитан ваш должного опыта не имел?
– Совсем наоборот, капитан Толбукин был мастером морского дела и настоящим смельчаком, один из лучших в отряде Грейга, я его хорошо знал лично. Позже, когда по указу императрицы мне за победы Архипелагские было пожаловано вознаграждение в двадцать две тысячи рублей, я велел эти деньги раздать всем матросам, отличившимся в походе храбростью, но шесть тысяч из этой сумы моим повелением было передано семейству капитана первого ранга Толбукина на приданое дочерям и на воспитание сыновей.
– Простых людей ты, граф, не забываешь, это отрадно слышать, да все равно трудно богатому попасть в царство небесное!
Укор возлюбленной Алехан понял, но воспринял не вполне одобрительно.
– Знаю, куда уж мне, когда такие ордера из Петербурга исполнять изволю… Я до сих пор не ведаю, как величать мне эту авантюрьеру правильно. Одно верно – личность она неординарная. Люди, с которыми знался наш граф Панин в Европе, давно слали ему сигналы о ней, первый поступил еще в 72-м году из Парижа. Тогда её все приняли за загадочную комедиантку, поскольку она выдавала себя за некую княжну Али Эметтэ Волдомира – странная смесь персидского и славянского, не правда ли? – обратился Алехан к поэтессе, но Корилла не пожелала разделить его сомнения, и он продолжил: – Панину сообщали, что она молода, красива, грациозна, с пепельными волосами, как у Елизаветы, и глазами, способными менять цвет от голубого до черного. Она называла себя черкешенкой и представлялась племянницей богатейшего персидского сановника. По Европе её сопровождала немалая свита: были в ней и немецкие бароны, и бойкие французы, и польские шляхтичи. Даже князь Михаил Огинский – этот сочинитель полонезов – числился среди её поклонников. Матушка же наша, находясь в Петербурге, по тому докладу Панина не делала спешных поручений, поскольку слухи распускала не сама княжна. В немецких землях тогда оживленно болтали о том, что дочь русской императрицы странствует по Европе.
– А ты сам её раньше никогда не видал? – в вопросе поэтессы содержался плохо скрываемый подвох.
– Никогда! Слышал, что хороша собой, но в Италии столько прекрасных женщин. Русские барышни здесь тоже живут, и смею заметить тебе, прехорошенькие. Знаешь, была у меня в здешних краях одна знатного рода княжна Катенька Демидова, не могу забыть её до сих пор, очень уж она ваш театр любила.
При этих словах Корилла готова была взвиться, но, не обращая на нее внимания, граф поднялся со своего кресла и направился к дальней стене у окон, слегка прикрытых ставнями. Шкаф-архив эпохи Ренессанса с резными украшениями блестел яркой позолотой. Алехан отодвинул в сторону фигурку всадницы из белого фарфора и, звякнув ключами, открыл шторки шкафа. Корилла предположила, что граф, беспорядочно выдвигая шкатулки, ищет очередную безделушку с портретом какой-нибудь дамы, и упредила желание Алехана похвастать былыми амурными победами.
– Ты так мне пока про ту княжну почти ничего и не рассказал. Прошу тебя, дорогой граф, продолжай! Не отвлекайся без надобности.
Граф оставил архив незапертым и, повинуясь просьбе Кориллы, вернулся на место. Он сел в кресло, откинул голову на спинку и, глядя в потолок, надолго задумался. Очнувшись от своих мыслей, он с сомнением спросил:
– Уверена ли ты, что хочешь знать все подробности?
– Да, – ответила она решительно. – Пожалуйста, не упусти ни одной детали. Знаю, что для тебя это будет непросто.
– Тогда слушай, – смиренно сказал граф. – При мне «принцесса Али» уже перестала отзываться на прежнее имя, а именовала себя Елизаветой II. Она хорошо вжилась в свою роль и без заминки рассказывала, что матушка её Елизавета I передала ей все права на российский престол, а Петру III поручила всего лишь воспитать девочку должным образом. Но, желая царствовать сам, он сослал её в Сибирь. Как она оказалась в Персии, а затем и по Европе проехалась, говорить не буду, у меня от этой замысловатой россказни голова просто помутилась. Тогда, видно, вообразила она, что настала пора вернуть свой престол, захваченный нашей приблудной немкой. Верили ли во все это её друзья-шляхтичи – не знаю, но то, что это был подходящий повод для очередной смуты, которую можно было устроить в России, они сразу смекнули. Знаю, что ей, молодой и красивой даме, находящейся в Рагузе, требовалось сохранить за собой незапятнанную репутацию. На виду она и впрямь не допускала банальных ухаживаний. Вдруг – скандал: один дворянин из свиты Радзивилла был застигнут ночью, когда вознамерился перелезть через стену виллы Декриво. Шляхтич даже был ранен охранником. Думаю, это был поляк по фамилии Доманский. Скандал поумерил пыл «княжны», а из Парижа потекли тревожные слухи, что французы охладели к ней в качестве претендентки. С этого момента у «княжны» сразу возникли проблемы с деньгами, даже Радзивилл стал откровенно избегать её. Французский консул открыто говорил польским конфедератам, чтобы они гнали эту аферистку к черту. Тогда даже негр-слуга сбежал от неё со скандалом, потому что не платила. Агенты нашей разведки с риском для жизни шныряли по Рагузе, пытаясь выведать через конфедератов любую полезную информацию. Одного толкового человека, который работал на меня, так и потеряли мы там, до сих пор не знаем, куда он сгинул, – сожаление отразилось на грустном лице Орлова, словно он вспомнил того кудрявого рослого молодца, что всегда улыбался при встрече с ним.