Дино видимо помнил фильм и одобрительно улыбнулся, читая в блеске моих глаз неподдельное восхищение понимающего книголюба.
– А действительно, сеньор, не у вас ли в доме проходили интерьерные съемки библиотеки того американского библиофила, кто наложил на себя руки из-за измен его жены-француженки с темнокожим охранником? Вы же помните, что самому Полански въезд в Америку был давно и на много лет заказан из-за необдуманных связей с несовершеннолетней девицей, и потому съемки велись не там, а в Европе.
– Что-то припоминаю, – ответил Дино.
Господин Росси выпил свой коньяк и некоторое время хранил молчание, устремив в окно бессмысленный взгляд, а я продолжил:
– Мой отец тоже был любителем старинных книг и тратил изрядную сумму от своих банковских доходов на эти фолианты. Мама часто подшучивала над ним, что он любил книги больше, чем ее.
Итальянский магнат понимающе усмехнулся, разглядывая на свет стенки бокала, в котором только что плескалась янтарного цвета жидкость. К моему удивлению, я не обнаружил на его холёных пальцах ни обручального кольца, ни перстня с драгоценным камнем, то есть тех почти обязательных атрибутов туалета у почтенных и чрезмерно чувствительных итальянцев, верящих до сих пор в магию колец, приносящих в дом богатство и любовь.
– Представьте, Дэннис, супруга тоже ревнует меня к ним, когда я глубоко за полночь уединяюсь в тиши кабинета. Что поделаешь, – снова развел руками хозяин, – женщина-существо особого рода. Сколько бы ей ни давали, она всегда голодна, и чем краше женщина, тем осмотрительнее должен быть мужчина.
Дино выдал эту многозначительную, как ему казалось, философскую сентенцию и запил ее еще одной порцией коньяка.
Я уже сто раз слышал об этом, начиная со сказки Пушкина «О рыбаке и рыбке», и чтобы поддержать беседу, обратился к этому философу, видимо, умудренному опытом общения со слабым полом.
– Что же тогда нам делать, господин Росси, как нам их удержать подле себя, если мы испытываем моральную дилемму? С одной стороны, нас тянет в объятия красивых и порочных женщин, с другой выходит, любить умных – дорогое хобби.
Он наморщил высокий лоб и почти с минуту мучительно думал, опустив голову. Я мог без стеснения рассматривать его. Хотя у лощеного итальянца под глазами наметились мешки и ясно обозначились первые складки будущего двойного подбородка, он все еще выглядел достаточно моложаво. Подняв голову и перехватив мой пристальный взгляд, устремленный на него, он изрек тоном превосходства:
– Мужчина должен стать для женщины книгой, желательно в достойном переплете, которую ей хотелось бы не только прочесть, но и перечитывать бесконечное число раз, открывая для себя все новые откровения.
– Должно быть, это сложно? – я явно лукавил, но Дино мне подыграл.
– Иногда мне кажется, что это непосильная задача, – сказал он каким-то уставшим голосом, глядя на себя в большое зеркало, – и заметьте, мой молодой друг, деньги тут играют не самую главную роль. Все зависит от внутреннего мира мужчины Ему должно самому быть с собой в согласии, самому интересно жить. Если этой внутренней гармонии нет, то книга, которую читает женщина, обязательно рано или поздно захлопнется. Богат ты или беден, не имеет значения в этом случае.
Мне показалось, что парфюмерный магнат говорил вовсе не мне, а общался сам с собой.
– Надеюсь, г-н Росси, вы имеете в виду не свою дочь, когда говорите о женских аппетитах?
Дино улыбнулся, вынимая изо рта сигару.
– Разумеется. Хотя Клара тоже… – он на время призадумался. – Знаете, молодой человек, с тех пор, как два года назад ее, скажем так, друг (при слове «друг» Дино поморщился) улетел продолжать учебу в Гарвард по настоянию своих родителей и сошелся там с дружками сомнительной репутации, Клара прекратила с ним переписку и совершенно перестала следить за своей внешностью, но я почему-то думаю, что у нее скоро эта хандра пройдет.
После этих слов он подозрительно на меня посмотрел, как будто не решался о чем-то спросить, типа обожаю ли я наркотики и не забываю ли таскать у себя в карманах презервативы про запас, как это делают все продвинутые французы. Не все мне было понятно в его полунамеках, и, не желая впутаться в идиотскую историю, я задал ему вопрос:
– Почему вы так считаете, господин Росси?
– Дело в том, что как мне кажется, я хорошо знал ее маму, мою первую жену, чьи достоинства унаследовала дочь. Может быть, Клара все это еще не осознала. Так вот, мою жену звали Саманта, для краткости я звал ее Сэм…
«Черт, – подумал я про себя, – если так пойдет и дальше, то он в скорости тоже станет называть меня Дэн, ну а я, наверное, буду называть его Дин».
– Сэм была настоящая француженка, то есть именно то, что мы, итальянцы, вкладываем в это понятие. О, как она умела преображаться, если ей это было надо! К тому же у Сэм была ясная голова. Она воспитывала нашу дочь, в то время как я днями, а то порой и ночами занимался бизнесом, разъезжая по миру.
– Простите, сеньор, – мне пришлось прервать рассказ хозяина дома, – я не итальянец и не знаю, что вы вкладываете в понятие «настоящая француженка».
– Ах да, вы же русский, но ваш французский, должен сказать, порой заставляет меня забыть об этом. Дело в том, что женщина для настоящего француза начинается с ног. Если у француженки красивые ноги, то французы от этого млеют и готовы простить им самое высшее образование. Если еще у этих ног тонкие щиколотки, это значит, что француженка экстра-класса. Таких здесь боготворят!
Не желая того и в подтверждение правоты мысли итальянца я вдруг вспомнил нашего русского француза по фамилии Пушкин, безуспешно искавшего по всей России три пары стройных женских ног. Нелегкое это было тогда дело, поэтому, наверное, Наталья Гончарова значилась в его записях увлечением под номером 113.
– Господин Росси, боюсь, вы не оригинальны в ваших наблюдениях насчет французов.
– Да, вот как, что вы имеете в виду? – удивился он.
– Признаюсь, что я в последние несколько лет нечасто посещал свою родину без нужды, тем не менее, российские телепрограммы по вечерам просматриваю регулярно. И вот совсем недавно мне попался один документальный фильм о когда-то очень известной в России актрисе Изольде Извицкой. Прославилась она у нас, снявшись в фильме «Сорок первый». Очень красивая женщина была, хотя судьба ее сложилась достаточно трагично. А начиналось все прекрасно, и фильм этот был в 1956 году представлен на кинофестивале у вас в Каннах и был отмечен специальным призом. Извицкая имела сумасшедший успех. Особенно расточали похвалы американцы, сравнив ее даже с Мерилин Монро, а влиятельный журнал «Нью-Йорк Мэгазин» поместил на обложке лицо Изольды. В Париже ее именем был назван ресторанчик, который как будто существует до сих пор.
– Так в чем же суть?
– А в том, что ваша злобливая газета «Фигаро» чисто по-французски отметила у Изольды только неудачные ноги, сравнив их с ногами степного кавалериста, как будто это было главным для русской актрисы. Если бы вы, Дино, только знали, как тогда Извицкую задела эта язвительная оценка.
– Да, мой друг из России, надо признать, что французы не всегда снисходительны к женщинам и даже порой агрессивны, как их петухи. Мы, итальянцы, деликатней.
Дино отвесил небольшой поклон, и в его мимолетной ухмылке я уловил нескрываемое удовольствие.
– Согласитесь, дорогой господин Росси, что мне, русскому, трудно судить об отношении к женщине французов, итальянцев или немцев. Я вот вспомнил сейчас о Марлен Дитрих. Она как-то сказала в упрек европейским журналистам, что когда была в советской России, то там журналисты задавали умные вопросы, например, спрашивали, кто ее любимый писатель, а не, кто ее любимый кутюрье.
Дино рассмеялся.
– Ах, Дитрих, эти «золотые ноги Германии», значимость которых поняли даже Геббельс и Гитлер, увидевшие ее в «Голубом ангеле». А после выхода фильма «Кисмет» эти ноги стали вдохновлять уже американских морпехов, когда их высаживали в сорок четвертом на берега Франции. Потом настала очередь добродушного француза Жана Габена, который потерял от их красоты голову. Когда же Марлен оставила его, он заявил: «Не верьте словам красивых женщин, они вспоминают о душе всякий раз, когда мужчина смотрит им на ноги».
Дино снова хитро улыбнулся и как будто что-то вспомнив, продолжил:
– А куда, собственно, прикажете французу смотреть в поисках эфемерной души? На грудь? Простите, мой друг, Франция не Россия. Даже не Италия, где женщина может похвастать достоинствами этой части тела. Вы спросите: «А Демонжо, что родилась здесь в Ницце?» Но у нее же мама русская!
Я перебил Дино и заметил, что отношение русских к женщине все-таки другое и что Марлен Дитрих на вопрос журналистов, в чем феномен ее души, отметила ее астрально-мистическую связь с русскими. Итальянец глубоко затянулся сигарой, прежде чем выдать очередную мысль:
– Давайте, дорогой мой, попробуем объяснить отношение русских к женщине все той же загадкой русской души. Дэннис, вы сказали, что образ этой вашей актрисы трагичен, я правильно понял? – хозяин дома пристально смотрел на меня. Сигара, зажатая в его пальцах, слегка подрагивала, испуская волнистую струйку дыма к потолку.
– Совершенно верно, сеньор. Как я вам уже сказал, американцы сравнили ее с Монро. Если бы они могли тогда знать, что ее судьба сложится почти так же, как у самой Монро…
– Это тоже была скоропостижная смерть? Неужели она также умерла молодой? – в его глазах застыло сожаление.
– Ей было всего 37. Она угасала, потихоньку спиваясь, в закрытой квартире, забытая всеми. Как потом оказалось, она отравилась неизвестным ядом. Заметьте, Дино, как похож их уход.
– Дэннис, еще раз, как ее звали? – спросил парфюмерный магнат, не вынимая сигары изо рта и широко расставив ноги точно так, как на своих карикатурах Кукрыниксы изображали миллионеров-капиталистов.
Я повторил ее имя снова.
– Вы, молодой человек, молодец, у вас цепкая память, склонная к сравнительному анализу. К тому же, обратите внимание, Дэннис – Мерилин Монро – ММ, а Изольда Извицкая – ИИ. Не кажется ли вам, что в этом есть нечто мистическое, или скажете, что это химера? Есть же Брижит Бардо и Мишель Морган. Их жизнь сложилась по-другому.