Клер поначалу сидела на корточках, как арабчонок, а затем и вовсе расположилась на полу перед моим креслом, подобрав под себя ноги.
– Мы с папой об этих людях совсем ничего не знаем. Это, наверное, какие-то русские, да?
Я не знал, что ей ответить. Она сидела совсем рядом со мной и без стеснения смотрела мне прямо в глаза, как будто хотела прочесть в них ответ на свой вопрос. Наверное, стоило подняться с кресла и отправиться наконец восвояси, но я все смотрел и смотрел в ее огромные насмешливые глаза.
Она была не красавица. Нос немного вздернут, рот крупноват и скулы выступали чуть заметнее, чем полагалось. Но на это лицо хотелось смотреть. В нем была жизнь и чувственность. Особенно мне нравилось, когда она, слушая меня, охватывала шею ладонями и как-будто подпирала ими голову. Тонкая хрупкая девушка с вьющимися рыжими волосами по-детски державшая рот приоткрытым… Может, все же прав был ее дорогой папа, уверявший меня, что я плохо ее разглядел. Сказал так, словно я подсматривал за ней в замочную скважину, когда она принимала душ. Если бы немного поработать над этим лицом – придать форму бровям, подвести глаза и накрасить губы – какой мог бы получиться типаж. Я невольно улыбнулся. Снять бы с нее этот чертов мешковатый свитер с рукавами, почти закрывающими кисти рук, джинсы, едва державшиеся на ягодицах, хоть раз взглянуть на ее ноги, вечно обутые в рыжие башмаки, тогда можно было бы судить о ее достоинствах сполна.
Клер продолжала смотреть мне в глаза и вдруг, как будто прочтя мои мысли, неожиданно спросила:
– Ты что, куда-то спешишь? – и не дождавшись ответа, задала новый вопрос: – Кстати, а где ты вчера был весь день? Мобильник твой был отключен. Я ведь заезжала к тебе домой, – она прищурила глаза и засмеялась.
– Зачем? – простонал я, перестав гладить мраморное изваяние.
– Просто хотела еще раз удостовериться, что ты не изменил намерений приехать к нам сегодня. Открыла мне дверь габаритная арабка, по всей видимости, горничная, а твой йорк сиротливо сидел посреди ковра. Эта мадам была явно недовольна моим появлением и с ужасающим акцентом сообщила мне, что ты будешь только поздно ночью.
– Точно. Это была алжирка по имени Софи Бутелла. Разве ты не узнала ее по фигуре? – на что Клер весело засмеялась. Так звали парижскую уличную танцовщицу брейк-данса с точеной фигуркой, и ее имя знала вся продвинутая французская молодежь.
– Так где же ты был? – не унималась она, продолжая недоверчиво смотреть на меня.
– Летал в Венецию. Рано утром улетел, ночью вернулся.
– Один? – вопрос был нетактичным, что меня неприятно покоробило.
– Ну а с кем? Конечно, один. Друзей у меня здесь нет, – ответил я нехотя.
– А я? – она снова округлила выразительные смешные глаза.
– Ты лучше не забывай ходить на лекции, – назидательным отцовским тоном осадил я ее, еле скрывая раздражение.
– Что-то верится с трудом. Между прочим, лекции я никогда не прогуливаю, – с обидой ответила она. – Может быть, я не такая талантливая, как папа, может, не такая умная, как он, но меня папа называет перфекционисткой, потому что я всегда все делаю «comme il faut», – после некоторой паузы она добавила тихим голосом: – Думаешь, я не знаю, что в Венецию в одиночестве никто не летает, да к тому же на один день. Ты не топ-менеджер крупной компании…
Я мог бы промолчать, но почему-то сразу сказал:
– Мне нужно было побывать на площади Сан Марко и попробовать ответить на кое-какие вопросы истории, или, точнее, археологии, пока эту площадь снова надолго не затопило водой. Ты знаешь, что там это частое явление в это время года.
– Но это же неправда, – добивала меня Клер. – Какие в Венеции раскопки? Туда едут романтики, влюбленные, наслаждаются красотой города. За несколько часов там просто ничего не увидишь, не так ли, Денис?
Она выглядела расстроенной и какой-то растерянной, и я попытался ее успокоить.
– Я тебя не обманываю. Боюсь, что у тебя развивается venus distrodius.Это нервное переутомление, которое рождает у людей сомнения и недоверие. Я уже тебе говорил, что никого не посвящаю в свои мысли, которые касаются науки под названием история, поскольку я давно убедился, что ее чертоги мало интересуют окружающих, особенно, если углубляться в детали.
– Может быть, Денис, но звучит это как-то неубедительно, – несколько притворно вздохнула Клер.
– Ты считаешь, что неубедительно? Уж кому-кому, только не мне притворяться, особенно после твоих признаний, как ты завлекала меня сюда всеми правдами и неправдами. Кстати, все хотел спросить, где твой папаша сейчас работает?
Мой неожиданный вопрос ее нисколько не удивил. Она даже улыбнулась, изумляясь моей недогадливости.
– Он богат! – ее чрезмерно лаконичный ответ выдавал в ней трезвый расчет.
– Вот видишь, какая у него завидная работа! А ты передо мной разыгрываешь Золушку. Спрашивается, зачем? Тем более, так неубедительно. Быть может, для богатой девушки в этом мире цинизма быть хорошенькой дурочкой сейчас выгодно. Но ты не дура, ты перфекционистка, так, кажется тебя называет твой отец?
Я положил на ее колено свою руку без какой-либо задней мысли.
– Клер, уверяю тебя, история в отличие от любви не требует партнера. Ты находишься под впечатлением навязчивого Голливуда и туристов типа Джонни Деппа и Анджелины Джоли. Ты же будущий психоаналитик, а не юрист по криминальному праву. Так имажинируй шире, а не путайся в сетях психоанализа, отчаянно добиваясь моего внимания.
Клер погрузилась в сосредоточенное раздумье. Тонкий свист ветра в оконных рамах и молчание моей собеседницы выводили меня из терпения. Она наконец поднялась с пола и села в кресло напротив меня.
– Ну что ж, дорогой, давай имажинировать вместе. Может, ты мне даже и поможешь. Сейчас в университете мы проходим теорию психоанализа по Фрейду, так называемую психологию обыденной жизни. Точнее, психологию сексуальности. Я изучаю природу и свойства полового влечения. Наконец-то я выбрала для курсовой работы сексуальный объект и приступила к изучению его отношения к сексуальной норме.
– Вот как? – удивился я. И как далеко ты продвинулась в своем изучении?
– Совсем недалеко, к сожалению, – сказала она вполне серьезно. Это требует детального исследования.
– Звучит интригующе, – я еле сдержал смех, настолько наивными мне показались ее рассуждения, – тогда просвети меня, на ком конкретно ты остановилась, кто твой объект?
– Как это кто? – удивилась моей недогадливости Клер, – конечно, ты! Разве не понятно? Русский турист со своими «тараканами» в голове, летающий из Ниццы в Венецию на один день. Так вот, сейчас я исследую понятие сексуального фетишизма как разновидности сексуального поведения и пытаюсь ставить на тебе свои опыты согласно определенным моделям для того, чтобы установить, является ли твой фетишизм социально приемлемым или имеет патологию.
Похоже, я слишком широко раскрыл глаза, отчего теперь Клер стала давиться смехом.
– Чего ты несешь? – я толкнул ее колено, как бы желая привести в чувство реальности.
– Послушай, Денис, фетишизм это достаточно распространенное явление, как в социальном, так и в медицинском смысле. Меня же интересует его патология, то есть отклонение от нормы, когда фетишизм становится препятствием для нормальной половой жизни и может причинять страдания. Но гораздо больше меня интересует состояние, обратное фетишизму, то есть анти-фетишизм, когда определенный элемент внешности или какая-то вещь становится подавляющим фактором для сексуального влечения.
Почему-то мне сразу вспомнился эпизод с грязной обувью у Баталова, вызвавшей нескрываемое чувство брезгливого отвращения и подавления всякого интереса к мужчине у Алентовой в фильме «Москва слезам не верит».
Произнесённые слова девушки заставили меня напрячься.
– Не понял, а причем тут я?
– Мне казалось, ты все схватываешь на лету, даже можешь читать мои мысли, – она говорила предельно серьезно, выражение её лица изменилось, она как будто резко повзрослела. – Вот тебе простой пример. Мы познакомились с тобой в парке университета. Так?
Я напряженно кивнул головой, и она продолжила:
– По твоему взгляду я сразу заметила, что моя одежда, ботинки, коротко постриженные не накрашенные ногти на руках, даже велосипед не вызывали у тебя никакого интереса. По выражению твоего лица было видно, что ты был готов просто убежать. Мне бы к следующей встрече принарядиться, ведь так поступают в подобных случаях почти все и не только девушки, чтобы постараться изменить твое отношение ко мне и вызвать хоть некоторую симпатию, но тогда бы мой эксперимент закончился, так и не начавшись, либо был бы несколько неполным. Я искала с тобой встречи, может быть навязчиво, чтобы удостовериться в степени твоего сексуального отвращения ко мне, насколько ты терпим, и есть ли в этом патология. В следующий раз к нынешнему твоему приходу я упросила свою мачеху Монику, с которой у меня доверительные отношения, вырядиться так, чтобы максимально привлечь твое внимание и понаблюдать за твоим поведением. Теперь все ясно?
Она без улыбки, не заигрывая, так же толкнула меня в колено.
– Вот видишь, в нескольких фразах, схематично, я попыталась раскрыть тебе природу сексуального анти-фетишизма и его противоположности как разновидности сексуального поведения, при котором источником полового влечения становятся неодушевленные предметы. Отец, наверное, рассказывал, что у меня в прошлом был друг. Он был мне так дорог, что я была готова исполнять любую его прихоть, а он, не отставая от друзей с крутыми подружками, требовал от меня надевать на вечеринки туфли на шпильках, колготы в сетку, мини юбки. К тому же была у меня одна проблема, которая досталась от родственников, думаю, от бабушки по папиной линии – не по годам соблазнительная грудь, что постоянно вызывало насмешки его друзей. Как назло, все мои подружки «плоскодонки», а у меня вот – и она руками приподняла складки широкого свитера. Друг уехал учиться в Америку, и мы прекратили всякую, даже электронную связь. Не хочу, чтобы за мной бегали эти озабоченные уроды и свистели вслед, как этой Малене в нашем кино. Вот я и стала носить всякие дурацкие свитера.