Привстав с кресла, она растянула широкие рукава и приняла кукольную позу Арлекина из сказки про Пиноккио. Робко заглядывая мне в глаза она явно искала сочувствия. Только зачем ей это было нужно я не понимал.
– Странно все это слышать от тебя, Клер, особенно сейчас, в эпоху повального увлечения психотерапией. Я думал, что все девушки по мере созревания только и молят Бога даровать им красивую грудь да стройные ноги в придачу, а у тебя все как-то наоборот получается. Может тебя заботит зависть подруг? Обладая от природы такими достоинствами, плюс твоим изворотливым умом, ты могла бы легко подчинить любого своей воле, вместо того чтобы потакать прихотям своих сверстников.
Меня так и подмывало спросить ее, не приходилось ли ей, разумеется, по прихоти ее друга, еще и позировать для откровенных мужских журналов. В самом деле, а почему бы и нет? Может, и интерес ее к изучению понятия фетиша проснулся вовсе не от любви к познанию работы мозга, а от любви к познанию своего тела, как это получилось у неотразимой Диты фон Тиз в соответствии с ее гламурной фетиш-эстетикой. Но поразмыслив, я не посмел тревожить душу девушки, так нарочито демонстрирующей мне свою притворную фригидность, а задал совсем другой вопрос, может быть, прозвучавший не совсем в тему:
– А почему тебя назвали Кларой? Как-то не очень по-французски. Ты говорила, что твое имя означает «ясная», правда сейчас ты мне все больше становишься не ясной.
– Это был папин выбор. Они с мамой, когда были молодыми, любили ходить в кино на фильмы с ББ.
– Брижит Бардо?
– Да. Особенно «Les Femmes» – «Женщины». Он им очень нравился. Там ББ с каким-то писателем едут в поезде из Парижа в Рим в спальном вагоне. Видимо, моим родителям это что-то напоминало. Так там героиню ББ звали Клара. Кстати, папа говорит, что я ему сейчас иногда ББ напоминаю.
Она замолчала и, подняв худые руки к затылку, расчесала волосы пальцами, как гребешком, потом собрала в кулак на макушке и отпустила. Очертания ее действительно завидной груди не ускользнули от моего внимания. Во всяком случае, мне было ясно, почему на нее западали падкие на девичьи прелести похотливые сверстники. Она поймала мой застенчиво-взволнованный взгляд, отчего я сразу вспомнил о своей роли подопытного кролика, втянутого в ее научную игру под названием «фетиш», о чем раньше я и предположить не мог. Немного помолчав, она окинула меня взглядом и сказала:
– А я догадываюсь, почему ты спросил о моем имени, – и по-детски показала мне язык.
– Ну-ка!
– Ты думал, что папа назвал меня в честь красавицы Клары Петаччи, последней любовницы Бенито Муссолини, которая закрыла его своим телом во время расстрела. Признайся, я угадала?
– Да, – сказал я.
При всей моей природной скрытности я вынужден был признаться, что такая мысль действительно посетила меня при виде привычки Дино вставать в позу великого Дуче.
– Знаешь, Денис, мой папа был очень рад, что я изменилась. В прошлом году в Милане к нам в гости заезжал сам Марио Сорренти и даже хотел меня сфоткать.
– Да? А кто это, – спросил я.
– Друг мой, ты начинаешь меня разочаровывать. Не знать Сорренти! Посмотри в интернете. Попасть к нему в объектив для многих даже очень успешных людей считается за счастье. Так вот отец категорически отверг желание своего старого приятеля, хотя кто не хочет попасть в сферу интересов Марио.
– Он тебя бережет, как старое вино.
– Сравнение неудачное, но он действительно меня бережет.
– Извини, но бутылка-то уже откупорена!
Клер вспыхнула и бросила на меня испепеляющий взгляд.
– А теперь, – быстро успокоившись, сказала она, – я постараюсь тебе объяснить, почему меня интересует древняя история. Это, пожалуй, можно назвать следующим этапом моих познаний фетиша. Одно время с точки зрения современной медицины считалось, что фетишизмом страдают как правило мужчины. Было ли так всегда? Например, в древнем Риме женщины не имели в своем гардеробе корсетов, перчаток, лакированных туфлей на шпильке или колготок в сетку и ажурных трусиков. Тогда спрашивается, какие фетиши вызывали страдания у мужчин в древнем Риме? Я так и не нашла ответа. Зато проявление фетишизма у женщин тогда имело большую частоту. Такие фетиши, как мощная мускулатура или оволосение на теле мужчины овладевали женским сознанием повсеместно. Мускулистое тело гладиатора или волосатого варвара становилось все больше и больше желанным даже для немолодых матрон, в то время как их прославленные в кровавых сражениях мужья не желали качать мускулатуру на стадионах, а редкие волосы на груди, руках и ногах они беспощадно выщипывали, как дань моде и традиции. Не заметить, что сексуальный фетишизм был тесно связан с фетишизмом религиозным или суеверным, невозможно, хотя, разумеется, у них есть различия, но сейчас речь не о них. Встречаются случаи, когда фетиш доходит до форменного культа в смысле чувственного наслаждения. Такое наблюдается только в двух родственных психических областях: в сферах религиозного и эротического ощущений и представлений. Так, религиозному фетишу суеверным образом приписываются особые свойства – либо чудотворные, либо предохраняющие в форме реликвий или амулетов. Своими корнями фетиш уходит в древний мир. Что такое фетиш применительно к языческой культуре древнего Рима? Ты же сам мне втолковывал, что Рим второго века это империя с огромным числом неодушевленных предметов, наделенных в представлении верующих сверхъестественными свойствами, которые и служили объектом религиозного культа. Управление религиозным фетишизмом в древнем Риме через призму закона и является, как я понимаю, предметом твоего интереса?
– Да, это так.
Должен признаться, что после этих слов я стал смотреть на Клер другими глазами и с большим интересом.
– Так все-таки зачем ты летал в Венецию? – снова задала мне тот же вопрос настойчивая девушка, сменив тон на дружески-задушевный.
– Дорогая Клер, – я выдержал долгую паузу, откинувшись на спинку кресла и положив ногу на ногу, как чопорный англосакс, а затем глубокомысленно произнес по-английски:
– Don’t anticipate problems that don’t exist.
– Если это действительно так, – сказала Клер, тем более, расскажи!
– Но быстро не получится! Этой истории нужно посвятить время.
– Ты что, спешишь? – она задала этот вопрос уже во второй раз, и я понял, что проще будет рассказать, даже если на это придется потратить не только много времени, но и нервов в качестве платы за ее гостеприимство и хлебосольность.
– Ну хорошо, – смирился я, поняв, что планы на вечер можно не строить.
Но, похоже, избалованную Клер мое настроение мало волновало. Она смотрела на меня, но была погружена, как казалось, в свои мысли. Я налил в стакан воды из пластиковой бутылочки, кем-то предусмотрительно поставленной на стол, и выпил ее, мучимый жаждой после острого буйабеса.
Мне пришлось начать издалека, чтобы быть правильно понятым.
– Мой отец собрал у себя в доме в Вильфранше много разных предметов, на взгляд коллекционера не связанных друг с другом: книги, монеты, коллекцию дорогих часов, редкие рисунки фантазий знаменитого Клериссо, картины с сюжетами на античные темы самого Альма-Тадема, антикварные фотографии и просто красивые вещи, другими словами все, что он по крупицам скупал в антикварных лавках через своих агентов. Я давно собираюсь привести их хоть в относительный порядок, систематизировать, разложить, что называется по полочкам. Например, он много лет собирал артефакты времен Александра Македонского, потратил на эту прихоть кучу денег. Только книг на тему Александра Великого в его библиотеке было больше тысячи томов. Монеты, бронзовые бюсты, древние цветные мозаики, даже совершенно никчемный цветной рекламный плакат с изображением лучших моделей швейцарских часов, который до сих пор висит у него на двери кабинета. Причем хронометр «Сан-Марко» от фабрики «Улисс Нардан» был помечен на нем жирным фломастером и рядом поставлен восклицательный знак с ремаркой «крылатый лев». Так вот, в верхнем ящике его письменного стола я обнаружил эти часы с золотым браслетом, а на задней крышке этих часов изображен крылатый лев, но что отец хотел этим сказать, я тогда еще не понимал. Отец собирал и средневековые карты древнеегипетской Александрии и озабочен был навязчивой идеей обнаружить хоть какие-то следы Мавзолея с телом Македоского царя.
– А зачем ему, богатому банкиру, нужно было все это собирать, – не удержалась Клер, перебив меня.
– Зачем? Могу только догадываться. Возможно, это было его страстью, а жить без страстей нельзя. Отец был человеком со своим закрытым внутренним миром. И еще, наверное, в каждом человеке, обладающем историческим мышлением, спит романтик.
– А в тебе романтик когда проснется? – в ее вопросе содержался упрек, но я не поддался на провокацию, хотя если от рассказов историка не веет романтикой, какой тогда к черту он историк? Она была права, задавая мне этот вопрос. Я заглянул ей в глаза, повинуюсь скорее инстинкту самосохранения, чем основному, и только затем изрёк:
– Знаешь, Клер, в Риме в обеденное время на Пьяцца дель Попполо в кафе и пиццериях собирается много праздного люда. Площадь радует глаз, и я, преломляя хлеб со всеми вместе, задрав голову к вершине обелиска Рамзеса II, когда-то стоявшего в самом центре Большого цирка, пытаюсь оживить в своем сознании картину великих ристаний древности под рёв разогретой публики. Много ли из тех людей, что сидели рядом со мной, испытывали подобную потребность вызвать в своем воображении картины прошлого? Их немного, но они есть, иначе зачем на всех известных площадях Рима установлены эти египетские обелиски, предназначение которых, как мне кажется, притягивать из разумной оболочки земли – ноосферы, сакральные звуки прошлого. Римские императоры, которые сумели привезти в Город эти тяжеленные антенны космического разума, ничего не боялись, кроме гнева богов. В них вселялась непоколебимая уверенность, что им все можно. Мысль, что они совершают религиозный проступок, их не тревожила, потому что они воспринимали свой Город как великий храм всего мира, куда можно свозить и египетские обелиски, и еврейские серебряные трубы, и греческие древние скульптуры богов. Существование этих артефактов создает мечтательное умонастроение, которое заставляет снова переживать приключения прошлого. Впрочем, Клер, давай эти мои романтические рассуждения отложим в сторону и сосредоточимся только на Александре, поскольку моё посещение Венеции было связано с именем это