Ценные советы по обольщению мужчин Домна всегда хранила в своей памяти, особенно те примеры «правильного» поведения, которые демонстрировала на протяжении всей своей жизни жена божественного императора Марка Аврелия. Именно правила «правильного» и пусть не всегда добродетельного поведения диктовала «мода», управляющая образом жизни римского гражданина.
Уроженка провинции Сирия, финикийка по крови, говорящая на всех семитских наречиях, общепринятых не только во всей огромной Сирии, но и в маленькой Палестине, Юлия Домна отличалась повышенной требовательностью к себе и к состоянию своего тела, где краеугольным камнем была чистота, поскольку гигиена тела была слабым звеном жизни на востоке Римской империи. Мысль Цицерона «Запах женщины прекрасен тогда, когда сама женщина ничем не пахнет» была доминантой в подготовке Домны для жизни в Риме. Она была ещё совсем маленькой девочкой, когда отец рассказывал ей, как легионы римской армии во главе с Марком Аврелием на пути в Египет проходили по городам Сирии, и император, много лет воевавший с германскими племенами, вступив в Палестину, испытал шок и отвращение к вонючим, вечно потным иудеям, и воскликнул: «О, маркоманы, о квады, о сарматы! Наконец я нашел людей хуже вас!»
Сама строго соблюдая безукоризненную чистоту, она то же требование предъявляла и к мужчинам. Знакомясь с Септимием Севером, Юлия сразу оценила не только благородство и ум галльского наместника, но и его ухоженность: аккуратная стрижка, борода, мастерски побритая цирюльником, чистые и ровные ногти, белые зубы, свежее дыхание и отсутствие волос в ноздрях. Овидий не уставал повторять: «Мужская красота должна быть естественной». Кроме прочих достоинств Домна оценила и естественную красоту Севера и дала своё согласие на брак.
Север осознавал, на что шел, выбирая себе в жены сирийку. Кому как не ему было знать, кто такие эти отважные женщины. В качестве легата IV Скифского легиона, одного из трех расквартированных на территории Сирии, Септимий по долгу воинской службы часто бывал в богатейших и красивейших городах этой римской провинции от Антиохии до небольшого, но богатого города Эмессы, где родилась Юлия Домна. Со времен вторжения в Рим «азиатского сладострастья» империю продолжали захлестывать болезни без названия, связанные с именем Венеры. Рим считал, что во всей империи нет более порочной, более нездоровой расы, чем еврейская, а Сирия – эта богатейшая провинция, от края до края являлась рассадником проказы и венерических заболеваний. Сюда в поисках новых изощренных наслаждений съезжались любители путешествий со всей Римской империи, становясь позднее жертвами неизвестных болезней. Север не причислял себя к пламенным борцам за чистоту общественных нравов, поскольку считал, что как и благородные матроны Вечного города, так и римские плебеи в равной мере развращены и распутны. Друг и поклонник Марка Аврелия – стоика, когда требовали обстоятельства, он причислял себя к эпикурейцам, а, значит, не чурался чувственных удовольствий и считал их едва ли не единственным средством, способным разогнать свою меланхолию.
На простой вопрос: как могла попасть в Рим эта девица почти плебейских кровей, не будучи зарегистрированной у эдила, он отвечал сам себе, что только одним способом: в Риме не преследовали приезжих девушек, нуждающихся в покровительстве патронов, у которых хватало ума не спешить одеваться на манер благородных римлянок, чтобы не бросать открытого вызова матронам. Танцовщицы, флейтистки и комедиантки, наводнившие Рим, были сплошь чужеземками, они пользовались популярностью среди богатых граждан города, поскольку в совершенстве владели языком тела и знали толк в искусстве любви и сладострастия. Особенно выделялись испанки, египтянки и гречанки, но первенство среди всех чужеземок в Риме держали сирийки, которые к тому же отдавались всем подряд без разбора и наотрез отказывались платить налог с дохода, установленный эдилами, поэтому их первых сначала облагали большими денежными штрафами, приказывали сечь розгами и только потом высылали из города. Силы порядка столицы, разделенные на 14 районов, не боролись за ужесточение правил въезда в город жриц любви, поскольку конкуренция способствовала снижению цен. «Бродячая проституция» в Риме была запрещена, зато порядок выдачи лицензий на позорную профессию был облегчен муниципальной властью до минимума, что обеспечивало бесперебойной работой сотни лупанариев в каждом районе Рима.
Септимий Север, будучи сам образованным человеком, привыкший в жизни всего добиваться своими собственными силами, при первом знакомстве с Юлией был восхищен не столько красотой юной женщины неполных семнадцати лет, сколько ее редкими способностями читать его собственные мысли, давать умные советы, легко рассуждать на философские и религиозные темы. Молва среди повес о том, что эта сирийка возможно даже и плебейского рода, как и все представительницы ее народа, наверное, не всегда добродетельна, притворна и далека от целомудрия, только вызывала у Севера снисходительную улыбку. Он любил Рим, но понимал, что римский народ никогда не был целомудренным, зато был самым суеверным народом мира, где вера в гороскоп, жребий, порчу и сглаз составляла главную религию. Его, как и всех римских граждан, не пугали толпы развратников и проституток на перекрестках шумных улиц. Главное, чтобы никто из них не произносил скабрёзностей и грязных ругательств, брошенных в лицо или в спину, способных накликать несчастья на тех, кто их услышал. Так вот, Юлия Домна отличалась ото всех, кого встречал Север на своем пути, своим здравомыслием. Она умела красиво говорить, избегая похабщины, обладала хорошим литературным стилем в эпистолярном искусстве и превосходно, без акцента, говорила на многих языках, главными из которых были греческий и латынь, а также пунический и арамейский, – именно те, на которых говорил он сам, пусть даже и с сильным африканским акцентом.
Была ли в их браке любовь, о которой взялась рассуждать сестра, Домна сама не знала, но всегда с радостью отмечала, как супруг был доволен, когда их дом, благодаря именно ей, был полон нужными людьми и важными особами, жадно глазевшими на ее женские прелести. Уже через год после шумной свадьбы она родила Северу сына Гету.
В свои 43 года, когда Север получал из рук Коммода свое новое назначение в качестве наместника Верхней Паннонии, он был физически силен, никогда не жаловался на боли в ногах и не уступал в доблести ни одному легионеру иллирийских легионов, самых подготовленных в военном искусстве. Именно в этой провинции прожил много лет Марк Аврелий. Там он и написал свою мудрую книгу «Наедине с собой» и там же умер. Карнунт и Виндобона были городами, где Север благодаря своей красавице-жене имел уважение, успех у легионных командиров и считался другом действующего императора Коммода. Мудрость Марка Аврелия, которую Север впитал в себя за годы службы, вселила в него силы и помогла объединить легионы римской армии, а после гибели Коммода и Пертинакса победить всех своих соперников в гражданской войне и стать единоличным императором на долгие 18 лет, сделав империю самой богатой и процветающей за всю историю Рима, хотя и не без жестокости ради силы закона и порядка. Себя Север именовал сыном Марка Аврелия, приняв титул Пертинакса, а сына Бассиана назвал Антонином в честь великих императоров Рима.
Как любая красивая, избалованная вниманием мужчин женщина, Юлия Домна была глубоко уязвлена замечанием сестры, даже в молодости никогда не отличавшейся красотой, и если кто ее когда и любил, так это только ее законный супруг, Юлий Авит, который умер, оставив ее с двумя дочками на руках, да еще, пожалуй, сам Септимий Север, который не скрывал своего особого отношения к золовке, чей ум и врожденная добродетель свидетельствовали о глубокой женской порядочности. Вряд ли можно было назвать имя хотя бы еще одной женщины, к которой Север испытывал бы такую искреннюю симпатию. Даже его родные сестры и дочери не пользовались такими благами, в которых купалась эта пятидесятилетняя женщина. Сама же Юлия Домна высоко ценила свою сестру за ее совсем не восточную прямоту и честность в суждениях. Собственно, за что держать обиду, если та лишний раз напомнила ей что муж не любил ее до самозабвения, а, может быть, любил как раз именно ее сестру.
«А кто из Антонинов, на кого пытался походить ее муж, любил своих жен?» – часто успокаивала себя Домна, рассуждая о прожитом. – Может, Адриан? Его жена Сабина была самой несчастной женщиной в империи, поскольку всегда была нелюбимой. Он, великий император, любил, как оказалось, мальчиков, особенно Антиноя и при этом ревновал свою жену! Пострадал даже его секретарь, писатель и любимец двора Гай Светоний Транквилл только за то, что держал себя на половине его жены Сабины более свободно, чем было позволено правилами императорского двора.
Марк Аврелий, философствуя по жизни, скорее боялся, чем любил свою жену Фаустину Младшую. За ее пороки он ее не порицал. Любовников своей жены он выдвигал на высокие административные должности. Тертулл, Тутилий, Орфит, Модерат, – эти имена помнили не только Домна и Меза. Марк посещал Рим нечасто, больше сама жена навещала его в военных лагерях. Она родила ему двенадцать дочерей, но он, император, привечал как свою только Луциллу, она была и внешне красива, и похожа на его мать. Он выдал ее замуж за императора Луция Вера.
Вот уж был действительно красавец! Все женщины Рима его желали. А он любил только Пантею, обыкновенную продажную женщину, которую повстречал, будучи тоже в Сирии случайно. По просьбе любимой он сбрил бороду, не побоявшись пересудов и насмешек. Что было бы дальше в супружеских отношениях Луциллы и Вера, неизвестно, поскольку он скоропостижно скончался в 38 лет. Римлянки видели, как Пантея буквально изводила себя, оплакивая Луция Вера, сидя у его могилы. Даже Марк Аврелий, тронутый таким поведением преданной женщины, помянул эту сирийку в своей философской книге. А Лукиан из Самосаты, этот прометей красноречия, в своих популярных и насмешливых книгах называл Пантею, любовницу и гетеру Луция Вера, женщиной совершенной красоты, прекраснее Афродиты Книдской и Афины Лемноской, увидев которую, мужчины столбенели от изумления, обращаясь в камень.