– На меня не смотри, я не дам, – засмеялась Юлия Домна. – Да и ты, сестричка, думаю, не раскошелишься!
Юлия Меза покачала головой.
– Ты права, не дам ни одного сестерция. Апологии отцов христианской церкви изрядно надоели. У этих ревнителей Иисуса до сих пор нет ни храмов, ни статуй, ни традиций жертвоприношения. Другими словами, у них отсутствуют привычные атрибуты религии, а значит, им не избежать по римским законам обвинений в безбожии, святотатстве и оскорблении величия императоров.
– Дорогая моя сестра, – приветливо улыбнулась Домна, – я неспроста расточала пред тобою словеса по поводу ненавистных мне имен Лукиана и Тертуллиана. Одного готова клясть за безбожие и насмешки над святыми для римлян именами, другого – за отрицание культа видимой красоты, главной прелести нашей древней религии. Я вспомнила их имена еще и потому, что они в своих трактатах и рассказах поминали нашего Дамида как великого чудотворца, что дало основу для рассуждений о моем выборе в пользу героя будущего романа Аполлония из Таины. Скажу больше, мною давно даны распоряжения Флавию Филострату избегать в книге любых сентенций по поводу вышеупомянутых имен и ряда других известных лиц, подобных Клименту. Думаю, ты согласишься со мной, что следуя советам Цезаря, я сделала достаточно для многих персон, чьих ученых взглядов я не разделяю. Религиозная терпимость не только супруга моего, но и всех Антонинов позволила им избежать наказания по римским законам и до сих пор благословенно топтать наши земли. Да будет так! Империя претерпела значительные изменения в век Антонинов, и нельзя не замечать, что пропасть, разделявшая в республиканское время римского гражданина и всех остальных, постепенно исчезла. Мнение наших юристов звучит однозначно – настало время даровать права римских граждан населению всей империи, и это произойдет, я думаю, в ближайшие год или два, и огласят это мои сыновья – императоры. В этом праведном деле я буду им помощником. Что касается нашей сегодняшней литературы в целом и ее новых тенденций, то мне пришлось по нраву то определение, которое использует в своей лексике Флавий Филострат. Он называет все это второй софистикой. Заботясь о процветании империи, мой муж обеспечивал достаток продовольствия в Риме и развитие торговли, я помогала ему советами, посвящала все свое время заботам об образовании в империи. Я поддерживаю и субсидирую из госказны преподавание философии и риторики, открываю все новые школы, золотом и серебром поощряю антикварные изыскания. Новые софисты, как и прежде, обучают диалектике и красноречию, но занимают теперь постоянные кафедры и состоят на жаловании городов, а значит, и обучают стилю Платона и Фукидида не на свой страх и риск, как раньше, рассчитывая получить плату только лишь из кармана своих учеников, а материально защищены государством.
– Необходимость в знании греческого языка в Риме не оспаривает сейчас ни один сенатор, – скромно вставила Юлия Меза.
Ее младшая сестра благосклонно кивнула.
– Единая система образования обеспечивает интерес всего народа империи к чтению. Ты заметила, наверное, как возрос интерес к истории, мифологии и этике. Дружбой с софистами гордится в Риме все сенатское сословие. Думаю, что то время, когда императора Адриана осуждал весь просвещенный Рим за его пристрастия к греческой и египетской культуре, уже не вернется никогда. Я предложила опытному софисту Филострату составить на основании хроники Дамида биографию Аполлония. В начале это будет лишь фактологическая заготовка для будущей книги. В окончательном же варианте этот труд должен стать действительно занимательным чтивом и содержать изобилие диковинного и чудесного. Я уже выдала Филострату все необходимые бумаги с полномочиями в восточных провинциях империи, дающими доступ ко всем архивам, вплоть до доступа в гробницу Александра Македонского, где по приказу мужа моего были замурованы тайные письмена египтян. Но это на случай, если сам пожелает познать их мистический смысл. Средства на путешествие и содержание прислуги и помощников ему были предоставлены заранее из императорской казны. К нему в Афины в качестве поощрения прилежной работы я отправила дорогие подарки. Я думаю, это было не лишним, поскольку первые черновые записи мне уже им направлялись, и не единожды. В первых своих набросках Филострат был щедр на описание подвигов Аполлония и повествовал о дальних странах, диковинных зверях и премудрых брахманах в Индии. В ответ я направила письменные одобрения его починов, особенно отметила исполнение им всех моих пожеланий. Безусловно, он будет достойным сочинителем первой настоящей биографической фабулы об Аполлонии, и я пророчу ему успех у читателей.
Юлия Меза была задумчива, мучаясь в сомнениях, и в какой-то момент императрица даже стала подозревать, что от внимания сестры мог ускользнуть главный смысл ее порою сбивчивого монолога о своём выборе главного героя книги и её авторе, но вдруг та, слегка нахмурившись, сосредоточенно произнесла:
– Насколько я понимаю, наш Аполлоний – это странствующий пифагореец, чьи пророчества и исцеления пользовались широкой известностью, может даже, гораздо большей, чем других бродячих чудотворцев, в том числе Иисуса Христа. Я готова признать все твои аргументы убедительными, однако все его чудеса вершились в Каппадокии, а репутация этой земли совсем не лучше Фессалии, главного средоточия колдовства в нашем государстве. Говорят, что до сих пор в тех местах жрецы ходят по горящим углям босиком. Колдовство там – дело обычное, к тому же каппадокийцы – народ злобливый. И хотя Аполлоний исцелял бесноватых, побеждал в Эфесе чуму, его каппадокийское происхождение уже само по себе является свидетельством его порочности. Разве не так? – Меза примирительно улыбнулась.
Августа выслушала сестру с большим вниманием и охотно продолжила разговор.
– Мы и не намерены скрывать его происхождение, хотя ты сама хорошо знаешь, что связь Аполлония с Каппадокией была достаточно условной, да и говорил он без всякого каппадокийского акцента. Согласна, что подозрение в колдовстве сопровождало Аполлония всю жизнь, даже после смерти. Потому и задача Филострата как сочинителя состоит в том, чтобы оправдать своего героя всеми возможными способами, подробно и красочно описать его борьбу со злыми демонами, рассказать об исцелении бесноватых, о победе над чумой в Эфесе. Аполлоний должен предстать перед читателями как бескорыстный приверженец древних эллинских правил и уставов. Ты совершенно правильно дала ему определение странствующего пифагорейца. Не только наш добрый друг и ученый антиквар из Лаэрты Диаген писал и пишет о Пифагоре. Есть и другие, поскольку для образованного греческого населения Пифагор был и остается образцовым философом, а для необразованного – просто земным воплощением бога. О странствующих же пифагорейцах известно до сих пор до обидного мало, а народ их воспринимает как образец знахарства. Потому в низовой культуре на подмостках театров они являют собой подобно Лукиану предмет насмешек. Я просила Флавия Филострата писать так, чтобы все население государства нашего поняло, что есть Боги, есть люди, а еще есть Пифагор! Наша культура должна обзавестись новым героем в лице Аполлония. Я позволяю Филострату как сочинителю составлять жизнеописание Аполлония из Таины, изображая не сущее, а возможное. Для нашей культуры мудрец и чудотворец Аполлоний должен стать предельно притягательным, отвечая потребностям нашего времени. Мои долгие беседы с Папинианом привели к пониманию зыбкости старинных понятий о колдунах, к которым причислялись знахари, звездочеты, жрецы варварских Богов. Широкое применение строгих статей римских законов диктует необходимость популярно разъяснить толкование терминов. Будущая книга должна на примере главного героя помочь простым людям правильно понимать, где зло, а где добро, где добрые чародеи, а где колдуны, заработавшие дурную славу. Ты кстати напомнила, что Домиций Ульпиан приступил к написанию трактата «Об обязанностях проконсула», где традиционная этика получит защиту и право закона. Мы будем иметь применяемые на практике внятные разъяснения к таким законам императора Юлия, как «Об оскорблении величия», а также к законам «О святотатствах», «Об астрологах и пророках», к закону Фабия «О плагии», «Об убийцах и ворах», «О насилии», «О подарках и о коррупции». Это получится в сто раз лучше тертуллиановых нравоучений, изложенных эзоповым языком.
Торжествующий взгляд императрицы был обращен к сестре, которая промолвила:
– Уверена, историк Тацит тебе бы возразил. Он любил повторять: «Чем ближе государство к упадку, тем больше в нем законов». Признайся, сестра, он был прав.
– Не признаюсь, – резко ответила Юлия Домна. – Наш юрист Юлий Павел утверждает: «Сознавшийся считается проигравшим». А я не люблю признаваться, а значит, проигрывать.
– Этот законник из Тира, словоохотливый Ульпиан, кажется мне, тебе пришелся по сердцу, да и по возрасту вы ровесники.
– Что значит «ровесник» и что значит «по сердцу», – удивилась Юлия Домна. – Да, я ценю его как юриста. Светлая голова. Папиниан видит его своим преемником на посту префекта претория. Но если ты намекаешь на наши возможные отношения, то тут ты не права – любовник он никудышный. Я люблю… – Юлия Домна мечтательно раскинула руки и, не смущаясь, поглядела на сестру.
Меза не позволила ей продолжить описание предмета своего вожделения и сказала:
– Не надо, сестра. Я знаю, кто тебе нужен для любовных утех. Боги совсем не изменили твоих пристрастий за годы, прожитые в Британии.
Домну, казалось, забавляло смущение сестры. Она улыбнулась и, томно вытянув ноги, произнесла:
– Нет, не изменили. Скорее, только укрепили. Однажды в день замирения с каледонцами жена Аргентококса в разговоре со мной открыла мне глаза на причину вольных отношений британских женщин с их мужчинами. Оказывается, это они, а не мы, римлянки, живут в согласии с требованиями природы и открыто вступают в связь с наилучшими мужчинами, тогда, как мы позволяем тайно соблазнять себя худшим. Жить в согласии с треб