— Да, но только Сергей Абрамович французский подданный. Это смущает, так как действие происходит в РСФСР. Вряд ли он в 1925 году был широко известен в России. Именно так, чтобы образ отпечатался в сознании читателя.
Патологоанатом:
— Эммммм… конечно, это И. П. Павлов. Собак он оперировал собственноручно, скальпелем. Людей, конечно, не оперировал, и это слабое место в этой истории.
Историк:
— Собачье сердце — это просто самое обычное бульварное чтиво. Я давно полагаю, что моих знаний хватает понять это. Большевики провели индустриализацию, коллективизацию и сделали атомную бомбу. А это просто проходная история.
Старый доктор:
— Мы в «Вечности» просим говорить всех своими словами, не словами из своих учебников. Забыл, и в отличие от ваших учебников, которые вы переписываете почти каждый сезон, именно эту книгу пока никто не переписал.
Историк Козлов:
— Я возражаю, я буду жаловаться…
Старый доктор:
— Куда? Мы же в «Вечности», тут криками историю не переписать. Что было, то было.
Биолог из Сингапура:
— У врачей же как? Если людей не резал, то не профессор. Нобелевка, наука, эксперименты на животных — это все фигня… ничего не изменилось с тех пор. И А. А. Ухтомский:, конечно, не был Нобелевским лауреатом
Патологоанатом обращается к биологу из Сингапура:
— Впервые о таком слышу. Никогда не сталкивался с такой постановкой вопроса «резал — значит профессор».
Травматолог:
— Конечно, нейрофизиолог А. А. Ухтомский не был нобелевским лауреатом, тут у нас все легко, русский нобелевский лауреат только один — И. П. Павлов. А И. И. Мечников не в счет, он около 40 лет своей жизни жил и работал во Франции. Там же и умер.
— Да, господа, а причем здесь нобелевская премия? Она никак не звучит в теме «Собачье сердце»! Или я что-то пропустил?
— Господа, пока есть две версии. Версия первая и более или менее обоснованная — это академик Павлов. Версия вторая, и, пожалуй, самая известная нам версия — это доктор Сергей Абрамович Воронов. Но, что, конечно, большой минус, он француз. И никогда не был даже русским студентом. Кроме фамилии, его вообще ничего не связывает ни с революционной Россией, ни с Российской империей.
Старый доктор:
— Господа, моя версия — это Петр Алексеевич Преображенский. Давайте немного остановимся на этом малоизвестном сегодня, но не в начале прошлого века, известном враче-неврологе.
Клинический фармаколог:
— У меня есть брошюра Преображенский А. П. «Органотерапия», Наркомздрав СССР. Медгиз, 1944.
Старый доктор:
— Возможно, это сын.
Клинический фармаколог:
— А насколько нам вообще важна фамилия? Вы же на фамилию намекаете? Ведь 1920-е годы — это расцвет органотерапии и в мире, и в СССР. У меня есть такая книга Pineles F. «Практическая органотерапия». 1927 год. Или вот: статьи Данилевского, Вялковой, Воробьева, Линдберга, Эпштейна, Тутаева и других в сборнике «Органотерапия». Харьков, Научная мысль. 1929 год. Тема органотерапии была на подъеме.
Невролог:
— Если были высокопоставленные пациенты, то, вероятно, был и Шариков. Может быть, надо плясать от этого героя?
Старый доктор:
— Да, история медицины крайне интересная тема, так как правители страны правили и в состоянии здоровья, и в состоянии болезни. А значит есть следы влияния болезни на нашу историю, и страны, и мира.
Патоморфолог:
— С Булгаковскими прототипами вообще все очень не так просто. Тут недавно всю ночь обсуждали вопрос о прототипе тёмно-фиолетового рыцаря Коровьева.
Психиатр:
— А я вот больше десяти лет проработал в клинике, которая была прообразом клиники Стравинского в «Мастере и Маргарите».
Биолог из Сингапура:
— Филипп Филиппович Преображенский, тут я настаиваю, собирательный образ. Воронов по работе, по поведению Павлов.
Старый доктор:
— Ясно, что филиппики адрес большевиков — это идея от самого Булгакова. А имя и отчество Филипп Филиппики обозначают самые жесткие и гневные филиппики. Думаю, такова находка автора. Думаю, он сам от души посмеялся. А вот фамилия?
Молодой историк Козлов:
— Вы не историки, а врачи! Поэтому вы не можете рассуждать и насыщать своими эмоциями, искаженными профессиональным мышлением, нашу общую историю. Да, даже здесь в «Вечности». Вы врачи, напоминаю!
Старый доктор обращается к историку:
— История болезни — это не история и именно та тема, где вы уже написали много рукотворных образов. Тут нужны глубокие знания, а не выполнения приказов власти, в чьих бы руках она не находилась. И кого бы эти приказы не касались.
Невролог:
— Я тоже согласен, что доктор Преображенский — это собирательный образ.
Рентгенолог:
— Не исключено, что это сам И. М. Сеченов.
Биолог из Грузии:
— Мой вариант — это сам доктор М. А. Булгаков.
Ученый из Израиля:
— Это был Борис Завадовский. Эх, и почему мою книжку никто не читает.
Старый доктор:
— Должен уточнить высказывание коллеги из Израиля, чтобы все поняли, Завадовский — это доктор, который тоже использовал метод органотерапии. Это модная тема в те годы.
Только что зашедшая в «Вечность» дама:
— Я полагаю, что это был родной дядя М. А. Булгакова Николай Михайлович Покровский. Да, вспомнила, он гинеколог.
Старый доктор:
— Господа, остановитесь. Перечислять можно бесконечно. Думаю, тут коллега невролог прав. В книге глубокий намек на Председатель СНК РСФСР В. И. Ленина. Тем более сегодня мы точно знаем отчего он умер и как он умирал. Это нейросифилис. С клинической формой можно долго разбираться, у меня есть личное мнение, но пока остановимся просто на табопараличе. Если Шариков это тот о ком мы думаем, то здесь есть указание на Старо-Екатерининскую больницу, она же МОКИ, или теперь это МОНИКИ, то тут есть кусочек от доктора Преображенского.
Только подошедшая дама, похоже врач:
— Фамилия Преображенский указывает, скорее, на происхождение из семьи священников. И другие есть намёки на то, что он был разночинцем.
Невролог:
— Мало ли какие ассоциации у Булгакова возникали, когда фамилию выбирал! В «Роковых яйцах» тоже был экспериментатор (говорит соседу — фамилию не помню, да ее никто и не вспоминает). Мне кажется, что «аристократическая» фамилия «Преображенский» — антагонист пролетарскому «Шариков». И не более.
Старый доктор:
— Так тут не о сословии, а о профессии. То, что этот образ списан с русских врачей, это к бабке не ходи. Образ собирательный, но есть ли в нем учитель А. И. Абрикосова по неврологии и коллега личного врача Ленина Ф. А. Гетье, невролог П. А. Преображенский, вот вопрос.
Только подошедшая дама, похоже врач:
— А. М. Булгаков часто писал с натуры, и образ настолько жизненный, что прототипы точно были. Думаю, что А. И. Абрикосов причастен к формированию, и думаю, что и на образ профессора Персикова из «Роковых яиц» он очень повлиял. Преображенский тоже не просто так — он, фактически, создаёт гомункула. А Булгаков очень интересовался алхимией, и одной из его любимых книг был «Голем» Густава Майринка, но терпит неудачу. Про разночинцев упомянула не случайно — именно они в основном и были «за революцию», но когда она произошла, оказалось, что обратная операция невозможна.
Старый доктор:
— Нет, Алексей Иванович Абрикосов упомянут мной тут только как некая ниточка к Старо-Екатерининской больнице, так как он «не про лечение». Он все-таки патологоанатом. Но то, что образ Преображенского списан с живой натуры и поэтому получился таким живым, эту идею я поддержу.
Только подошедшая дама:
— Конечно, Шариков — это, скорее, образ Ленина. Но Абрикосов ведь руководил вскрытием трупа Ленина, и это довольно любопытная для меня параллель. Сергей Воронов лучше подходит, но он в Ницце практиковал.
Старый доктор:
— Тут много «параллелей», которые как я вижу ведут именно к МОНИКИ. Это в первую очередь сам доктор Гетье, личный врач В. И. Ульянова и его семьи. Был период, когда Гетье и Абрикосов, и сам Преображенский одновременно работали в этой больнице.
Историк Козлов: Я возражаю. Об этой версии нет ни в одном источнике.
Старый доктор (обращается персонально к историку):
— Повесть написана в 1925 году, только что, год назад, умер Ленин. Это событие вселенского масштаба. Это не могло не найти отражение в этой книге. Преображенский умер в 1914 году, поэтому фамилия известного врача Преображенского придавала образу медицинские очертания, тем более невролога, одновременно это было безопасно и никому не могло навредить.
Историк Козлов:
— Пожалуй, я соглашусь только с тем, что Ленин умер вечером 21 января 1924 года. И если повесть Булгаков начал писать ровно через год, то временная связь есть. Но только с этим! И вообще я вижу, что вы антисоветчик!
Патоморфолог:
— Молодой человек, я смотрю у вас какие-то старорежимные манеры. Главное поставить клеймо, а потом давать своей оценке свои же оценки?
Старый доктор:
— Давайте я расскажу о страницах, которые не горят. Здесь люди, которые не имеют отношения к врачебной специальности, практически ничего не увидят, но нам (тут он делает жест рукой в сторону внимательно слушающих врачей) все расскажет. Итак, только один день 17 апреля 1923. Это мой конспект дневника врачей пациента В. И. Ульянова, он же Ленин, он же Председатель СНК РСФСР: «Пациент сегодня спал плохо, часто просыпался, (далее удалена информация по этическим соображениям). Было очень сильное возбуждение, страх, тревога, похоже были галлюцинации и сознание не ясное. В 8—00 дали кодеин 0,02 в одном стакане теплого масла в виде клизмы. Ввели пантопон 0,02. После завтрака дали 0,75 натрия йодида. Сделано промывание кишечника. Отмечено, что период начала возбуждения укоротился, он начался почти сразу после промывания. Ввели 0,01 пантопона (далее нечетко написано). Дали опять 0,75 NaJ. Температура у пациента 37,6, пульс 120, частота дыхания 22 в минуту. Сделана четвертая фрикция ртути в левую голень. Когда доктор Ферстер стал делать фрикцию мази ртути, пациент спросил „вас их хабе“, то Бумке сказал: „Дер президент шприхт дейтче ворте“. Вовремя фрикции пациент лежал совершено спокойно и молчал, по окончании фрикции простился со всеми нами. В 21–15 ввели пантопон и 0,01 дигиталиса. В 21–45 началось такое очень сильное возбуждение, что больного начали удерживать за ноги и левую руку. Вид у пациента растерянный и испуганный, он показывает пальцами и все повторяет одно и тоже слово „туверна“, а потом как будто „везде она“. Потом крик постепенно перешел в нечто вроде стона. Издавал нечто „ой ой-с, оазус, возус