Я делаю опыт. Я просто хочу посмеяться над ним. Я вынимаю перстень из ящика… А ну-ка, ну-ка… Напряги свою злостную фантазию, выдумай что-нибудь нечеловеческое…
Но странно: перстень как будто изменил самому себе. Я вижу бесконечную движущуюся ленту реки. Как серебрится ее зеркальная поверхность. Как живописны ее холмистые берега… Длинная вереница барж, ведомая пароходом, который пыхтит и напрягается из всех сил. И я узнаю их, эти баржи. На них наш флаг. Они сверху донизу наполнены хлебом.
Оживленная пристань… Разгрузка… Мой брат приехал из Москвы. Огромное дело. Стоят невероятно высокие цены. Он продал всю эту массу и выручил огромные деньги. Да, да, наши дела блестящи. Так он умеет рисовать и счастливые картины, этот волшебный перстень! Или сегодня у него праздник?
А дальше идут годы, один за другим… Сколько их? Не могу сосчитать. Что это? Комната моей жены, в нашей квартире… Жена в постели. Но она ли это? Худое, смертельно бледное лицо с ввалившимися щеками. Седые волосы. Доктор, сестра милосердия… Но это же, это… Смерть…
Да, это смерть… Из нашей залы вынесли всю мебель, посредине стоит длинный стол, а на нем гроб и в гробу исхудалое тело моей жены. Чувствую, как волосы мои шевелятся на голове, а на лбу выступают капли холодного пота.
Зимний день на петербургской улице. Толпа… Белый катафалк, певчие, духовенство, тихо движется печальная процессия… Торжественно-печально тягучее пение.
Все это я вижу, вижу глазами и они не слепнут… И опять идут годы, один за другим… Значит, сейчас я увижу и свою судьбу… Может быть, болезнь… Смерть… Я не хочу знать будущего. Я гораздо более счастлив, не зная даже завтрашнего дня… Счастье в незнании… Прочь — ненавистный перстень, я готов оторвать его вместе с своим пальцем.
А в доме шум, веселые голоса, смех… Вбежала Тася.
— Хочешь видеть китайца? Он здесь.
— Китаец? Пошли его сюда… скорее… Сию минуту…
И вот он передо мной, в своем черном балахоне, с длинной косой до пояса. Улыбка до ушей, блестят желтые зубы, но глаза с неописуемым изумлением смотрят на меня и на то, что я делаю. А я сую ему перстень:
— Возьми, возьми его обратно и вот это на придачу…
Я вынимаю из бумажника кредитки — сотня, другая, третья, не знаю еще, сколько, и отдаю ему. Он берет, смущенный, дрожащими руками и торопливо прячет куда-то в карманы штанов и за пазуху и почти испуганным голосом произносит:
— Частье… Частье… Барин не поправил… Китайска частье…
И только, когда он вышел и я плотно затворил за ним дверь, грудь моя облегченно вздохнула.
Игнатий ПотапенкоТАЙНА ПРОФЕССОРА РЕДЬКО
В обширном зале ресторана средней руки десятка полтора молодых людей, расположившихся за большим круглым столом, весело пировали. Поводом была предстоящая женитьба одного из них, славного малого, служившего в одном из банков, человека с хорошими связями, которые обещали ему видную карьеру на избранном поприще.
Он выдавался среди других высоким ростом, стройностью, крепким сложением и большой силой, выглядывавшей из каждого мускула, из каждого движения. Его безволосое лицо дышало счастьем, а в глазах — ясных и открытых — было много смелости, даже дерзости. Каждым своим взглядом он как будто бросал вызов судьбе.
В своем кругу его знали, как смелого спортсмена, искавшего опасностей и на охоте, и на яхте в море, и на автомобиле. Были удивлены, что человек с таким неугомонным характером и беспокойными вкусами вздумал связать себя семейными узами, и как раз теперь, за дружеским столом, кто-то это высказал. Но он объяснил это очень просто и вполне по-своему.
— Женитьба, господа, это — спорт и притом, кажется, один из самых опасных. И вот я ищу опасности в этом неизведанном спорте. Если кто-нибудь из вас укажет мне что- нибудь более опасное, я, может быть, переменю намерения…
Ему аплодировали, протягивали руки с бокалами, смеялись, восклицали. Но вдруг все замолкли, потому что в зале, где из посторонней публики не было никого, появилась странная фигура, на которую все невольно обратили внимание.
Это был человек среднего роста, чрезвычайно худой телом и несколько согбенный вследствие чего голова его была наклонена книзу, и глаза смотрели на пол. Голова эта была украшена длинными, густыми, совершенно белыми волосами, а лицо, с тонкими благородными чертами, было начисто выбрито.
На нем был длинный, ниже колен, серый сюртук, шея его была повязана широким бантом, в правой руке он держал палку, а в левой — мягкую серую шляпу с широкими полями.
Он вошел, услышал шумный говор, на секунду поднял голову и, скользнув взглядом по сидевшему за столом обществу, сейчас же спокойной, неспешной походкой пошел через зал к двери и скрылся в соседних комнатах.
— Кто это? — негромко спросил молодой человек, виновник пирушки, которого все называли Максом.
— Как? Ты не знаешь знаменитого профессора Редько, который всю свою жизнь и все силы посвятил изобретению средства для продления человеческой жизни?
— Как? Это он? Я много слышал нем, но никогда не видал его.
— Что это он, лучше всего подтвердит тебе наш милый Алекс, который имеет честь быть его родственником.
— Да, это он, — сказал молодой человек со смуглым лицом, с смолисто-черными усиками и такими же густыми волосами на голове, — я имею честь состоять его племянником, точно так же, как он имеет честь быть моим родным дядей по матери. Я думаю, что он и испарился так быстро именно потому, что увидел меня.
— Ты с ним не в ладах, Алекс?
— С некоторых пор. Я очень усердно посещал его зверинец — так как, должен вам сказать, что из девяти комнат его квартиры он сам занимает только две, а остальные семь отдает морским свинкам, белым египетским мышам, кроликам, каким-то необыкновенным рыбам, черепахам, обезьянам и еще каким-то чудовищам. Все это нужно для опытов, которые он производит вот уже пятнадцать лет с упорством сумасшедшего. Но не так давно я сказал ему, что было бы справедливее те средства, которые он употребляет на содержание своего Ноева ковчега, отдать мне, его любезному племяннику, который зарабатывает слишком мало для своих культурных вкусов. Ну, понятно, с тех пор он не может меня видеть. Однако, будучи человеком справедливым, я должен вам сказать, что, благодаря его работам, мы — в этом я совершенно уверен — находимся накануне величайшего открытия, которое перевернет вверх дном всю нашу цивилизацию. Мой почтенный дядя держит это в глубочайшей тайне, но я, отверженный им племянник, не чувствую себя обязанным хранить его тайны…
— Ну, ну, Алекс, в чем же его открытие? — послышались со всех сторон нетерпеливые вопросы. — Неужели он нашел средство продлить жизнь? Но это великолепно! Она так коротка… Но тогда придется прибавить и количество выделываемого на земном шаре вина, ибо жизнь без вина ничего не стоит.
— Продлить? Да, если хотите. Он нашел способ прервать жизнь на какой угодно срок, чтобы потом возобновить ее. Я собственными глазами видел кролика, который, приведенный им в бесчувственное состояние, три года лежал без движения и без пищи, а затем был оживлен и продолжает жить… Вы понимаете, что, когда это будет достигнуто, то человека можно будет уложить в комод вместе с бельем, присыпать нафталином, чтобы его не подпортила моль, и он будет лежать там хоть сто лет, а потом вновь начнет жить, как ни в чем не бывало. Но беда дяди в том, что средство свое он мог испробовать только на животных. Насколько же оно пригодно для человеческого организма, как вы сами понимаете, он не может узнать, ибо не найдется такого смельчака, который согласился бы подвергнуть себя подобному опыту.
— А ты думаешь, Алекс, что подобный опыт может кончиться благополучно? — спросил Макс, видимо, больше всех заинтересовавшийся его рассказом.
— Я в этом ни одной минуты не сомневаюсь. Говорю тебе, сам видел кролика и еще какую-то рыбу…
— Если так, — сказал Макс, обращаясь ко всему обществу, — то этот смельчак нашелся. Но, господа, с каждого из вас я беру слово товарища, что это останется между нами…
— Что ты говоришь, Макс? Неужели ты решился? Помилуй, чуть не накануне свадьбы! — послышались отовсюду голоса.
— Но я же сказал вам, друзья мои, что если мне укажут спорт, более опасный, чем женитьба, то я переменю намерение. В настоящем случае я его даже не меняю, я только откладываю, на… на после смерти… И тебе, Алекс, нет надобности представлять меня профессору, я сам ему представлюсь.
Сказав это, он поднялся и, бросив на сидящих вокруг стола приятелей горячий и смелый взгляд, твердыми спокойными шагами направился в ту комнату, где скрылся профессор.
Это был час между обедом и завтраком, когда в ресторане обыкновенно бывало мало посетителей. И в той комнате был только один профессор Редько. Он сидел за небольшим столиком, накрытым белой скатертью. Перед ним стоял высокий узкий стеклянный бокал, в котором играл составленный им самим напиток из минеральной воды и коньяка. Напиток этот подкреплял его силы, в чем он изредка ощущал надобность.
Макс подошел к нему и почтительно поклонился. Старик поднял голову и с изумлением посмотрел на него.
— Прошу извинить меня, глубокоуважаемый профессор. Если я позволяю себе отнять у вас несколько драгоценных минут отдыха, то только потому, что мною руководит самое серьезное намерение.
— Не угодно ли сесть и объяснить, в чем дело? — сказал профессор тихим, но чрезвычайно ясным голосом.
Макс наклонил голову и сел. Он продолжал:
— Я знаю о ваших замечательных работах и о поразительном успехе, достигнутом вами опытами на животных. Я только позволю себе спросить: правда ли, что поставленная вами перед собой задача решена, и что вам не достает только проверки ее на человеческом организме? Мне достаточно будет услышать это из ваших уст, чтобы я был убежден в этом.
— Вот как! Я благодарю вас за доверие к моему труду.
— И к вашей личности, профессор, — при