Мина последовала за Винсентом в направлении лужайки. Длина южной половины парка, из одного конца в другой, не превышала сотни метров.
– Если б вам пришлось закопать здесь труп, где бы вы это сделали? – громко спросил Винсент.
Мужчина и женщина, оба лет тридцати, расположившиеся на желтом одеяле, вздрогнули и уставились на него.
– Наверное, с краю одного из проходов между деревьями. – Женщина показала рукой, стараясь выглядеть такой же серьезной, как Винсент.
Она села, положив подбородок на колени, и грустно оглядела траву вокруг. Мужчина смотрел так, будто был готов убить их всех.
Винсент задумчиво кивнул:
– Там легче всего снять слой почвы вместе с травой, а потом вернуть на место так, чтобы это не было заметно.
Пара тут же собрала бокалы, бутылку вина и одеяло. Свидание определенно закончилось.
– Винсент! – Мина укоризненно ткнула менталиста локтем в бок.
Он поднял брови и посмотрел на нее с невинным выражением:
– Не понимаю, что ты имеешь в виду.
Затем понизил голос:
– Что ты в самом деле думаешь о тех деревьях? Они стоят так близко друг к другу, что люди там почти не ходят, тем более не садятся. Если осторожно копнуть почву, никто ничего не заметит, прежде чем все снова не зарастет.
Они приблизились к деревьям. Внезапно Винсент схватил Мину за руку, а другой показал куда-то вперед.
Он редко прикасался к Мине, слишком хорошо зная ее странности, и сейчас, вероятно, не вполне осознавал, что делает. Кроме того, поскольку Мина была в майке, он держал ее за абсолютно голую руку. Кожа к коже.
И она не паниковала. Пока, во всяком случае. И не собиралась протестовать без крайней необходимости. Вместо этого попыталась понять, куда это он указывает. В том месте трава между деревьями как будто была темнее, чем на лужайке.
Винсент наклонился и сорвал несколько травинок.
– Почему они такие, как ты думаешь? Видишь? Они как будто темнее.
– Вижу, но не знаю, почему. Может, трава под деревьями получает меньше солнца?
– Возможно. Так или иначе, это 125715.
– Что?
– Цветовой код этого оттенка. LEGO, если перевести в буквы. В общем, забудь. Это связано с «Узниками форта».
Мина ничего не поняла и не была до конца уверена, что это не шутка. Похоже, все-таки нет.
Винсент изучал листья на ближайших деревьях, потом перешел к дереву, стоявшему дальше. Вернулся с несколькими листиками в руке.
– Хм… у деревьев в этом месте листья зеленее. И здесь больше травы, что само по себе странно. За всеми деревьями в парке ухаживают одинаково… – Он оглянулся на Мину: – У тебя есть небольшой полиэтиленовый пакет?
Спрашивать было излишне. Винсент прекрасно знал, что такие вещи Мина всегда носит с собой. Она достала пластиковый пакетик с застежкой-«молнией». Винсент положил в него листья.
– С каких это пор ты стал ботаником? – спросила Мина. – Если хочешь засушить их между страницами книги, как делал это в пятнадцать лет, здесь есть выбор получше. Можно срезать несколько роз и потом повесить на стенку в рамочке.
– Засушенные розы Мария подарила мне на день рождения в этом году, – ответил Винсент. – Сейчас они висят над моей кроватью… – Он достал телефон. – Не знаю, как долго сорванные листья и трава сохраняют естественный цвет, но подстраховаться в любом случае нелишне.
Травинка за травинкой, листик за листиком Винсент сфотографировал содержимое пакета. Потом сделал несколько крупных планов травы под деревьями и листьев над ней.
– Не уверена, что хочу знать, что ты задумал, – серьезно заметила Мина. – Возвращаясь к делу: ты действительно полагаешь, что какой-то маниакальный шахматист закопал где-то здесь труп?
Телефон Мины завибрировал. Это Винсент отправил ей фотографии.
– Может, и нет, – ответил он, протягивая Мине пакет с листьями и травинками. – Не хочу ничего утверждать, пока не буду абсолютно уверен. После вчерашнего совещания мои и без того непрочные отношения с группой дали трещину. И сегодня вечером мне нужно готовиться к выступлению. В ближайшие выходные я, похоже, закрою сезон. Тем не менее, думаю, было бы неплохо, если б ты отдала это Мильде. Если я прав, вам лучше услышать это от нее.
– У тебя нет на это времени!
Мать фыркнула и скрестила на груди руки. Но Адам только улыбался.
– Хватит повторять, что у меня нет времени, – сказал он. – Я могу приглашать маму на ужин, когда захочу.
– Знаешь, что я думаю? – Мириам критически осматривала интерьер тесной кухоньки в его однокомнатной квартире. – Этому дому нужна женская рука.
– Я прекрасно справляюсь один.
– В это трудно поверить. Видишь?
Она указала на комнатное растение на подоконнике, определенно знававшее лучшие дни.
– Но я думаю, тебе самому не меньше нужна женская рука, – продолжала мать. – Ни один мужчина не может обойтись без этого.
– Мама, перестань. Я краснею.
– Просто ты должен понимать, что я не всегда буду с тобой. Нужен кто-то, кто позаботится о тебе после меня.
Они замолчали. Последние слова Мириам тяжело повисли в воздухе.
Адам еще не спросил ее о результатах последнего обследования в Каролинской больнице. Потому что не был уверен, что хочет это знать.
Мириам откашлялась и натянуто улыбнулась. Адам понимал, что это ради него, и любил ее за это. Что нисколько не облегчало ситуации.
– Ты сказал, у тебя новые коллеги? – спросила она. – Нет ли среди них подходящей женщины?
– Может быть. Но она… особенная.
– Ты говорил с ней?
– Нет, что ты! Я стараюсь, чтобы она ничего не заметила. Не думаю, что она… в общем, с ней все сложно. Да и где я размещу здесь женщину?
«Однушка» в Фарсте, тридцать квадратных метров. Адам огляделся и слил в раковину воду из кастрюли со спагетти.
– Тьфу ты! – Мириам стукнула сына по затылку.
От неожиданности Адам сам чуть не полетел в раковину головой вперед.
– О чем ты только думаешь? Удивляюсь, в кого ты такой. Здесь достаточно места для женщины и четверых детей. Это просто дворец по сравнению с тем, что было у меня и твоего отца в Уганде. Мы жили…
– Знаю, знаю… Вы жили в хижине с земляным полом. Тебе не обязательно повторять это каждый раз.
– Избалованный мальчишка, – пробормотала Мириам и еще раз шлепнула Адама по затылку.
– Ой! Разве ты не знаешь, что в Швеции нельзя бить детей?
– Чепуха. Я родила тебя и могу делать с тобой что хочу. И не думай, что больше не отведаешь моего деревянного половника, только потому что стал такой большой и взрослый.
– То есть ты рассчитываешь на четырех внуков, – повторил Адам. – Это все, что я услышал.
– И четверо неплохо для начала, – кивнула Мириам. – Тебе лучше поторопиться. Тоже ведь не молодеешь… И убери эти дурацкие картинки из «ИКЕА». Ни одна порядочная женщина не переступит порога твоей квартиры, пока они здесь висят.
Мириам имела в виду черно-белые фотографии рабочих, обедающих на строительной балке где-то высоко над Нью-Йорком.
– Садись за стол, – рассмеялся Адам.
Рядом с ним дымились две кастрюли, со спагетти и мясным соусом.
– Это для маленьких детей, – проворчала Мириам, что не помешало ей зачерпнуть хорошую порцию соуса. – Кухня, кстати, тоже требует женской руки.
Некоторое время ели молча. Затем Адам отложил вилку.
– Что они сказали?
Мириам прятала глаза. Потянулась за половником и добавила спагетти в свою тарелку.
– Завтра начинаем лечение, – пробормотала она.
В тишине, воцарившейся на кухне, звон столовых приборов напоминал выстрелы.
Адам отодвинул тарелку. Аппетит пропал.
Сердце Мильды радостно трепетало каждый раз, когда она приходила к дедушке. Красный дом в Эншеде оставался памятником всего хорошего, что было у нее в жизни. И он был неразрывно связал с дедушкой Миколасом.
Он открыл, прежде чем она успела постучать.
– Доброе утро! Я уже поставил кофе.
Мильда вошла в прихожую, уставленную горшками с яркими геранями и нежными гортензиями, и сняла туфли. Недовольно поморщилась, следуя за дедушкой на кухню. Дедушка Миколас не говорил, а кричал, что объяснялось глухотой – неприятным напоминанием о его преклонном возрасте. Мильда предпочитала тешить себя иллюзией, что дедушка будет жить вечно.
– Садись, ты выглядишь усталой, – выдохнул он и поставил на стол чашку с дымящимся кофе.
– Не кричи, дедушка, – громко отозвалась Мильда.
Дедушка Миколас рассмеялся, и ямочки на его обветренных щеках стали глубже.
– Ой! Но ты ведь знаешь, со слухом у меня с некоторых пор не всё в порядке. Слава богу, что не со зрением… Я счастливчик.
– Я принесла булочки. – Мильда достала из пакета маленькие булочки с блестящей корочкой. Его любимые. Разрезала, достала из холодильника масло и сыр. После чего села напротив дедушки за кухонный стол.
Дедушка даже не посмотрел на масло. Взял половину булочки, надкусил и прикрыл глаза.
– М-м-м… Какие свежие! Вот она, радость этой жизни. – И тут же посерьезнел: – Что-то случилось? Я же вижу, ты пришла не просто так.
– Ничего, – отмахнулась Мильда.
Но дедушка не сдавался:
– Это Ади?
Мильда вздохнула. Дедушка всегда умел приложить палец прямо к больному месту. Теперь ей не оставалось ничего другого, как только рассказать о претензиях Ади на дом. Дедушка закатил глаза и накрыл ее руку своей – шершавой и морщинистой, словно кора старого дерева.
– На каждом дереве есть гнилые яблоки, – сказал он. – Ты – хорошее яблоко. Ты – «мио». Многие говорят, что нет яблок слаще, чем «мио». Это сорт унаследовал лучшее от англо-шведских родителей. Красоту от материнского сорта «вустер пармен» и нежный вкус от отцовского «орание».
– Мио? – удивилась Мильда. – Сказочное название. Астрид Линдгрен?
Она улыбалась. Приятно, когда тебя сравнивают с красивым яблоком.
– Именно! – Дедушкины глаза заблестели. – Золотое яблоко. Совсем как ты.