Все, что ей нужно было сделать, – вылезти из всех матрасов и одеял, имитируя тем самым свое появление на свет. Натали не совсем поняла, зачем это нужно. Но отказаться не решилась.
О чем Инес не предупредила ее, так это о том, что после того, как завернутая в одеяло Натали ляжет между матрасами, остальные участники действа лягут поверх всех наслоений.
Десять взрослых тел! Это произошло очень быстро и почти сразу выдавило из нее весь воздух. Усталость и головокружение улетучились, тело наполнилось адреналином. Матрасы более-менее распределяли вес по всему ее телу. Тем не менее Натали чувствовала себя в смертельных тисках. В буквальном смысле.
Она вдруг осознала, что действительно может задохнуться. Кричать не хватало воздуха, да и кто услышит? Натали поняла, что главное теперь не потерять сознание.
Если б она только могла высвободить руки… Но обернутое вокруг нее одеяло делало любое движение в этом направлении невозможным. Свет исчез, как только матрасы прижались друг к другу, поэтому Натали, ко всему прочему, ничего не видела.
Ей вообще с трудом удавалось понять, где заканчивается ее тело и начинаются одеяла. Вращательные движения – единственное, что удавалось, и с их помощью Натали надеялась продвинуться хотя бы на миллиметр за раз. При этом не могла быть уверена, что и это у нее получается.
Инес что-то спрашивала о том, кто она там, между матрасами. Но в этот момент Натали была голым чувством, мысли растворились в темноте. И это было чувство панического страха. И оставленности.
Адреналина уже не хватало.
Слишком мало энергии, и совсем нет воздуха.
Натали вдыхала тот же воздух, что и выдыхала. Пока это получалось, но потом легкие сжали, словно в тисках, и Натали начал одолевать сон. Он словно куда-то увлекал за собой. Вынуждал расслабиться. Сдаться. Наверное, это было бы естественно для Натали, ведь бо́льшую часть жизни она только и делала, что сдавалась. В школе, среди друзей, никогда не проявляла инициативу. Просто плыла по течению. Зачем куда-то рваться, протестовать? Жизнь и без того достаточно сложна. Так что, возможно, если она сейчас сдастся, это не будет иметь никакого значения. Но та ли самая Натали лежала сейчас между матрасами? В этом она больше не была уверена.
Как и ни в чем другом.
И это было неправильно. Потому что она, вне всякого сомнения, оставалась той самой Натали, которая жила в Эстермальме, в крайне неблагополучной семье, и планировала стать полицейским, когда вырастет. Той самой Натали, у которой были свои телохранители, и которой, тем не менее, время от времени удавалось водить знакомства с парнями втайне от отца. Такой она была всегда, но теперь Натали была еще и другой. Той Натали, которая знала, что боль очищает. И что она справится с ней. Конечно, бывало и такое, что Натали сдавалась. Но кто никогда этого не делал?
Она попыталась ощутить границы собственного тела – где оно начиналось и где заканчивалось в одеяле. Это было нелегко. Мысли заметались, как вспугнутые белки. Но теперь Натали напрочь отказывалась сдаться. И вот наконец ей удалось очертить контур тела – ступни, ноги, живот, грудь… Постепенно проявились ее руки, спина, шея, голова.
Проявилась вся Натали, кем бы она теперь ни была.
Остальное не имело значения.
Натали проявилась, и ей нужно было наружу.
В этот момент она почувствовала неизвестно откуда взявшуюся силу и закричала от ярости. Одеяло возле ее губ намокло. Натали снова закрутилась в тесном коконе. Она чувствовала малейшее свое движение, но еще больше – волю к победе. То, что она обязательно справится. Выберется, выживет.
Снаружи как будто спорили взволнованные голоса. По крайней мере один голос там точно был. До которого Натали должна была добраться.
В темноте прямо над ее головой появилась полоска света. Дыра. Значит, теперь есть воздух. Натали попыталась наполнить легкие воздухом, но давление на тело все еще было слишком велико. Она не оставляла попыток, и свет уже был совсем рядом.
– Зачем вы сделали это? Она нам нужна! Вы забыли, зачем она здесь?
Натали зарычала сквозь стиснутые зубы, снова изогнулась всем телом – и высвободила нос и половину лица. Ей хотелось громко выругаться, но она все еще оставалась за пределами столь рациональных действий. Вся в эмоциях, в ярости, Натали издала утробный непрекращающийся вой – и использовала на это свои последние силы.
Давление ослабло. Она упала на холодный бетонный пол. Кто-то поднял ее голову и положил себе на колени. Кто-то ласкал ей щеку, дарил любовь. Хотел убедить ее, что всё в порядке. Натали осторожно открыла глаза и посмотрела на Нову.
– Прости, – сказала Нова. – Я не знала, что Инес собирается сделать это с тобой. Иначе запретила бы ей. Ты не должна подвергаться такой опасности.
Натали глубоко вздохнула, чувствуя, как кислород проникает в легкие и кровь. Глаза слезились от ослепительного света в комнате. Она была жива. Заново родилась в мире, который раньше считала для себя чем-то естественным. О, теперь Натали была более чем живой… И не такой наивной, как раньше.
Она откашлялась:
– Всё в порядке.
Бабушка права. Теперь Натали знала, кто она. Она – Натали, и в эту секунду любима и в безопасности. Рядом с ней человек, который заботится о ней и не оставит ее. Остальное не имеет значения.
– Мне хотелось бы, чтобы это продолжалось и дальше, но, к сожалению, все закончилось, – сказала Нова. – Пришло время сказать правду о твоей матери.
Винсенту хотелось отхлестать себя по щекам. Связь с отцом Новы была так хорошо замаскирована, что он почувствовал себя победителем, когда ее обнаружил. И все-таки две недели тому назад, в отделении полиции, разъяснял правильную версию событий, сам того не подозревая.
Он повторял про себя, что они спешили. На кону были жизни детей. Но это не могло быть оправданием для мастера-менталиста.
Винсент направился в кабинет за блокнотом. Мария на полу гостиной заворачивала в бумагу кусок мыла. Комната наполнилась ароматом лаванды.
Она не подняла на него глаз.
– Пять убийств, – сказал он, вернувшись в комнату Беньямина. – И пять слов.
– Да. Последнее убийство не состоялось, но оно довершило цитату, – ответил Беньямин. – Все страдает, боль очищает.
Винсент пролистал блокнот. «Ход конем» – для непосвященного это выглядело чем-то вроде замысловатого узора для вышивки. Но математика не могло не завораживать его изящество. Завораживать – вот самое подходящее слово. Задача уводила за собой. Манила – с непреодолимой, почти магической силой.
Математическая безупречность требовала красоты, и это, в свою очередь, означало, что путешествие коня по шахматной доске должно быть симметричным. Каждый ход в левую сторону уравновешивался соответствующим выпадом в правую. Траектория шахматной фигуры обладала зеркальной симметрией. Образец регулярности и гармонии. Создать такой узор чрезвычайно сложно. В свое время сам Винсент не продвинулся дальше десяти ходов.
Психологически это означало, что поведение убийцы регулируется строгими правилами. Причем его собственными. Потребность в контроле такой силы обычно требует медикаментозной поддержки.
– Папа, эй! – окликнул его Беньямин. – Ты потерялся в своих мыслях? Мы говорили о пяти убийствах.
Винсент тяжело моргнул, возвращаясь к реальности.
– Да, – отозвался он. – О пяти… Собственно, мы никогда не знали их точного числа. Я говорил о как минимум восьми. С учетом того, что каждый раз убийца сокращает срок вполовину. Что совсем не означало, что их должно быть непременно восемь. Я всего лишь обозначил потолок. При этом все мы, конечно, надеялись, что их будет меньше. Вильма стала бы пятой. И поскольку на ней фраза обрела завершение, мы решили, что она последняя.
– Именно так, – подтвердил Беньямин. – Но если их все-таки не пять, восемь убийств означают восемь позиций на карте.
Винсент кивнул.
– Восемь позиций на карте, и столько же слов в тексте.
Беньямин открыл текст Юна Веннхагена, расчерченный на шестьдесят четыре квадрата, по образцу шахматной доски.
– До сих пор мы не интересовались последними тремя словами, – сказал Винсент. – Поскольку думали, что все кончено.
– Куда же пойдет конь после пятой позиции на шахматной доске? – спросил Беньямин. – После Вильмы?
Винсент откашлялся и прочитал в блокноте:
– После позиции h5 и слова «очищает» у нас идет g7. Второй ряд сверху, предпоследняя клетка.
Беньямин выделил в тексте соответствующие слова.
– Потом e8 и f6.
– Проклятье…
Беньямин отодвинулся, чтобы Винсент мог видеть монитор.
В тексте из рекламной брошюры «Эпикуры» были выделены жирным шрифтом три новых слова:
Это новая звезда
– Именно так, если следовать заданному тобой порядку, – сказал Беньямин. – Все страдает, боль очищает. Это новая звезда.
Винсент почувствовал легкое головокружение и ухватился за край кровати.
Он прекрасно знал, как по-латыни будет «новая звезда». И догадывался, что Беньямину это тоже известно.
– Это послание не от Юна, – пробормотал Винсент.
Всего неделю назад она объясняла это в телепрограмме. Что ее жизнь соответствует гамильтонову пути, то есть Нова избегает попадать дважды в одну точку. Что это, если не «Ход конем»?
Пожилой мужчина по имени Густав, с которым Винсент недавно разговаривал, так прямо и говорил: «Наша путеводная звезда». Тот, который жил с физической болью.
Но Винсент его не слышал. Ему нужно было повторить это вслух, ради себя самого, чтобы придать словам хоть немного правдоподобия. Главное не закричать, как только откроет рот.
– «Новая звезда», – медленно произнес он. – Stella nova.
Беньямин выглядел бледнее, чем это было возможно.
– Это была Нова, – повторил он. – С самого начала.
Шестая неделя
Мина нашла Винсента на одной из скамеек возле фонтана в Кунгстредгордене. На поверхности окружавшей фонтан воды, рядом с осыпавшимися с деревьев цветами, плавали обертки от мороженого и бумажные салфетки. Как ни старались санитарные службы города сохранить фонтан в чистоте, эту битву они проиграли. Мина подозревала, что где-нибудь на дне можно обнаружить и завалявшийся шприц.