Нова ждет еще несколько секунд. Натали на кровати сжалась в комок. Она спрятала голову между колен и раскачивается взад-вперед. Что ж, может, это к лучшему… Ей незачем смотреть.
Нова не ожидала, что это будет так легко. Гордость неизбежно ведет к падению. А Винсент был очень высокомерным.
Она встает и подходит к нему. Глаза менталиста полузакрыты, грудь поднимается и опускается в коротких, поверхностных вдохах. Это продолжается несколько секунд. Потом заканчивается.
Нова приседает рядом с ним и берет за руку. Пульс не прощупывается.
– Шах и мат, – говорит она, вставая. Отряхивает брюки, берет сумку и поворачивается к Натали. – Мне нужно убедиться, что Винсент был один и внизу нас никто не ждет. Оставайся здесь. Иначе тебе придется выпить то же, что и ему.
Нова надеется, что девочка слишком напугана, чтобы ослушаться. Судя по глазам Натали, так оно и есть.
Нова открывает дверь и выходит в коридор.
Она выиграла эту партию.
Это кажется невероятным, и тем не менее… Теперь можно идти дальше. Как ни жаль, с «Эпикурой» все кончено. Пройденный этап. Хорошо, что всегда остается возможность снова стать Йессикой.
Нова опирается рукой о стену и переводит дыхание. День оказался более утомительным, чем она того ожидала. Натали нужна. Она будет сдерживать полицию, пока Нова не доберется до безопасного места. После этого девчонка может… исчезнуть, вслед за остальными. А Нове придется выждать год или около того, прежде чем начать сначала. Но на ней еще четверо…
Четверо детей должны уйти, чтобы возместить смерть Юна.
Нова спотыкается о собственные ноги. Какого черта! Нужно вести себя естественно. Что, если ее увидят?
Мысли возвращаются к этой четверке. Полиция так и не поняла, что это были за дети и почему умерли именно они. Значит, в следующий раз ее никто не остановит. В распоряжении Новы все время мира.
Внезапно становится трудно дышать. Нову словно накрывает волной. Голова кружится, и это больше, чем усталость.
Она смотрит на открытую дверь номера 121. Винсент лежит на полу, все еще бездыханный.
О нет…
Нова видит перед собой, как он выливает яд. Сначала в один стакан, потом в другой. Идиот, он действительно сделал это… Даже пошутил по этому поводу, но был настроен серьезно. Потому что видел только один верный способ ее остановить.
Он пожертвовал собой ради Натали.
Налил яд в оба стакана.
Нова опускается на пол, чувствуя, как раздувается горло. Хватается за шею, между тем как в легких вспыхивает фейерверк. Она ошибалась. Боль не самое страшное. Ей хочется жить, и это стоит всей боли мира.
Но какая-то ее часть приветствует происходящее. Так уж получалось, что всегда выживала именно она ценой смерти других. Началось с того, что отец решил спасти ее вместо матери. Что привело к потере обоих родителей. Но сама Нова выжила. Так что, возможно, на этот раз восторжествовала справедливость.
Но Нова еще не закончила, она хочет продолжать…
Продолжать жить.
С болью, осознанием вины.
Она лежит в коридоре и видит тело Винсента на полу в номере. Звездочки – может, путеводные звезды в следующую жизнь – пляшут на периферии зоны видимости, заявляя о том, что кислород на исходе и сердце готово сдаться.
Нова протягивает руку в сторону Винсента. Пытается дотянуться до него сквозь звездную завесу. Хочет спросить, жил ли он когда-нибудь в боли. Если да, то как с этим справился. Чувствует ли себя сейчас свободным.
И это случилось вовремя…
– Натали!
Мина кричала как могла громко, вбегая по лестнице отеля. Добравшись до второго этажа, чуть не споткнулась о лежащую в коридоре Нову.
– Я здесь! – раздался молодой голос.
Натали. Где-то совсем рядом…
– Жди, я уже иду! – отозвалась Мина.
Она склонилась над Новой. Только не еще одна смерть. Больше смертей Мина не вынесет. После Педера, после Инес, «Эпикуры»… этого ей хватит до конца жизни. Если есть хоть малейший шанс спасти Нову, Мина за него уцепится, несмотря на все то, что натворила эта женщина. Но Нова не подает признаков жизни. И Натали совсем рядом.
Юлия и Рубен бежали следом за ней – им предстоит вызвать для Новы «скорую».
Мина поднялась и пошла к открытой двери, из-за которой доносился голос.
Еще до того, как войти в комнату, она поняла, что на полу кто-то лежит. Первая мысль была о дочери. Но в следующий момент Мина увидела Натали, скорчившуюся калачиком на кровати.
– Вы? – Натали вытаращила на нее глаза. – Мы с вами уже встречались…
Мина кивнула. Тем летом, два года назад, они пили кофе в Кунсстредгордене, и Мина не сказала, кто она такая. Она совсем не была уверена, что Натали вообще запомнит эту встречу.
– Значит, вы моя мать? Ничего не понимаю…
Мина больше не слушала ее, потому что узнала того, кто лежал на полу. Она не хотела этого видеть, отказывалась признавать, что это был Винсент. Ее Винсент. Тот, кого она впустила в святая святых. Единственный, кому Мина доверяла.
Теперь он просто лежал на полу, как будто не подозревал, чем это может обернуться для Мины.
– Что ты наделал, Винсент? – прошептала она. – Что ты наделал?
Встала на колени и схватила его руку, как это только что проделала с Новой. И так же, как и в случае Новы, не обнаружила ни малейшего признака жизни.
– Мы вызвали «скорую», – сказала Юлия, входя в комнату. – Но я почти уверена, что Нова мертва… – Она замолчала, увидев Винсента. – Боже… Мина…
– Значит, вы моя мать? – повторила вопрос Натали.
Мина не ответила и на этот раз. Она только что вернула себе дочь и должна была плакать от радости. Но когда поднялась с пола, чтобы прожить остаток дня, весь следующий день, и месяц, и год, и всю оставшуюся жизнь – без него, – не чувствовала ничего, кроме бесконечного горя.
Кристер с отвращением смотрел на черно-белую шахматную доску на экране своего компьютера. Последние события отбили у него всякую охоту к шахматам. Дочь Юна Веннхагена, Йессика, больше известная как Нова, сделала это. Больная женщина, из-за нее Мина потеряла мать… И потеряла бы и дочь, если б не Винсент. Кристер ничего не слышал о Натали, с тех пор как ее увезли в больницу прямо из отеля на Лонгхольмене. Он надеялся, что с ней всё в порядке. Забавно все-таки, но еще несколько дней назад он не подозревал, что у Мины есть семья…
Кристер снова взглянул на шахматную доску на экране. Он открыл ее всего лишь чтобы закончить игру, которая висела здесь вот уже неделю. Он знал, что позор неизбежен, что любой его ход мог стать последним. И хотел лишь отсрочить неизбежное. Точнее, он не хотел ничего. Просто нужно было поставить точку.
Кристер выделил текущую партию в списке возможных и кликнул. Увидел фигуры, размещенные на доске в тех же позициях, в каких он их оставил. Попытался вспомнить, была ли у него какая-нибудь стратегия, и если да, то какая. Но в том, что он видел, ни какой-либо стратегии, ни даже более-менее внятного плана действий не усматривалось. Определенно, у него не было шансов.
Кристер сделал пару ходов, ничего не желая, кроме как чтобы это поскорей закончилось. Фигур на доске оставалось не так много. Очевидно, на этот раз вечеринка затянулась дольше обычного. Кристер передвинул единственного остававшегося в его распоряжении коня – и вдруг услышал в голове голос Винсента:
Е4
Конь
Хиппо
Арабский скакун
Мой маленький пони
Психология пешки
Ход конем
Турагападабандха
Ну всё, хватит с него шахмат. Компьютер сделал ход, и Кристер снова переместил коня. Внезапно программа издала звук, которого Кристер раньше не слышал.
БЕЛЫЕ ПОБЕДИЛИ – высветилось на экране.
Вот так дела! Он играл белыми. И победил, после нескольких месяцев позора…
Кристеру потребовалось несколько секунд, чтобы переварить эту новость. После чего он вышел из программы, нашел на компьютере ее файл и перетащил в корзину. Кликнул «Очистить корзину» и услышал неприятный шорох. Программа была удалена навсегда.
– Выпьешь кофе на дорожку?
Рубен пытался понять, был ли этот вопрос прелюдией к выговору. Лицо Эллинор выглядело как всегда в тех случаях, когда она была настроена на «серьезный разговор».
Она не погладила его по голове, когда услышала, что неделю назад Астрид присутствовала на совещании следственной группы. Тем более когда узнала, что речь шла об убийствах детей. Черт, Винсент! Хотя Рубен не должен был думать плохо о менталисте после того, что произошло на Лонгхольмене.
И все-таки на этот раз он не мог понять, что сделал не так. Хотя Эллинор не выглядела рассерженной, Рубен ожидал подвоха. Чашка кофе могла означать вежливый разговор, под конец которого будет объявлено, что ему больше не разрешено видеть Астрид.
Рубен посмотрел на дочь, одетую в форму для занятий восточными единоборствами. Судя по тому, что он слышал, ее невозможно заставить носить дома что-то другое.
– Спасибо, не откажусь, – ответил он на предложение Эллинор. – Если не буду мешать, конечно.
– Давай, Рубен. – Астрид взяла его за руку. – Перекусим еще раз, и я покажу маме новый удушающий прием.
– Еще раз? – удивилась Эллинор.
– Наверное, Астрид имеет в виду мороженое после тренировки, – предположил Рубен. – Или это были два мороженых?
Забирая на этот раз дочь, он старался отвлечься от мыслей о Педере, Анетт, тройняшках и о жертве Винсента ради Натали, дочери Мины. Всего два дня прошло после этих событий. Ничего не успело отложиться, вылиться для него в серьезную проблему. Просто Рубен не хотел, чтобы Астрид видела его грустным. Он надеялся, что общение с ней станет своего рода терапией. Но забыть оказалось не так просто, случилось слишком много всего. Поэтому понадобилось мороженое, больше обычного. И это, похоже, сработало.
Рубен прошел за Эллинор на кухню. Астрид как будто успокоилась и рисовала мелками. Она явно унаследовала талант от матери.