Канадка не находит способа ей противостоять, как ни старается: пехота Николь обездвиживает все ее фигуры и съедает обоих ее слонов.
Николь, пожимая ей руку, думает: Я – как ресторан, готовящий всего одно блюдо, зато уж его доводит до совершенства.
Следующая ее противница – новозеландка, с ней она тоже расправляется играючи. Потом громит представительниц Южной Африки и Индии. Все они, уроженки далеких англоговорящих стран, не могут остановить наступление ее пешечной шеренги.
Так я сокрушаю остатки колониальной империи XVIII века…
Настает черед игры с англичанкой, девушкой старше Николь, но та сразу определяет, что возобладает и над ней. Это она и делает при помощи своей привычной стратегии. Девушка встречает гримасой ловушку за ловушкой, в которые попадают ее фигуры.
Вот и первая брешь в гордыне вероломного Альбиона!
Делая ход за ходом, Николь поглядывает издали на Монику Макинтайр. Та тоже выигрывает партию за партией.
Скоро мы встретимся.
Так и происходит. Николь побеждает англичанку, Моника – свою противницу. Обе прошли в четвертьфинал и теперь сидят за одним столом.
Еще две партии – и схватка за кубок!
Партии четвертьфинала играются на сцене, под прожекторами, молодых шахматисток фотографируют во всех ракурсах, после чего они усаживаются друг напротив друга.
Она знает, что я ее узнала.
Арбитр подбрасывает монетку, Николь выпадает «орел», игра белыми. Ей начинать партию.
Соперницы обмениваются рукопожатием. Как будто желая показать этой американке, что она не боится ее физической силы, Николь так стискивает ей ладонь, что заставляет ее вскрикнуть.
Перед началом партии Николь замечает, что Моника ставит свои фигуры строго по центру клеток. Маньячка, прямо как Бобби Фишер.
Организатор подает знак, что можно начинать. Николь делает ход белой королевской пешкой через клетку, чтобы занять центр доски.
Американка ходит таким же образом черной ферзевой пешкой.
Николь выдвигает все белые пешки. Она верна своей привычной технике – строит шеренгу из пешек, которая понемногу наступает.
В какой-то момент противница надолго задумывается. Часы громким «тик-так» отсчитывают секунды.
Тик-так, тик-так.
Николь кажется, что она чувствует, как мозг американки ищет способ выскочить из неотвратимой, медленно захлопывающейся ловушки.
Главное – не улыбаться, сохранять невозмутимое выражение лица.
Тик-так, тик-так.
Николь знает, что в следующие несколько минут решится вопрос о том, кто из них двоих выйдет в полуфинал, а может, даже одержит победу в этом международном турнире.
Я ее опрокину, как опрокинула в Рейкьявике. Если после этого она на меня набросится, то я уже не дам ей спуску. Получит от меня кулаком в подбородок!
Моника Макинтайр пристально смотрит на бывшую свою соперницу по Рейкьявику.
Как сильно она пожала мне руку!
Не иначе, все еще зла на меня за ту дурацкую стычку.
Моника переводит взгляд на шахматную доску.
Та же самая стратегия. В тот раз она победила меня, выстроив шеренгу из пешек. Нет уж, в этот раз я не поддамся.
Я отыщу ее слабое место. Не может не существовать способа самой перейти в наступление.
Моника смотрит на часы.
Тик-так, тик-так.
Не переживай за время, страх мешает думать.
Самое главное, не входить в роль жертвы.
Я должна нащупать оригинальную комбинацию ходов, которая позволит переломить ход игры.
Она вздыхает.
Похоже, она отлично знает эту стратегию и навязывает мне подчинение. Должен существовать способ вырваться из поля ее компетенции.
Выход существует всегда.
Кроме шахмат, Моника много чем увлекается, в том числе историей.
Она роется в памяти, ища аналогии.
Великая Китайская стена.
Построена китайскими императорами, чтобы помешать вторжению монголов. Продержалась долго, пока Чингисхан не нащупал в ней слабое место. Он подкупил китайского солдата, тот открыл ворота и впустил монгольскую конницу.
Все было кончено. Стена, сооружение которой началось в 200 г. до н. э., стена, за тысячу лет погубившая не менее трех миллионов работников-рабов и считавшаяся непреодолимой, оказалась бесполезной из-за простого человеческого фактора.
Один-единственный продажный китайский страж предал своих и отворил ворота тысячам всадников Чингисхана. После этого ничто не смогло их остановить, они завоевали весь Китай.
У любой самой крепкой цепи непременно есть слабое звено.
Тогда решением стали всадники…
Моника продолжает ломать голову, несмотря на назойливое тиканье.
Почему бы не пустить в ход коня, почему не ударить им в самое слабое место… Ведь только эта фигура умеет перепрыгивать через преграды, в том числе через стены из пешек.
Молодая шахматистка с серебристо-серыми глазами поднимает кончиками тонких пальцев своего черного коня и медленно берет им белую пешку, элемент неприятельской стены. Она знает, что жертвует важной фигурой, но готова дорого заплатить за разрушение пешечной шеренги.
Удивленная австралийка заполняет возникшую брешь.
Одной жертвы, коня, недостаточно, Монике приходится пожертвовать и вторым конем, чтобы проделать в стене постоянный проход.
Белокурая австралийка чуть заметно моргает. Она понимает, что, даже лишив противницу двух важных фигур, теряет не только центр доски, но и неуязвимость своих атакующих порядков.
Зрители вокруг не понимают, зачем черные сделали два этих самоубийственных хода.
Партия продолжается. Белые силятся заполнить зияющую дыру, но поздно. В порядки белых, ставшие оборонительными, врывается черный ферзь.
Некоторые из зрителей не могут сдержать восхищенных восклицаний.
Пользуясь своей способностью ходить на большие расстояния, ферзь угрожает белым фигурам, которым теперь трудно передвигаться по доске, ведь они заперты за шеренгой своих пешек, раньше служившей им защитой, но теперь ставшей помехой. Численное преимущество белых утрачивает былое влияние, их фигуры уже мешают друг другу.
Австралийка уже не просто озабоченно моргает, сильное волнение проявляется в том, как она щиплет себе подбородок.
Дальнейшие события – последствия этого перелома.
Черный ферзь беспрепятственно съедает белые фигуры одну за другой. Всего одна фигура хозяйничает на доске, не прибегая к помощи других. То, что вытворяет на доске черный ферзь, похоже на танец. Он раз за разом занимает выгодную позицию и, пользуясь своей способностью бить издалека, наносит удары наотмашь. Белые фигуры падают одна за другой.
В конце концов на доске остается только изолированный белый король да несколько пешек, выдвинутых слишком далеко, чтобы прийти к нему на выручку.
– Шах, – спокойно произносит Моника.
Белый король пятится мелкими шажками, преследуемый черным ферзем.
Моника не спешит со смертельным ударом. В конце концов происходит неизбежное: белый король оказывается в тупике, из которого нет выхода.
Австралийка напряженно размышляет, время уходит.
Тик-так.
ТИК-ТАК, ТИК-ТАК.
Моника наклоняется вперед и шепотом произносит:
– Vulnerant omnes ultima necat[4].
Николь услышала ее слова, но изображает непонимание, совсем как когда-то Присцилла при произнесении Моникой цитаты на латыни.
Австралийка застыла и не шевелится, секунды бегут все быстрее.
ТИК-ТАК, ТИК-ТАК, ТИК-ТАК…
Тиканье кажется оглушительным, потому что все вокруг затаили дыхание.
Моника медленно опускает веки, ее охватывает невыразимо приятное чувство.
Месть.
Видишь, я не позволила одолеть меня твоей проклятой шеренге пешек.
Австралийка вздыхает и, не дав Монике произнести роковые слова «шах и мат», кладет на доску своего короля.
Моя взяла!
Побежденная протягивает победительнице руку. В этот раз сильнее пожатие американки.
– То, что вы сейчас сказали… omnes necat. Это на испанском? – спрашивает Николь.
– На латыни.
– Что это значит?
Вопрос задан веселым тоном, как будто во время партии ничего не произошло, как будто вокруг них не толпятся любопытные, как будто их обеих не сжигает вражда.
После долгой паузы Моника отвечает, чеканя каждое слово:
– «Все ранят, последняя убивает». Такие слова писали на своих солнечных часах древние римляне, считавшие, что время все разрушает. Каждая секунда ранит нас, потому что мы стареем, а последняя приканчивает, потому что мы умираем.
Австралийка кивает, можно подумать, что она услышала нечто очень поучительное. Потом она забирает свою куртку и уходит.
Моника выясняет имя своей соперницы в полуфинале.
Джессика поздравляет дочь:
– Браво! Ты нащупала ее слабое место. Нужно было пустить в ход коней, пожертвовать ими, а потом улучшать свои позиции и использовать время. В тебе взыграл дух твоих шотландских предков. Ты одержала победу, как когда-то Агнес Рэндольф[5]. Я так тобой горжусь, доченька!
Николь О’Коннор бредет по Вестминстеру. Небо серое, начинается дождь.
Я, дочь солнца, угодила в край тоски и сырости.
В голове у нее все еще тикают шахматные часы, заглушая стук дождевых капель по асфальту.
Все эти англичане с пренебрежением смотрели на меня, маленькую австралийку, проигравшую американке.
Ненавижу их. Ненавижу эту страну. Ненавижу то, что сегодня произошло.
Она возвращается в отель, где отец заказал для нее шикарные апартаменты.
Не могу допустить такой удручающий конец.
Она входит в свой номер, подходит к окну, смотрит на мрачный город, поливаемый холодным дождем. Сжимает кулаки, стискивает челюсти.