16 августа 1870 г. в деревне было многолюдно по случаю ежегодной ярмарки скота. Когда Камиль сообщил о поражении при Рейхсхофене, вынудившем французскую армию отступить, присутствующие обвинили его в намеренном разглашении дурных новостей с целью деморализации французов.
Некоторые предположили, что сын мэра делает это специально, находясь на содержании у врагов. Камиль пытался оправдываться, но толпа только сильнее распалялась. При помощи нескольких своих арендаторов он сумел сбежать.
Его кузен Ален де Моней, аристократ, уважаемый и очень щедрый человек, как раз собиравшийся отправиться добровольцем на войну с пруссаками, прослышал об инциденте и поспешил на место спора. Ему хотелось покончить с глупым недоразумением и успокоить толпу, беспричинно набросившуюся на его двоюродного брата.
Но не тут-то было. Какой-то крестьянин закричал: «Этот тоже прусский шпион!» Напряжение тотчас усилилось, Ален получил первую затрещину, дальше последовал самосуд. Попробовал вмешаться кюре Отфая: угрожая толпе пистолетом, он сумел увести Монея и спрятался вместе с ним у себя дома. Толпа осадила дом, священник попробовал отвлечь ее, предложив выпивку.
Но вино еще сильнее распалило нападавших. Крестьяне, вдохновленные своей численностью, нашли, схватили и повесили Монея на суку вишневого дерева. «Виселица» обломилась, тогда крестьяне решили забить до смерти своего кюре. Но один из их вожаков крикнул: «Мало просто убить этого пруссака, пусть сперва помучается!» Кюре поволокли мучить в кузницу. Некий Паскаль, один из слуг Монея, сумел освободить кюре и помог ему сбежать. Последовала недолгая охота, крестьяне поймали беглеца, осыпали его ударами и потащили на костер, чтобы сжечь живьем. После этого некоторые из палачей стали… пожирать обгоревшие останки.
Эта история с самосудом и людоедством наделала в тогдашней Франции большого шуму. Четверых виновных опознали и арестовали. Их быстро отдали под суд и приговорили к казни.
После тех событий утекло много воды, но деревня Отфай хранит память о трагедии, когда глупое недоразумение подтолкнуло толпу к смертоубийству.
Эдмонд Уэллс.
Энциклопедия относительного и абсолютного знания
Придя в себя, Моника Макинтайр чувствует мерзкий вкус во рту. Она открывает глаза. Первое, что она видит, – огромный нос, два глаза, рот. Лицо тяжело дышащего мужчины. Она содрогается от его сопения и слишком пристального взгляда.
Потом она понимает, что лежит в постели, замотанная в простыни.
Мужчина говорит, обращаясь к кому-то другому:
– Готово, к ней вернулось сознание.
На ее лоб ложится чужая ладонь.
– Жар прошел, – сообщает мужской голос.
Мужчина немолод, на нем белый халат. Стоящая рядом с ним молоденькая медсестра с тревогой смотрит на Монику.
Белый потолок, белые стены. Я в больничной палате.
Она тут же вспоминает, кто она такая и что произошло за несколько секунд до того, как она лишилась чувств.
Предупреждение о заложенной бомбе.
Всеобщее смятение.
Все в едином порыве бросаются к выходу.
Все дружно меня стискивают.
Сжимают.
Толкают.
Мои ноги уже не касаются пола.
Меня тащит куда-то влево.
Мамин испуг.
Паника.
Вопли.
И… больше ничего.
– Вы меня слышите, мисс Макинтайр?
Она утвердительно моргает, кивает.
– Вы легко отделались: всего несколько кровоподтеков и царапин.
Моника пытается приподняться на локтях, но это усилие пока что не для нее, у нее ощущение, что все ее мышцы превратились в папье-маше.
– Мужайтесь, – почему-то говорит ей врач.
Зачем он меня подбадривает? Какая в этом необходимость?
– Все идет хорошо. Обошлось ушибами, потеря сознания – это результат панической атаки от сдавливания в толпе.
Врач выдерживает паузу и жестом велит медсестре приподнять Монику на подушках.
– Как ваше самочувствие сейчас?
Зачем весь этот церемониал?
Врач ерзает на стуле, его взгляд бегает, он вздыхает и бормочет:
– Мне очень жаль…
Это еще с какой стати?
– Очень-очень жаль. Я ничего не смог сделать.
О чем это он?
– Ваша матушка…
Что с моей мамой?..
– …она упала, ее затоптали.
Мама?!
– Множественные ранения, несовместимые с жизнью.
Нет, не может этого быть! Это какая-то ошибка. Это ложь.
– Мы ничего не смогли сделать.
НЕЕЕЕЕЕЕЕТ.
Моника сбрасывает простыни, спрыгивает на пол, выбегает из палаты, все опрокидывает на бегу, кричит не своим голосом. Санитары ловят ее и колют успокоительное.
Ведущий телевизионных новостей сообщает о последствиях давки в отеле «Саутгемптон» во время женского турнира по шахматам англоговорящих стран, на котором присутствовала дочь премьер-министра Великобритании: 27 раненых, трое погибших.
На экране фотографии жертв.
Уточняется, что одна из погибших – Джессика Макинтайр, мать чемпионки США по шахматам среди женщин и бронзового призера этого турнира Моники Макинтайр.
Николь О’Коннор медленно встает, открывает чемодан, достает шахматы, расставляет на доске все фигуры.
Сделав несколько ходов, соответствующих, по ее мнению, недавнему развитию событий, она создает ситуацию, в которой несколько пешек окружают, а потом съедают конкретную фигуру.
Черную пешку.
Моника крепко прикручена к койке, извиваться бесполезно.
Подходит врач. Он обращается к ней с тактом, но твердо:
– Мисс Макинтайр, мы хорошо понимаем, какую вы испытываете боль, и сочувствуем вашей утрате. На вашу долю выпало тяжелейшее испытание. Однако мы удивлены вашей буйной реакцией на сообщение о кончине вашей матери. Мы обратились за разъяснениями к шахматной федерации и выяснили, что эта выходка… не первая. Диагноз, поставленный моими коллегами и мной, заключается в том, что вы страдаете маниакально-депрессивным психозом. От него есть эффективное лечение. Какое-то время вы проведете у нас, чтобы мы смогли вам помочь.
Что еще за бредни?
Монику везут в палату, набитую медицинскими приборами и электроникой. Она понимает, что ее собираются лечить электрошоком. После укола она засыпает. Пробудившись, Моника чувствует боль, но при этом она очень спокойна. Над ней висит капельница, в сгиб руки вставлена игла катетера.
Мне снится страшный сон. Ничего этого не было. Надо только проснуться…
К ней обращается врач:
– Учтите, сейчас вы опасны для самой себя и для других. Вам требуется лечение. У вас нет выбора. Если не лечиться, приступы повторятся и усилятся.
Этого человека не существует, он – всего лишь плод моего воображения. И всей этой ситуации не существует. Вот открою глаза – и окажусь в своей постели, услышу мамин голос, она скажет мне, что поставила на камин завоеванный мной бронзовый кубок.
– На счастье, существует очень полезная молекула – литий. Она дает превосходные результаты, но есть и неудобства, связанные, в частности, с вашим юным возрастом. Если долго принимать литий большими дозами, то вам грозит бесплодие. Вы не сможете иметь детей.
Моника внимательно смотрит на врача, ее разбирает смех.
Им меня не провести! Я поверила было, что и впрямь нахожусь в больнице и что ко мне применяли электрошок. Скорее бы увидеть маму, мы вместе посмеемся над этой дурной шуткой. Но что-то у меня мутится в голове, перед глазами все плывет, трудно думать… Почему мне отказывает мозг? В памяти провал. Произошло что-то важное, но никак не вспомню что…
Она опять вертится. Медсестра подливает в ее капельницу какую-то прозрачную жидкость.
– Не волнуйтесь, мисс, вы не одна, к вашим услугам все специалисты нашей службы, и я могу вас заверить, что они готовы вам помочь.
Все эти слова кажутся Монике хаосом из звуков, она не улавливает их смысла. Ей понятно одно: Какие-то люди хотят причинить мне зло. Я должна остаться одна, только тогда я смогу самостоятельно мыслить и понимать происходящее.
В сиднейском аэропорту приземляется рейс из Лондона.
Руперт О’Коннор приехал встречать Николь в красном «Роллс-Ройсе». Он забирает ее багаж, она удобно устраивается в роскошной машине.
По пути на ранчо он говорит со вздохом:
– Я ужасно за тебя беспокоился из-за этой кошмарной толкучки.
– Теперь я здесь, все хорошо.
– Все-таки я должен кое в чем признаться. Я рассказывал тебе о наших ирландских корнях, о голоде, угробившем стольких наших соотечественников, о нашем предке, убивавшем англичан и основавшем нашу династию здесь, в Австралии. Рассказывал о своей потребности защищать угнетенных во всем мире, признавался, что поддерживаю некоторые группировки. А теперь сознаюсь, что поддерживаю и финансирую главным образом ИРА. Узнав про «Саутгемптон», я испугался, что тревогу посеяли мои друзья.
– Интересно! Может быть, объяснишь, как ты это делаешь?
По пути на ранчо Руперт рассказывает о системе финансирования, о подставных компаниях, о тайном снабжении деньгами людей, считающихся в большинстве стран террористами.
Получается, что своим современным оружием члены ИРА обязаны отцу Николь. Это благодаря ему у них получается так эффективно действовать против англичан.
– Я говорю тебе все это потому, что рано или поздно меня не станет, и тогда ранчо перейдет к тебе. А еще мне хотелось бы, чтобы ты продолжила эти мои параллельные занятия. В память о страданиях наших предков!
Николь кивает в знак согласия, и Руперт развивает свою мысль:
– Истинная сила человека проявляется тогда, когда он борется для блага других. Комфорта, богатства, личной безопасности для счастья недостаточно. Необходимо стремление чего-то достичь в интересах многих людей. Смотри, вот пример: от приверженности пьянству тебя спасли члены Ассоциации анонимных алкоголиков. Ты должна продолжить нашу борьбу за освобождение народов, начиная с угнетенных ирландцев.