[8].
Присутствующие переговариваются: звучат проклятия в адрес североирландских протестантов и англичан, то и дело слышно слово «свинья».
– Мрачное местечко, там, похоже, применяются новые способы психологических пыток с целью расколоть заключенных, – уточняет кто-то.
– Как они узнали, кого сцапать? – с угрозой спрашивает Райан.
– Очень просто, – звучит ответ. – В число участников акции затесался предатель. Мы выяснили, кто это. Есть подтверждения из других источников. Это внедренный к нам агент МИ-5.
Говорящий показывает фотографию предателя, она идет по рукам, все, узнавая его, кивают.
Человек с узким лицом говорит с возмущением:
– Нельзя, чтобы этот кусок дерьма, из-за которого схватили наших ребят и их близких, разгуливал на свободе!
С ним все согласны.
– Он должен умереть! Смерть предателю! – звучит хор голосов.
– Надо преподать им урок, чтобы другие агенты МИ-5 боялись предпринимать что-то похожее, зная, какая их ждет расплата.
Решение о скорой мести всех сплачивает и успокаивает.
– Конечно, – снова берет слово Райан. – Тут и спорить не о чем. Отправим диверсионную группу с заданием убить этого подонка. Остается определиться со способом его устранения. Какие будут предложения?
– Взрывчатка в машине, – предлагает один.
– Автоматная очередь, – говорит другой.
Третий, до сих пор молчавший, вдруг произносит:
– Нет.
– Что «нет»? – спрашивает его Райан.
– Я хорошо его знаю, участвовал вместе с ним в вылазках. Гарантирую, его не проведешь. Он не просто агент МИ-5, он дьявольски хитер. Не зря же он был членом нашей армии: он знает все наши методы. Он сумеет остаться в живых.
Николь О’Коннор поднимает руку.
– Если я правильно понимаю, у вас тут бесконечный пинг-понг. Вы совершаете вылазку, английская полиция вас задерживает, вы предпринимаете новую вылазку, чтобы наказать тех, кто виновен в арестах, полиция проводит еще более массовые задержания, следует очередная ваша вылазка… С каждым разом количество ваших ребят в тюрьме Лонг Кеш растет, численность вашей армии тает.
– Но ведь так… так было всегда, – оправдывается Райан.
– Не надо путать традиции и дурные привычки. Цель – победить в войне, а не без конца воспроизводить прошлые ошибки.
Все переглядываются, их самолюбие оскорблено, но они понимают, что она права.
Тот, что при папках, ударяет по столу кулаком.
– Вы не из наших. Вам не понять! Такова наша стратегия тайной войны.
Молодая женщина сохраняет невозмутимость.
– Мне одно понятно: вы предсказуемы. Агенты МИ-5 наверняка над вами потешаются, глядя на ваши бомбочки и автоматики. Для них весь этот фольклор – не более чем предлог для строительства новых тюрем с повышенными мерами безопасности и для применения против вас все новых сил полиции. В конечном счете вы потерпите поражение, Северной Ирландии не видать свободы. Время не на вашей стороне.
– Она нас оскорбляет! – кричит человек при папках.
– Пусть договорит, – вмешивается Райан. – У вас есть предложения, как нам усовершенствовать нашу борьбу, мисс О’Коннор?
– Есть, по крайней мере, одна мысль, как поступать иначе.
Она выдерживает паузу и пользуется передышкой, чтобы рассмотреть своих собеседников.
– Ну и что это за мысль? – спрашивает один из них.
– Я предлагаю полностью оригинальный способ действий, имеющий одно преимущество: возможность устранить этого агента МИ-5, причинившего вам столько зла, так, чтобы никто не узнал, что это ваших рук дело. Не будет ни расследования, ни арестов, ни даже подозрения, тем более предлога для наращивания полицейских сил и для строительства новых тюремных блоков. Наши враги будут в недоумении, а правда о случившемся будет известна только нам.
Наконец-то она добилась почтительной тишины. Все смотрят на нее, всем любопытно, что она предложит.
– Райан разрешил мне загадать три желания. Первым было присутствовать на вашем совещании. Оно исполнено. Второе мое желание – чтобы вы прибегли к этому оригинальному способу.
И Николь обстоятельно излагает свою стратегию.
Моника Макинтайр лежит на большом валуне посреди шотландской пустоши. Так она налаживает связь с этим диким краем. Замки, фауна, флора, музыка, еда – все здесь пропитано кельтской магией.
Она закрывает глаза, делает глубокий вдох и думает о легендах своей страны.
О «шелках» с Оркнейских островов – тюленях, умевших превращаться в женщин.
О водовороте Корриврекан – водяном духе, злодействовавшем у западных берегов Шотландии, затягивавшем под воду корабли и дробившем их в щепки.
О «келпи» – лошадях-призраках, обитавших в реках и ручьях. Об одержимом бесами священнике из пещеры в Форви, занимавшемся в XV веке колдовством. О привидении, безголовой женщине, выныривавшей в полночь из воды у моста в Бакленде.
И, конечно, о чудовище из озера Лох-Несс, подобии динозавра, скрывающемся под водой.
Моника слышит знакомый звук. Это волынка. Она открывает глаза. Пастух играет на этом мощном инструменте для своей отары овец.
В сердцах людей все еще живы шотландские кланы.
Она встает и возвращается в одинокий дом в пригороде Эдинбурга, где неожиданно для себя решила поселиться на несколько месяцев. Это, скорее, маленький замок со стенами толщиной более двух метров.
Начинается сильный дождь. Моника устраивается у камина, в котором гудит огонь. У нее из головы не выходит мать. В памяти всплывает одна из ее излюбленных фраз:
Если твое счастье зависит от выбора, который делает другой человек, то приготовься быть несчастной.
В дверь дома звонят.
Какого черта? Посетители мне ни к чему. Кто бы это мог быть?
Она открывает дверь и видит на пороге промокшего мужчину в кепке, в килте, в высоких чулках, с огромными, как велосипедный руль, усами.
Она приглашает его в дом, он сдергивает с головы кепку и церемонно представляется:
– Здравствуйте, мисс Макинтайр. Тимоти Макинтайр. Мы носим одну фамилию.
– Вы пожаловали ко мне в качестве… дальнего родственника?
– Нет-нет! – усач улыбается. – Макинтайров на свете не меньше, чем Макферсонов, Маккормаков, Маклеодов и Макгрегоров. Я пришел к вам как книготорговец. У меня крупнейший в Эдинбурге книжный магазин, и я хотел бы устроить в нашем небольшом муниципальном театре вашу читательскую конференцию с автографами.
Немного подумав, Моника спрашивает:
– Сколько будет народу?
– Театр рассчитан на пару сотен человек.
Она жестом приглашает его сесть и приносит чай с бергамотом.
– У меня есть небольшая проблема – антропофобия, то есть я не люблю, когда вокруг меня собирается много людей.
– Вот как? В таком случае мы поставим ваше кресло далеко от передних рядов, а для подписывания экземпляров установим очередность, чтобы люди не втолпились.
– В таком случае я согласна.
Так всего через неделю Моника попадает в маленький провинциальный театр. Там ее встречает Тимоти Макинтайр. Видимо, он успел разрекламировать ее по местному радио и телевидению, потому что зал забит до отказа. Для некоторых не хватило мест в зале, и они ждут снаружи, пока она начнет подписывать свою книгу.
Ведя Монику на сцену, Тимоти Макинтайр объясняет:
– Слух о вашем приезде разнесся в считаные дни. В марте у нас мало что происходит…
Когда писательница поднимается на сцену, зал вскакивает и радостно аплодирует.
Моника разглядывает пришедших. Ей лестно, что шотландцы, принадлежность к которым она теперь ощущает, собрались ее послушать, но одновременно слегка не по себе от внимания к ней стольких людей.
– Спасибо за интерес к моей работе, – начинает она неуверенным голосом. – Меня восхищают люди, которых иногда называют гениями и которые в конечном счете способны самостоятельно менять мир.
Сотни впившихся в нее глаз сбивают ее с толку.
Тимоти Макинтайр подбадривает ее жестами из-за кулис. На счастье, он сдержал свое обещание: сцену отделяет от первых рядов широкое пустое пространство.
– Все мы разные, все друг друга дополняем. Ни к чему учить белку плавать, рыбу – лазить по деревьям. У каждого своя специализация, характеризующая его и делающая уникальным, необходимым, чудесным. Культура своей неповторимости – вот та ценность, которую я провозглашаю в своей книге «Одна против всех». Я настаиваю, что те, кто двигает мир вперед, плывут в одиночку против течения, сильны своей оригинальностью и уникальным подходом. Можно привести в пример хоть Архимеда, хоть Христофора Колумба, хоть Джордано Бруно… Им приходилось в одиночку бороться с глупостью своих современников, отстаивая то, что теперь кажется нам очевидностью. Большинство плохо кончили. Архимеда убил римский воин. Христофор Колумб умер в тюрьме Изабеллы Католички, Джордано Бруно сгорел на костре после пыток инквизиции. Приходится констатировать страшное: люди не умеют благодарить бесстрашных первооткрывателей. Наоборот, множество тиранов, опиравшихся на народ и навязывавших ему свои догмы, вроде Сталина или Мао Цзэдуна, спокойно умирали стариками, в своих постелях, обожаемые толпами, по сей день твердящими их имя и льющими слезы у их мавзолеев.
Она делает паузу, чтобы все прониклись услышанным.
– До чего же приятно быть безмозглыми и как утомителен ум! Недаром в Библии сказано: Beati pauperes spiritu, quoniam ipsorum est regnum caelorum, «блаженны нищие духом, ибо их Царство Небесное». В этом заключена философская ирония, и этим многое объясняется. Не думать удобно: создается впечатление, что все просто. А быть умным трудно, у умного, наоборот, впечатление, что все сложно. Умные сомневаются, дураки полны уверенности. Закончу эту свою мысль так: люди делятся всего на две категории – творческие новаторы и пассивные ведомые.
Моника делает глубокий вдох и продолжает:
– Общество, состоящее из одних ведомых, не работает. Оно только и делает, что воспроизводит старые сценарии и не способно на новизну. Творцы, напротив, идут на риск и тревожат свое окружение. Казалось бы, одни они всегда правы, но и здесь не все так просто. Не все эти творцы обязательно исполнены вдохновения, некоторые создают концепции, оказывающиеся в конечном счете неинтересными. А главное, нельзя забывать, что общество из одних творцов тоже неработоспособно. Они вечно ставят под сомнение установленный порядок, что рано или поздно дестабилизирует общество. Правильная дозировка – это, по-моему, десять процентов творцов и девяносто процентов ведомых. Но только надо иметь эти десять процентов, что бывает редко. Я рассказала вам о том, как я представляю идеальное общество. Спасибо.