.
Звучат все более душераздирающие крики, но полицейский в седле хранит невозмутимость.
– Не хотите сами – дайте ключ мне.
– Вернитесь на место, мадемуазель, находиться на поле запрещено.
Главное – не медлить.
Видя, что события приобретают все более трагический оборот, Моника дергает жандарма за руку. От неожиданности он сползает из седла на землю. Она выхватывает из его кобуры револьвер и направляет на него.
– Ключ!
– У меня его нет! – выдавливает он, пытаясь встать.
– У кого он?
– Не знаю…
Она понимает, что проигрывает партию чиновникам, не желающим брать на себя ответственность из страха за свою карьеру, за продвижение вверх по административной лестнице.
За сеткой в секторе Z нарастает свалка, из ее гущи несутся истошные вопли, но уже не такие громкие, потому что в легких вопящих больше нет воздуха. Глаза распятых на сетке стекленеют.
Монику душит гнев, ей невыносимо собственное бессилие перед этим апокалипсисом, когда коллективные озверение и глупость сеют смерть.
На Николь красная футболка «Ливерпуля». Она продвигается вперед, не отходя от Райана Мерфи. Тот вооружен мачете.
В начале операции Райан хотел, чтобы Николь держалась сзади, но молодой австралийке приспичило затесаться в толпу хулиганов, и она примкнула к отряду ИРА в секторе X, получившему задание атаковать сектор Z. Райан предупредил ее, что их мишень находится там.
Теперь, когда защитная решетка опрокинута, немногочисленные бельгийские жандармы получили приказ действовать на других участках. Путь свободен.
Мало создать хаос, надо им управлять.
Пока все развивается по плану Николь.
Их мишень, предатель, находится там, где предполагалось.
Николь продвигается в его сторону.
Сейчас он вместе с другими болельщиками «Ливерпуля» дерется с итальянцами. Николь, зайдя ему за спину, прижимает к его носу смоченный хлороформом платок. Он шатается.
Дальше все происходит очень быстро.
Райан подает сигнал детине-сообщнику, держащемуся в нескольких метрах от кучи малы, и тот вступает в дело: хватает потерявшего сознание предателя, обеими руками сдавливает ему грудную клетку и ждет, пока он испустит дух.
Николь закрывает глаза и глубоко дышит, как будто впитывает жизненную энергию казненного.
Нельзя не признать, что лишение человека жизни доставляет странное удовольствие.
Райан удостоверяется, что у предателя пропал пульс, после этого Николь распоряжается, чтобы тело положили там, куда, по ее расчетам, откатятся болельщики и, как и следует обезумевшей толпе, слепо его затопчут.
На трупе будут следы сдавливания, как и на телах множества других жертв. Никто не заподозрит, что произошло умышленное убийство.
Моника задержана.
Вместе с другими зрителями, заподозренными в участии в массовом насилии, она доставлена в ближайшее отделение полиции. Ее соседи – даже не английские хулиганы из сектора Z, а, в основном, итальянские «тиффози»[9], которых сгребли за пределами стадиона.
Дверь открывается, входят новые задержанные. В большой камере становится еще теснее.
Моника мучается от запаха пота и пива.
Какая-то троица встает и направляется к ней.
– Бонжур, мадемуазель.
Только этого не хватало!
– Она тебе не отвечает. Наверное, стесняется.
– Не бойтесь, мы не страшные, – говорит третий с сильным итальянским акцентом. – Мы умеем вести себя с дамой.
Они приближаются. Она сжимает кулаки, готовая пустить их в ход.
Но тут дверь камеры опять открывается, сотрудник бельгийской полиции находит глазами Монику и делает ей знак следовать за ним.
Ее приводят в кабинет начальника комиссариата. Тот смотрит по телевизору прямой репортаж о развитии событий на стадионе «Эйзель». Рядом с ним стоит Софи Веллингтон.
– Мадам Веллингтон все мне объяснила. Прошу извинить нас за недоразумение.
– Что сейчас происходит… там? – спрашивает Моника у Софи.
– Можете остаться здесь и следить за событиями, – любезно предлагает полицейский.
Моника садится, начальник отвечает ей вместо Софи:
– Итальянцы жаждут мести. Мы пытаемся помешать прямому столкновению болельщиков двух команд.
В 21.30 УЕФА прерывает затянувшееся молчание и объявляет свое решение: «Несмотря на небольшой прискорбный инцидент, матч состоится».
Футбольный чемпионат Европы продолжается, как будто ничего не случилось. Полиция изолирует сектор Z, чтобы скрыть драму от телекамер и от фоторепортеров.
Добравшиеся до места побоища санитары «неотложек» стараются как можно незаметнее унести трупы. Судья дает свисток начала матча.
Игра выглядит странно. Футболисты, знающие о случившемся, ведут себя рассеяннее обычного. Голов нет. Наконец назначается пенальти из-за нарушения, допущенного игроком «Ливерпуля» в метре от штрафной площадки.
К мячу выходит Мишель Платини. Мяч надолго зависает в воздухе, вратарь «Ливерпуля» совершает красивый прыжок, но поймать мяч не может. Гол!
Свисток арбитра: матч завершен.
Со счетом 1:0 победил «Ювентус», ставший благодаря единственному голу на последних секундах игры чемпионом Европы.
Платини горд своим ударом, его качают товарищи по команде. Итальянские футболисты бегут принимать приветствия своих болельщиков, вскочивших с мест в секторах O, N и M, но те свистят и улюлюкают: зная об участи своих злополучных соотечественников в секторе Z, они считают неприличным радоваться победе.
Как отмечают комментаторы, атмосфера изменилась за считаные минуты. Журналисты всех каналов уже в курсе событий и разрываются между желанием высказаться об исходе матча и своим долгом рассказать о катастрофе, стоившей жизни простым зрителям, собравшимся на стадионе, чтобы поболеть.
Кубок, считающийся теперь позорным, вручается украдкой, в проходе гардероба.
Через полчаса после матча становится известен предварительный итог: не менее 400 раненых, в том числе тяжело, и 39 погибших. Среди последних 32 итальянца, 4 бельгийца, 2 француза и один… британец из Северной Ирландии.
После матча бойцы диверсионной группы ИРА собираются в одном из трех ирландских пабов Брюсселя, «Сельтика», на улице Марше-о-Пуле.
Там, в типичной ирландской обстановке – широкая стойка, телеэкран над площадкой для танцев – ошеломленные посетители пересматривают кадры драмы на стадионе.
– Среди погибших, ясное дело, оказался ирландец! – горюет женщина, не знающая, кем был погибший.
Но некоторые все же желают веселиться. Черный гиннесс с солодовым вкусом льется рекой, посетители все больше расслабляются. Николь, одна из веселящихся, чувствует приятную вялость, а также сочетание гордости за доверие, оказанное ей ИРА, и радости за успех своей нестандартной миссии.
Музыканты готовят в углу свои инструменты. Их трое: пианист, скрипач и ударник. Райан окликает их от стойки:
– Можете сыграть Amhrán na bhFiann[10]?
Музыкантов не приходится упрашивать. Посетители затягивают под музыку «Песнь солдата». Николь присоединяется к ним, и вскоре все вместе распевают эту песню на гэльском языке, слова которой ей теперь понятны:
Мы солдаты
На службе Ирландии,
Некоторые явились
Из земель за морем,
Они поклялись быть свободными
Нашей древней Родине,
Избавить ее от деспота и от рабства.
Этим вечером нам нипочем потери,
Во имя Ирландии, презрев боль и раны,
Под грохот пушек
Мы поем песню солдата Ирландии.
Николь почти чувствует эгрегор, исходящий от этих людей, поющих счастливую песню своего единства. Их питает первобытная энергия, берущая начало с незапамятных времен.
Паб оглашается ликующим звоном стукающихся пивных кружек, к кельтской музыке примешиваются голоса и смех. Пары пускаются в пляс, вокруг них образуется круг. Кто-то тянет Николь за руку. Ее захватывает стремительная джига, вместе с ее товарищами по оружию отплясывают другие посетители паба. Здесь, в считаных метрах от нее, танцует Райан Мерфи. Все кружатся, лихо стучат каблуками, все сердца бьются в унисон.
Она чувствует себя такой же одурманенной, как во время церемонии австралийских аборигенов.
Я чувствую присутствие духов предков, это все ударные, их ритм подобен биению сердца, у этой музыки есть душа.
Одна народная мелодия следует за другой. Потом звучит трогательная песня «Поля Аферни». Николь знает, что ее сочинил в 1979 год певец Пит Сент-Джон в память о голоде 1845 года, сгубившем миллион человек и погнавшем еще миллион ирландцев на чужбину. В ней рассказывается история человека, приговоренного к высылке в Австралию за кражу у англичан кукурузы с целью накормить свою голодающую семью.
Совсем как мой предок Донован О’Коннор.
Музыка ускоряется, джига тоже, барабанщик и скрипач стараются вовсю. Райан выбегает в центр круга и начинает крутиться. Такой он кажется молодой женщине неотразимым.
Хоровод не останавливается, Николь меняет в танце партнера за партнером, пока не оказывается лицом к лицу с Райаном. Они долго и внимательно смотрят друг на друга. А потом, застыв среди танцоров и держа его за руки, она позволяет себе необдуманный поступок: выпустив его руки, кладет ладони ему на затылок, привлекает его к себе и целует в губы.
Дальше происходит волшебство. Все звуки доходят до ее слуха приглушенными, все происходящее вокруг нее как будто замедляется. В водовороте ощущений, усугубленных алкоголем и танцем, Николь кажется, что луч света некоей звезды освещает их обоих, только их.
За первым поцелуем следует второй, куда более долгий и глубокий.
Николь О’Коннор закрывает глаза.
Нынче победный день.
И я целуюсь в честь победы с ирландским лепреконом