В 1813 г. Дюпон, собравшийся жениться, предложил Фурнье поединок на пистолетах с преследованием по лесу. Прибегнув к ловушкам, Дюпон заставил Фурнье расстрелять все пули, после чего вырос перед соперником с заряженным пистолетом и заявил: «Я выиграл. Твоя жизнь принадлежит мне, но я ее не заберу. Я решил, что на этом наша война завершится».
Это соперничество вдохновило Ридли Скотта снять в 1977 г. кинокартину «Дуэлянты».
Эдмонд Уэллс.
Энциклопедия относительного и абсолютного знания
Прошло три месяца.
Моника Макинтайр вылезает из джипа и ковыляет, опираясь о палочку, в пещеру, где обитает Масуд.
Он живет среди гор оружия и стопок книг на разных языках. Комната вполне комфортабельна.
– Что с вами случилось? – спрашивает он, видя ее хромоту.
Она безнадежно машет рукой.
– Во время атаки пуштунов, когда я ускакала от вас в горы, за мной была погоня. Попавшая в меня пуля раздробила мне бедренную кость. Я добралась до Кабула, там меня лечили в больнице, но неудачно. Когда за меня взялись, наконец, французские врачи, уже началась гангрена. Пришлось прибегнуть к ампутации. Теперь у меня титановый протез до бедра.
Она задирает левую штанину и демонстрирует искусственную ногу.
– Сначала мне не хотелось жить, но коллеги обратили мое боевое ранение в позитив, объяснили, что теперь я вылитый пират. В конце концов я смирилась. Мне уже никогда не бегать, но спасибо и на том, что осталась жива.
– Соболезную, – говорит Масуд.
– Вы ни при чем. Так я заплатила за свою активность. Не мне вас учить.
Она чувствует, что он еще больше уважает ее за то, что она потеряла ногу на чужой войне.
– Зато после того, как вам передали «Стингеры», ситуация сильно изменилась, не так ли? Это я настояла, чтобы вам дали их больше, чем собирались. Если моя информация верна, вы уже получили двести пятьдесят установок.
Он кивает, но, как видно, все равно не удовлетворен. Моника продолжает:
– Теперь, когда русские утратили господство в небе, даже их специальные силы стали нести тяжелые потери. Вместо Бабрака Кармаля главой Республики Афганистан назначен Мохаммад Наджибулла, стремящийся договориться с вами о национальном примирении. Даже советский руководитель Михаил Горбачев поговаривает о полном одностороннем выводе войск.
Масуд хранит невозмутимость.
Какая неблагодарность! Мог бы, по крайней мере, сказать мне спасибо, это же я повлияла на свое начальство, чтобы положение настолько улучшилось.
– Чаю? – предлагает Масуд.
Он убирает книги, ящики с гранатами, «калашниковы» и гранатометы, освобождая место на просиженном диване. Потом отходит в угол, к раковине, и возвращается с горячим чайником, двумя чашками и тарелкой с мелким печеньем.
В этот момент звонит спутниковый телефон – большая пластмассовая коробка, которую Моника возит в чемодане. Она берет трубку, слушает, несколько раз повторяет «спасибо» и разъединяется.
– Хорошие новости?
– Повышение. За оказанные Афганистану услуги я получу медаль и новое звание.
– Поздравляю, – произносит Масуд, медленно прихлебывая чай.
– Я ждала чуть больше энтузиазма. Что не так, Масуд?
– Будущее принадлежит тем, кто заранее просчитывает несколько ходов. Я уже думаю о том, какой будет наша страна после ухода русских.
– Ну и каким вы видите будущее?
Он поглаживает правой рукой бороду.
– Я вижу реальную опасность, исходящую от исламистов.
– Можно подумать, что вы не мусульманин.
– Проповедники-фундаменталисты из-за рубежа искажают нашу веру, неся послание нетерпимости и ненависти. Они лишат женщин доступа к образованию, вернут побивание камнями неверных жен, заставят женщин носить чадру, разрешат продавать девочек богатым старикам, будут вешать гомосексуалистов, закроют университеты, заменив их кораническими школами, где ученики только и делают, что зубрят одни и те же фразы, превращаясь в безмозглых попугаев, вернут торговлю людьми на невольничьих рынках. Они – враги свободы и разума. Все, чего они хотят, – убивать и обращать в ислам всех немусульман.
– Вы намекаете на Гульбеддина Хекматияра[17]?
При этом имени Масуд с ненавистью сплевывает.
– Он исламский радикал, финансируемый как Пакистаном, так и вами, ЦРУ. По-моему, это большая ошибка. Но я имею в виду не только его.
– Талибан[18]?
– Здесь есть и другие фундаменталистские движения, набивающие себе цену и выступающие за джихад. Они откровенно внедряют шариат. Это фанатики, силой навязывающие свое ограниченное представление о мире. Даже для меня они – мракобесы.
– На кого именно вы намекаете?
– Недавно я слушал речи группы, финансируемой салафитами из Саудовской Аравии. Ее члены называют себя «Аль-Каида»[19]. Среди них есть такой Усама бен Ладен[20]. Он клеймит вас, американцев.
– Вы уверены, что он говорил не о русских?
– Нет, о христианах, евреях, буддистах, индуистах. Он уже потребовал взорвать динамитом гигантские статуи Будды в Бамиане.
– Думаю, вы преувеличиваете. Хекматияр, талибы[21], Аль-Каида[22] – все это сейчас наши союзники в вашем регионе. Мы им помогли, снабдили их, как и вас, современным оружием. Что до религии, то для нас это не проблема. В порядке борьбы с советской агрессией мы даже отпечатали и раздали сотни тысяч экземпляров Корана.
Масуд удивленно приподнимает бровь.
– Это называется плести веревку для того, кто вас повесит. По-моему, вам следует тщательнее подбирать союзников. Не все, кто борется «против» коммунизма, – обязательно ваши друзья. Точно так же не все, кто борется «за» коммунизм, – обязательно ваши враги.
– Не понимаю.
– Эти исламисты, которых вы принимаете за своих политических союзников, – двурушники. Они делают вид, что улыбаются вам, а на самом деле готовы при удобном случае всадить кинжал вам в спину.
– Генерал Масуд, вы таджик и вы хотите возглавить Афганистан. Неудивительно, что вы очерняете ваших соперников – что пуштунов, что талибов[23], что саудовских салафитов.
Он с сомнением усмехается и подливает ей чаю.
– Работа еще не закончена, – продолжает Моника. – Все силы сопротивления советской оккупации должны сохранять единство. Русские еще здесь. Сейчас не время обсуждать мелкие расхождения в интерпретации вашей религии.
Афганский командир с сомнением поглаживает себе бороду.
– Признайтесь, у вас зуб на этого Усаму бен Ладена? – спрашивает Моника.
– Я понимаю, как опасно смешивать религию и политику, – отвечает Масуд. – Тем более, когда можно поддерживать за счет нефтяных денег фанатиков, мечтающих завладеть миром. Напоминаю, слово «ислам» значит «подчинение».
Он все быстрее гладит свою бороду – признак растущего волнения.
– Вы, американцы, рано или поздно сговоритесь с русскими, но вам никогда не будет по плечу обуздать натиск джихада.
Моника внимательно смотрит на Панджшерского льва и видит в его глазах огоньки гнева.
– Не говорите потом, что я вас не предупреждал, – заключает он.
Он мудр, но в этот раз он заблуждается. Религия, родившаяся в VII веке, не может иметь столько влияния в современном мире.
Николь О’Коннор возвращается в Москву вместе с 5-м полком, к которому формально приписана.
Едва оказавшись в Москве, она торопится встретиться с Сергеем Левковичем. Она пытается ему дозвониться, но его телефон не отвечает. Тогда она едет к нему домой, благо раньше бывала у него в гостях, но на подъезде висит объявление, что его квартира продается.
Удивительное дело, даже его семья вроде как испарилась. Можно подумать, что Сергей вообще не существовал.
Она едет в КГБ на площади Дзержинского. В центре площади высится памятник Феликсу Дзержинскому, первому главе советских тайных служб. Сзади него «Лубянка», где держат в заключении политических узников. Войдя в здание, она просит охрану доложить о ней полковнику Левковичу. Дежурный военный отвечает как автомат:
– Левкович? Такой фамилии не слыхал. Не знаю такого.
Что здесь происходит?
Она предъявляет свое удостоверение и просит о встрече с сотрудником из кабинета 113. У нее забирают удостоверение и просят подождать. Дежурный идет звонить. После часового ожидания ей предлагают подняться на третий этаж.
Это этаж начальства.
Вот и дверь № 113. Номер кабинета Сергея.
Она с опаской стучит в дверь.
В кабинете многое изменилось. Остались портреты военных, государственный флаг, гербы; добавились карты и спутниковые фотографии стратегических пунктов.
Посредине комнаты стоит письменный стол, за столом сидит в кресле человек, беседующий по телефону. Он сидит лицом к окну, Моника видит только его спину.
Потом он оборачивается, и она с удивлением узнает Виктора Куприенко. На нем мундир и погоны полковника: три большие звездочки на двух красных полосках.
Как простой лейтенант умудрился за такой короткий срок заделаться целым полковником и занять этот кабинет?
Молодой человек как будто услышал ее вопрос.
– Сергей больше у нас не служит, – говорит он.
– Подал в отставку?
– Ушел в отпуск по болезни. Я его заменяю, пока не выздоровеет.
– Быстро вы выросли! Браво, полковник Куприенко.
– Садитесь. Вы недоумеваете, почему я?
– Признаться, да, товарищ полковник. Почему вы?
– Ответ прост: папаша. – Он улыбается и частит, словно опережая собственные мысли: – Непотизм, бич всех обществ, стремящихся к стабильности: «сынков» ставят на ответственные посты, как будто способности передаются по наследству. Мой отец дружен с Владимиром Крючковым