[24].
Сам Крючков, шеф КГБ.
– Место Левковича временно оказалось вакантным, вот папаша и подумал, что в этом кабинете мне будет безопаснее, чем в Афганистане.
Николь уже другими глазами смотрит на человека, которого сначала приняла за необстрелянного новобранца.
– Ваш шрам – работа американской шпионки? – интересуется Виктор Куприенко. Он открывает холодильник и наливает ей большую рюмку водки. – Напомните, как ее зовут? – Он опускается в свое кресло, открывает одну из папок и сам отвечает: – Моника Макинтайр.
– Я лишила ее левой ноги, – хвастается Николь. – Будем считать это ничьей.
– У вас к ней личная ненависть. Вы просили оставить ее в живых, чтобы она больше мучилась.
– Так и есть. В детстве я обрывала крылышки бабочкам, которых считала слишком красивыми существами, – говорит она с иронией.
Он косится на нее и берет другую папку.
– Хватит изображать себя хуже, чем вы есть. Я читал подробный рапорт о вас. Там написано, что школьницей вы устроили в школе суматоху, чтобы спасти жизнь… лабораторным мышам.
– Во мне рано проклюнулась коммунистка, мне милы рядовые персонажи, начиная с белых мышей. Не выношу тех, кто кичится своей красотой, начиная с бабочек.
Он благосклонно на нее поглядывает.
– Надеетесь впечатлить меня своей приверженностью партии?
– Просто предупреждаю, чтобы вы поняли, с кем имеете дело. У меня чередуются садистические и сострадательные периоды. Именно поэтому я чувствую себя в вашей системе как дома.
– Необходимое уточнение: я очутился на столь ответственном посту по той причине, что в данный исторический момент не оказалось других желающих его занять. Не завидуйте: занимая кабинет Левковича, я рискую кончить, как он.
Так я и думала: Сергей впал в немилость.
– Где он? Что с ним произошло?
Виктор беспомощно машет рукой.
– Афганистан – наша большая неудача. Кто-то должен был заплатить на этот провал.
Если так, то как раз сейчас Сергея, наверное, пытают, заставляя сознаться, что он – «крот» ЦРУ и сознательно предал свое государство.
Сергей – косвенная жертва действий Моники. Предоставив моджахедам «Стрингеры», она поспособствовала неудаче советской армии и аресту этого крупного чина КГБ.
Это как в домино: выбивание одной фишки приводит к цепной реакции, даже если следующие фишки гораздо важнее.
Необходимо выяснить, не подозревают ли в измене меня саму.
– А я? Что со мной?
Молодой полковник встает и подходит к карте мира.
– Чернобыль, потом Афганистан – это уже перебор. Предлагаю вам отпраздновать крушение советской империи, не выдержавшей радиацию и моджахедов.
Отпраздновать?
Он смотрит на свои часы.
– Переоденьтесь, наведите красоту. Встретимся после работы, в одиннадцать вечера, в секретном баре «Березина» на Басманной. Будем отмечать Новый год.
– Слушаюсь, товарищ полковник.
Николь долго готовится и вечером в шикарном виде – красное платье, черные туфли на высоких каблуках, дорогие украшения – спускается в затянутое дымом, шумное, людное помещение.
«Березина» украшена картинами и фотографиями громких катастроф: вторжение монгольских орд, Черная смерть[25], разгром армии Наполеона, землетрясение в Сан-Франциско в 1906 году, гибель «Титаника», пожар на дирижабле «Гинденбург» в 1937 году, цунами 1960 года в Японии, дымящиеся развалины Чернобыльской АЭС. Последнее по времени фото – сбитый советский вертолет и залезающие на него моджахеды с автоматами, радостно показывающие пальцами знак V.
Здесь не отстают от событий.
Виктор тоже элегантен, с «бабочкой», но не забыл о военных наградах.
Геройский иконостас – национальный атавизм.
Подвыпившие люди в глубине бара затягивают советский гимн, им подпевают все остальные.
Вот он, мой любимый русский дух: они поют и танцуют, даже когда все плохо. Обожаю их!
– Когда тонул «Титаник», – обращается к Николь Виктор, – пассажиры, оказавшиеся в ледяной воде, взялись за руки, образовали круг и запели. Умерший выпадал из круга, но пение продолжалось.
– Наверное, этот хоровод помог им дольше продержаться. Такова сила коллектива. Он повышает сопротивляемость при худших испытаниях.
Телевизор в углу зала показывает музыкальные видеоклипы. Николь просит у официанта пульт и находит канал, транслирующий ретроспективу главных событий года.
– Что вы делаете? – удивляется Виктор.
– Такой у меня пунктик: 31 декабря я люблю слушать обзор мировых событий за год.
И она достает блокнот.
Январь: взрыв космического шаттла «Челленджер» после взлета, гибель семи астронавтов.
Февраль: убийство премьер-министра Швеции Улофа Пальме.
Март: первая трансплантация искусственного сердца французским профессором Аленом Карпентье.
Апрель: взрыв на Чернобыльской атомной электростанции. По официальным данным властей, погиб 31 человек, по данным западных источников, жертв от 700 тысяч до 1 миллиона.
Сентябрь: теракт на парижской улице Ренн, совершенный боевиком ливанской исламистской группировки Хезболла. Взорвалось устройство, подложенное в урну, погибли семеро прохожих, ранено 55.
Октябрь: встреча Рейгана и Горбачева в Рейкьявике для обсуждения подписания договора о разоружении и уничтожении всех межконтинентальных ядерных ракет.
Последняя позиция обзора вызывает у Виктора разочарованный вздох.
– Это называется «позорный мир». Ненавижу Горбачева, худшего руководителя у нас еще не бывало.
Николь не знает, установлены ли в «Березине» микрофоны, не исключает, что это проверка, не ляпнет ли она чего-то, что повлекло бы для нее смертный приговор, и предпочитает отмолчаться.
Но Виктор не отстает, он поднимается с места с полным бокалом.
– Выпьем за наше поражение!
– Может, вы и опустили руки, а я нет. Так или иначе я продолжу борьбу. Для меня это не только политика, но и личное, – возражает Николь и тянется к бутылке с водкой. – Сначала я помяну всех погибших.
Они выпивают, а потом танцуют до полуночи.
Кто-то ведет обратный отсчет перед наступлением нового года:
– 5… 4… 3… 2… 1… Вот и 1987 год!
Радостные крики, аплодисменты, объятия. Виктор и Николь целуются – сначала в щеки, потом, гораздо дольше – в губы.
Я напилась допьяна, мне все равно.
Следующий поцелуй получается еще более долгим и глубоким, в это время музыка меняется с бравурной на проникновенную. Николь узнает песню: это «Нам нужна одна победа» певца и композитора Булата Окуджавы:
Горит и кружится планета,
Над нашей родиною дым,
А значит, нам нужна одна победа,
Одна на всех, мы за ценой не постоим.
Все подхватывают припев. Виктор пользуется общим всплеском радости, чтобы взять Николь за руку и прижать ее к себе в танце.
Он снова целует ее. От него пахнет водкой, но Николь не противно. У него горят щеки.
– Я люблю тебя, – признается он.
– И зря. Мне не написано на роду ни любить, ни быть любимой.
– Почему ты так говоришь?
– Все, кто меня любил, плохо кончили. Мой первый возлюбленный покончил с собой, моему отцу прострелили сердце в полуметре от меня.
– Мы, русские, не боимся смерти. Просто живем на всю катушку.
Они все теснее прижимаются друг к другу в танце. Николь выпивает еще один глоток водки.
– У меня жизнь воительницы. Я не создана ни для любви, ни для материнства. Это запрограммировано уже в моем имени: «Николь» по-гречески означает «победа народа». Я должна бороться за всеобщее будущее.
– Ты слишком много выпила, вот и несешь невесть что.
– Ничего подобного, никогда еще у меня не бывало такой ясной головы. Давай танцевать, пока не кончился этот мир, а потом будем готовить следующий, в котором народ одержит победу, а Америка, прибежище богатеев и циников, стремящихся попирать всех остальных ради своего обогащения, понесет наказание.
Она снова включает телевизор, где продолжается ретроспектива событий года. На экране русские солдаты, возвращающиеся из Афганистана, встречаются с родными. Потом показывают портреты вожаков афганского сопротивления.
– Между прочим, у меня есть соображения, как развернуть события в нашу пользу. Но если мы хотим максимального результата, то потребуется кое-какое время.
– Что ты задумала?
– Доверься мне.
– Знаешь, Николь, для меня ты – добрый гений нашего общего дела. Даже если наш генсек Горбачев опустил руки, я знаю, что ты одна способна свернуть горы.
Песня «Нам нужна одна победа» кончается, и они возвращаются за свой столик. С Николь в момент слетает хмель.
– Мне понадобится много людей.
– Можно поподробнее?
– Пока могу сказать одно: это будет нечто грандиозное, что надолго останется в памяти и затмит наше унижение в Афганистане. Американцы поймут, что не одни они могут помыкать террористами.
Если все получится, думает она, то бонусом мне достанется голова моего заклятого врага.
ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: корейский флотоводец Ли Сунсин
Ли Сунсин командовал в XVI в. корейским военным флотом. Чтобы предотвратить нападение японцев, он придумал новые корабли-черепахи (по-корейски «кобуксоны»). На каждом таком паруснике-броненосце было 12 пушек и 22 бойницы для стрельбы из мушкетов. Перед боем мачты складывались, чтобы в корабль было труднее попасть, и он плыл на веслах. Дракон на носу извергал селитренно-серный дым, скрывавший корабль из виду.
В 1592 г. японские захватчики высадили на Корейском полуострове 250-тысячную армию, подавившую сопротивление и занявшую столицу. Но адмирал Ли Сунсин не помышлял о капитуляции. У него было всего 104 корабля против 1200 тяжелых военных кораблей японцев, но он все равно решил перейти в атаку.
Морской бой грянул в Сачхонской бухте. Корейский адмирал прибег к ловушке: несколько его кораблей заманили японцев туда, где прятались корабли-черепахи. Воспользовавшись приливом, корейцы потопили в одном бою 400 вражеских кораблей. Наконец-то корейцы одержали крупную победу над японцами. В бою у Пусана Ли Сунсин повторил свой подвиг, отправив на дно 130 японских кораблей. В Танхло он атаковал самый крупный военный корабль японцев, надстройка которого возвышалась на 10 метров над водой. В этом бою его кораблики-черепахи тоже творили чудеса. Ли Сунсин захватил и обезглавил японского адмирала, чья голова украсила его мачту. Последующая череда его побед окончательно ослабила агрессора. Но корейцы вместо того, чтобы использовать полученное преимущество, подписали с японцами мирный договор. По нему к ним перешел север Кореи, а к японцам юг.