– Мы с тобой, как Инь и Ян, – подхватывает Моника.
– Не будь нас с тобой, события в мире развивались бы, наверное, менее… динамично?
Женщины смотрят друг на друга все пристальнее. Бирюзовый глаз играет в гляделки с двумя серебристыми глазами. Николь в очередной раз раскуривает свою сигару и выдыхает дым, распугивая кошек.
– Все равно одна выигрывает, другая проигрывает. Воля к победе – вот что заставляет преодолевать себя. Поэтому я должна тебе сообщить, что посетила тебя, чтобы сделать одно предложение…
Она медленно выпускает длинную струю табачного дыма и надолго замолкает. Слышен стук часов и треск огня в камине.
– Я вся внимание, – отзывается Моника.
– Хочешь сыграть напоследок партию в шахматы?
Моника тяжело вздыхает, внимательно смотрит на гостью, потом встает и идет за коробкой с шахматами.
– Почему бы нет?
– Эта доска маловата. У тебя не найдется побольше, с фигурами потяжелее? Как-никак, нам предстоит последняя партия. Ты не забыла о своем пристрастии к качеству фигур?
Моника поднимается на второй этаж и через минуту возвращается с гораздо более широкой доской и с большой деревянной коробкой. Она аккуратно стирает с нее пыль, откидывает крышку и достает первую резную шахматную фигуру.
– Это мой набор-люкс, я пользуюсь им только по особым случаям. Основание каждой фигуры для устойчивости утяжелено свинцом.
Николь взвешивает на ладони пешку, слона, короля.
– То, что надо. Думаю, это тот самый особый случай. – Не сводя глаз с Моники, она поднимает бокал и предлагает новый тост: – За нас обеих, пока мы друг дружку не прикончили!
– Решила меня напоить, чтобы я плохо играла?
Николь подмигивает ей.
– Это добавит пикантности. Хотя я знаю, что твой шотландский атавизм уравновешивается моим, ирландским. Среди наших предков было столько пьяниц, что мы рождаемся с печенью, готовой к переработке больших доз алкоголя без малейшего вреда для наших умственных способностей.
Старухи чокаются и залпом опрокидывают янтарный виски.
Выражение лица Николь вдруг меняется.
– Хочу предложить специальную ставку, это обострит нашу партию. – Она берет и поглаживает черного ферзя. – Ставку, которая послужит нам обеим настоящей мотивацией для выигрыша.
– Я и так вполне мотивирована, – предупреждает Моника.
Николь продолжает вертеть пальцами черного ферзя.
– Не спорю, но для пущей занимательности недостает исключительной ставки.
– Хочешь сыграть на деньги?
– Нет, лучше!
– Не понимаю…
– На жизнь.
Моника хмурит брови.
– Если я правильно тебя поняла, то ты и так обречена, у тебя же рак.
– Все верно.
– А я нет. Для тебя немедленная смерть стала бы всего лишь небольшим опережением предначертанного. Мы в разном положении по отношению к дальнейшему существованию.
– Ты так думаешь?
– Уверена.
– И все же…
Моника чувствует, что что-то здесь не так.
– Я предвидела твою реакцию, – продолжает Николь, – поэтому придумала план. Когда ты ушла наверх за шахматами…
О нет.
– …я воспользовалась тем, что осталась одна, не считая кошек, и подлила в бутылку яд, изделие химиков из ФСБ.
– Яд? Разве мы обе пили не из одной бутылки?
– Зная тебя, я не оставила тебе ни малейшей возможности разрушить мой план.
– Ты тоже выпила яд?
– Вот именно.
– Ты пила из своего бокала, я видела, ты не притворялась.
– Ты даже не представляешь, какие усилия я готова предпринять ради величия этого мгновения! Я ужасно азартная!
– И ты готова умереть от своего собственного яда?
– Я старательно его выбирала. Все будет совершенно безболезненно. Для меня это будет просто самоубийство во избежание мучений терминальной стадии. Но тебе, конечно, будет труднее.
Как я могла быть настолько наивной, как умудрилась пропустить этот удар? Это же надо было так сглупить!
– То есть я уже проиграла?
– Нет, потому что существует противоядие. – Николь достает ампулу с зеленой флюоресцентной жидкостью. – Вот оно.
Моника пытается выхватить у нее ампулу, но Николь начеку, она встает и держит ампулу в вытянутой руке, вне досягаемости.
– Замри, не то я брошу ее на пол и разобью. Тогда не выжить нам обеим.
Моника быстро соображает, что к чему.
– Ты явилась с целью меня убить, да? Я должна была догадаться, что бы ты ни болтала о взаимодополняемости и различиях в точках зрения. Ты всегда мечтала со мной расправиться.
– Ошибаешься. Если бы я хотела тебя убить, то подлила бы тебе яду и ничего не сказала. Раз я этого не сделала, более того, прихватила с собой противоядие, значит, игра для меня важнее мести. Вот доказательство: если ты выиграешь, то получишь от меня противоядие и продолжишь жить в полном здравии и разменяешь вторую сотню лет. А я… Тебе останется только избавиться от моего трупа. Кажется, на твоем огороде найдется местечко. Уверена, из меня получится первоклассный компост.
У нее всегда останется невероятная способность меня удивлять.
– Ну же, Моника, где твой азарт? Не знаю, какое еще доказательство моей готовности сыграть честно тебе предъявить, – говорит австралийка, играя с ампулой с зеленой флюоресцентной жидкостью.
– Зачем тебе такие ухищрения, Николь?
– Я же говорила, для меня адреналин и загадка, сопровождающие простую шахматную партию, превосходят ненависть к тебе и даже собственную волю к жизни.
Отбежавшие было от Николь кошки возвращаются, как будто чувствуют, что у их хозяйки пропали причины испытывать враждебность к гостье, не собирающейся уходить. За окном опять гремит гром, в этот раз от него дрожат стекла замка. Несколько молний подряд создают в комнате стробоскопический эффект, быстро перекидывающийся с одного предмета обстановки на другой.
Моника силится расшифровать выражение лица Николь, чтобы оценить искренность ее слов. У той удовлетворенно поблескивает ее бирюзовый глаз.
Осторожно взяв в руки часы, Николь поворачивает колесики на задней стенке.
– Играем один час?
Сколько в ней силы! Я вынуждена поверить своему заклятому врагу, это единственная моя надежда выжить в предстоящие шестьдесят минут.
– Пожалуй…
– То, что мы переживем за этот час, станет квинтэссенцией наших жизней, ты согласна? Сначала мы боремся с врагами ради торжества наших планов, потом нашим врагом становится время… В конечном счете нас побеждает то или другое.
– Я…
Что со мной, я уже не могу закончить фразу… Это волнение. Меня уже затапливает страх смерти, мешая связно мыслить.
– Извини, что нарушила спокойное течение твоей жизни. Мне правда очень жаль, Моника.
Я должна вырваться из этой западни.
– Наверное, ломаешь голову, как вырваться из западни? – догадывается Николь.
Своими догадками она действует мне на нервы.
– Что, если я откажусь играть?
– Тогда будет, как на турнире: мне засчитается выигрыш за неявкой соперника, я приму противоядие, а ты умрешь. Но не беспокойся, я гарантирую, что ты не испытаешь боли.
Один из котов начинает мяукать, словно побуждая Монику что-то сделать или что-то понять. Она нервно гладит кота.
– Насколько я понимаю, ты останешься верна традиции и будешь играть черными? – спрашивает ее Николь и, не дожидаясь ответа, поворачивает доску, чтобы играть белыми.
– Готова?
Она запускает правой рукой часы, берет свою центральную пешку и делает первый ход через клетку. Левой рукой она незаметно жмет на кнопочку на своей глазной повязке.
Вся партия – череда ужасных неожиданностей. Сплошные сюрпризы, трюки, ловушки. Противницы бьются не на жизнь, а на смерть.
Николь О’Коннор упивается каждым мгновением. Она уверена, что полностью владеет положением.
Больше всего ей нравится то, о чем Моника не догадывается: в этом смертном бою у нее есть сильный скрытый козырь. Это мини-камера в повязке на глазу. Она подключена к смартфону, тот – к спутнику связи, транслирующему их партию целому сообществу юзеров – поклонников шахмат. Она предложила им решать шахматную задачу под названием «одна против всех».
Тысячи шахматистов наблюдают благодаря камере Николь за происходящим на доске и решают голосованием, как лучше ответить на очередной ход черных. Результат голосования приходит на ее часы, она считывает его на циферблате.
Иными словами, с Моникой играет не сама Николь, а 13 тысяч страстных шахматистов, совместно определяющих, каким будет ее следующий ход. Моника полностью сосредоточена на шахматной доске и не обращает внимания на то, что Николь то и дело косится на свои часы.
Вот и поглядим, что лучше для победы: одиночество или… куча народу.
Тиканье часов разносится по всему замку.
Тик-так, тик-так.
Моника тяжело вздыхает. Она перестала понимать свою противницу. У нее впечатление, что у той полностью поменялся стиль, она приказывает себе скорее к нему адаптироваться.
Спокойнее. Не может быть, чтобы от этой партии зависела моя жизнь. Я нечетко мыслю, столько виски выпито! И не только мной, но и ею. Сейчас поглядим, кто из нас лучше переносит спиртное.
Тиканье часов кажется ей все более оглушительным.
Тик-так! Тик-так! ТИК!.. ТАК!.. ТИК!.. ТАК!.. ТИК!..……ТААК!..………ТИИИК!
Уставившись на Монику своим единственным глазом, Николь спрашивает:
– Что ты сказала в тот, последний раз? Вспомнила: Vulnerant omnes ultima necat. Все ранят, последняя убивает…
Благодарность
На мысль написать этот роман меня навел рассказ моего друга Жиля Мейлана. У него нет рук и ног, он перемещается в электрическом кресле, управляя им культей левой руки. Он поведал, как однажды испытал приступ дикой паники, когда оказался в толпе, внезапно хлынувшей на станцию «Шатле» после демонстрации у выхода с вокзала скоростных поездов «Фонтен дез Инносан»: «Когда сидишь, то ты ниже всех, люди думают, что там, где ты находишься, осталось пространство, и устремляются к тебе, чтобы пройти». Он представил себе, что будет, если его опрокинут и начнут топтать. Он спасся только благодаря умелому управлению своим креслом и удаче.