Энтузиазма у присутствующих явно поубавилось. Я тщетно выискивала контраргументы: с тем же успехом можно носить воду решетом на пожаре.
– Оставьте ее в покое, – прорычал Том.
– Девчонка красиво излагает, не спорю, но пусть проведет денек в канаве, тогда и поговорим. Из Ирландии она сбежала, едва лишь…
– Довольно! Никто не просит вас сражаться за меня. Я лишь прошу дождаться моего возвращения. А после быть готовыми защищать то, что принадлежит вам. – Я расхаживала взад-вперед, заглядывая людям в глаза. – Встав во главе Синдиката, я рассчитывала увидеть в вас стержень. Непреодолимое стремление вперед, издавна питавшее наш темный мир. Это стремление горело во взгляде каждого побирушки, карманника, подельника, главаря мимов. Годы репрессий не смогли потушить этот огонь, огонь, что давал нам силы для борьбы против империи, жаждущей искоренить само понятие «ясновидец». За сотню лет существования Синдиката нам приходилось действовать исподтишка, но всякий наш шаг олицетворял собой акт неповиновения – не важно, пытались ли мы обратить свой талант в деньги, отстаивали право на жизнь или искали процветания. А теперь скажите: куда подевалось это стремление?
В ответ – тишина.
– Вы всегда знали себе цену. Знали, что мир кое-чем вам обязан, и намеревались взять свое любой ценой. Так возьмите же. Берите сколько влезет. – (Аплодисменты. Джимми рубанул кулаком по воздуху.) – Я не позволю нам капитулировать. Да, сегодня над нами сгустились тучи. Но завтра вновь воссияет солнце!
Толпа откликнулась восторженным ревом. Грош хоть и не присоединился к хору голосов, зато аплодировал каждой моей реплике. Среди всеобщей кутерьмы мало кто заметил, как Паромщик сплюнул на бетонный пол:
– Не хватало еще сложить голову ради какой-то ирландки! – Отвесив издевательский поклон, он двинулся к выходу.
Сердце у меня упало, а зря – к Паромщику присоединилась только его подельница. Я воспрянула духом и с энтузиазмом продолжила:
– Пора поведать стране о Касте мимов. Прямо сейчас мы проведем спиритический сеанс и разошлем послание всем ясновидцам Великобритании. Общими усилиями мы умножим и распространим его через эфир, дабы наши собратья узрели… вот это. – Я кивнула на участок стены, испещренный призывами к оружию.
Ниже Элиза добавила изображение порхающей черной моли.
Внезапно из тени выступил Страж и встал рядом со мной, настоящий великан на фоне пигмеев. Джек-Пружинки-на-Пятках нервно поежился.
– Встаньте в круг и возьмитесь за руки, – скомандовал Страж.
В ответ раздались возмущенный ропот и взрывы смеха.
– Не стану я брать ее за руку! – воскликнул кто-то, косясь на соседку. Та обиженно насупилась.
– Довольно, – процедил Страж. – Выберите партнера, чья близость вас не коробит.
Мария достала из кармана свечу. Я надела кислородную маску. Нехотя, словно малые дети, которых против воли заставляют играть со сверстниками, представители Совета выстроились в некое подобие круга. Одни спокойно брались за руки, другие бились чуть ли не в истерике – так мучительно переживали неприятное соседство. Когда Ник и Элиза присоединились к остальным, Страж потянулся к моей ладони.
Наши пальцы переплелись. Кровь быстрее побежала по венам. Шершавая перчатка царапала кожу, но между костяшками и на тыльной стороне запястья ощущалась мягкая поверхность. Ник взял за свободную руку меня, Том – Стража. Круг замкнулся.
В гробовой тишине Потусторонний совет ждал, пока разверзнется эфир.
Взгляду открылось невероятное зрелище.
Страж забормотал на родном наречии. Свеча вспыхнула ярче. Сонм призраков устремился вниз, к манящей цепи аур. Мария с Ником успели принять дозу шалфея и теперь покачивались в трансе.
– Том, хорошенько запомни послание, – наставлял Страж.
Рифмач сосредоточился на граффити, губы беззвучно повторяли слова. Мария уронила голову на грудь, но не ослабила хватку. Аура Стража сместилась.
– Пейдж, твой черед.
Мой фантом перенесся в его лабиринт.
Мне случалось бывать здесь и прежде. Фантом брел знакомой тропой, вдоль алых бархатных драпировок, через пепелище. В конце пути, возле амаранта под стеклянным колпаком, меня встречал призрачный облик Стража, который не отрываясь смотрел на дым, стремительно окутывавший области сознания.
Мне еще не доводилось изнутри наблюдать, как рефаиты используют свой дар. Наши пальцы переплелись, копируя мизансцену за пределами лабиринта. Улучив момент, пока нас никто не слышит, я шепнула:
– Увидимся в нижнем отсеке в полночь.
Туманная оболочка кивнула.
Растревоженная нашей близостью, золотая пуповина яростно завибрировала. Дым заклубился, в нем отчетливо проступили образы. Воспоминания.
Он ищет ее в лесу. Ноги по щиколотку утопают в сугробах, в руках фонарь из отцовского амбара. Воспоминания Ника. Не знаю, откуда взялась уверенность. Я смотрела его глазами, чувствовала, как он, но при этом оставалась сторонним наблюдателем. Восемь цепочек следов петляют среди деревьев поодаль от дороги. Пульс колотится в висках.
Новое, чужое воспоминание. На первых порах пистолет оттягивает руку, но со временем срастается с ладонью. Она откладывает его лишь затем, чтобы обшарить карманы женщины. Кровь ручьями стекает по подбородку на воротник. Она привыкла обыскивать трупы, но на сей раз сердце замирает. Перед ней Роза.
– Стоян!
Пальцы погружаются в пропитанную кровью ткань, забираются под кожу и нащупывают две драгоценные, скользкие пули. Одну приберечь для себя, вторую для Христо.
Сначала выживание. Потом боль.
– Все кончено, – говорит Христо. – Капитуляция не за горами. Надо бежать за границу, в Турцию…
– У тебя есть шанс. Рискни.
Кругом все полыхает. Гремят выстрелы. Английская армия наступает.
– Христо, посиди со мной. Если и отправляться в ад, то с достоинством.
– Стоян…
– Йоана. – Она закуривает свою последнюю сигарету, смотрит на окровавленные перчатки. – Если нам суждено умереть, прошу, называй меня настоящим именем.
Христо опускается рядом с ней на колени:
– Я должен рискнуть. Моя семья… – Он сжимает ее запястье. – Буду молиться за тебя. Удачи, Йоана.
Она не замечает, как Христо уходит, уходит навсегда.
Ее взгляд падает на пистолет.
Обратно к Нику. Я застыла на месте, не в силах отвести взор. Следов на снегу прибавилось. Он бежит. Значит, патруль забрел в эту часть леса.
Палатки на опушке перевернуты вверх дном. Расправа свершилась.
Она свернулась калачиком на пепелище. Неподалеку распростерся Хакан, пальто пропитано гарью. Они тянутся друг к другу через снег. Между ними поблескивает целая и невредимая бутылка, наверняка купленная тайком, бутылка вина с датской этикеткой. Он прижимает бездыханное тело к себе и кричит, словно раненый зверь.
Страж в призрачном обличье выпустил мою руку. Пуповина вновь зазвенела натянутой струной.
– Поторопись, Пейдж.
Мой фантом устремился на волю.
Я очнулась, жадно хватая ртом воздух. Ник рухнул на колени, но не разорвал круг. Я вновь отделилась от тела и прыгнула.
Лабиринт Тома походил на фабрику. От моего приземления в солнечной зоне пыль взметнулась столбом. Призрачный Рифмач взял меня за руку.
Контакт двух призрачных форм – вещь сугубо интимная, однако нам было не до сантиментов. Страж не ошибся: лишь только мы соприкоснулись, воспоминания заметались между нами как молнии.
Теперь главное – продержаться.
Едва я перенеслась в свое тело, Том, стиснув зубы, принялся транслировать воспоминания. Первая волна пришлась по нам, вторая накрыла участников Потустороннего совета: затаив дыхание, они впитывали информацию. За пределами лабиринта Стража образы мелькали передо мной, точно картинки кинеографа. Перед глазами встали заснеженный лес, улицы, объятые пламенем.
– Не размыкайте круг, – раздался голос Стража.
Воспоминания повторялись снова и снова, с каждым разом все быстрее; фантомы подхватывали их на лету и уносили прочь, пока взгляд не уперся в послание на стене и изображение черной моли.
Затяжной стоп-кадр отпечатался в памяти. После чего мы все повалились на пол.
В Подполье не существуют понятия «день» и «ночь». Однако вымотанные сеансом члены Потустороннего совета мгновенно заснули, едва погасили свет. Народ заметно разделился. Мои сторонники обосновались в нижнем отсеке, а противники – наверху. Оставалось надеяться, что Светляк сумеет устранить раскол в наших рядах.
Устроившись на койке возле Элизы, я таращилась в темноту. Меня тревожил грядущий отъезд. Покинуть Синдикат сейчас, когда он только-только начал проявлять ко мне благосклонность? Еще больше беспокоил Ник, который после сеанса замкнулся в молчании. Мой друг спал, растянувшись на полке (либо притворялся спящим).
Его горе, скорбь по убитой сестре послужили топливом. Были использованы в целях пропаганды.
– Что, решила отдать меня Стиксу? – вдруг хрипло прозвучало над ухом. Вспыхнул фонарь. – Я слышала твой разговор с Винн. – Иви сидела на койке, по-турецки скрестив ноги. Пластырь скрывал отметину на щеке. – Можешь не переживать, я согласна.
– Винн не хочет признавать очевидных вещей, – продолжила Иви, не дождавшись моей реакции, – но ты ведь понимаешь: долго я здесь не протяну. Чуть оступлюсь, и мне сразу перережут глотку. До сих пор меня не прикончили только благодаря тебе. Поэтому выбор очевиден. Так будет лучше для всех.
Я глубоко вздохнула:
– Если останешься, тебя убьют. Пойдешь к Стиксу – Винн выдаст нас Сайену.
– Есть другой способ, – раздался голос с ирландски