– Ты что, с луны свалилась? Тут у нас Пейдж Махоуни собственной персоной.
– Очень смешно. Ее же пристрелили.
– Это официальная версия. – Окошко с лязгом распахнулось. – Смотри.
– Паранормалка, поставившая на колени целую империю, – протянула женщина после недолгого молчания. – Если честно, выглядит так себе, не тянет на опасную мятежницу.
Шло время. Меня кормили. Пичкали наркотиками. А потом, однажды днем – если дни еще существовали, – двое легионеров выплеснули на меня ведро воды, выволокли из подземелья и впихнули в душевую кабину.
– Приступай, – скомандовал конвоир своему напарнику.
Я попятилась, и высокий легионер буквально впечатал меня в кафель:
– Вымойся, свинья!
Пришлось подчиниться.
Я похудела. Кожа приобрела сероватый оттенок – верный признак злоупотребления «флюидом». На локтевых сгибах всеми цветами радуги переливались следы от уколов, ноги покрывали синяки от кулаков и сапог легионеров. Под грудью темнела лиловая впадина.
Рана от резиновой пули. Я стояла как манекен, пошатываясь под тяжестью собственного веса.
Стоило мне выйти из душа, как легионеры натянули на меня робу и поволокли прочь. Бетонный пол сменился багряным мрамором и больно царапал ступни. Голова кружилась, пока меня тащили по залитым солнцем коридорам; яркий свет нещадно бил по глазам.
Сердце вдруг тревожно екнуло. Ноги подкосились. Вот и все, конец. Меня ведут на эшафот.
– Расслабься, – хмыкнул легионер. – Убивать тебя не собираются. По крайней мере, прямо сейчас.
Так. Значит, время еще есть.
Где-то гремела музыка. Легионеры поволокли меня вверх по лестнице, после каждого пролета звук стремительно нарастал. Да это же «Смерть и дева» Франца Шуберта.
Табличка на массивной двери гласила: «Речная зала». Конвоир постучал и толкнул створку. Из окон открывался вид на Темзу. Сквозь неплотно задернутые шторы из алого дамасского шелка струился золотистый свет, отражаясь от мраморных бюстов и хрустальной вазы с настурциями.
Я застыла как вкопанная. На хозяине комнаты был алый, в тон драпировкам, жилет с замысловатым цветочным узором.
– Здравствуй, дорогуша, – произнес он, не отрываясь от книги.
Ступни точно приросли к полу. Конвоиры подхватили меня под руки и швырнули в кресло.
– Надеть на нее наручники, господин верховный надсмотрщик?
– Это лишнее. Моя драгоценная подельница не настолько глупа, – ответил Джексон, по-прежнему не поднимая глаз. – Если хотите оказать услугу, проследите, чтобы мне наконец принесли завтрак, заказанный еще двадцать шесть минут назад.
Легионеры попятились к выходу. Их лица скрывали опущенные забрала, однако мой обострившийся слух уловил шепот: «Чертовы паранормалы».
Слева на столешнице высилась разрозненная стопка бумаг. Посередине на кружевной салфетке поблескивал серебряный чайник. В его глянцевом боку отражался зрачок камеры наблюдения.
Помедлив, Джексон отложил книгу. «Пандора и Прометей» значилось на корешке.
– Вот и мы встретились, Пейдж. Сколько воды утекло. Далеко ты забрела, милочка.
Я пристально всматривалась в собеседника. Он изменился. Похудел, побледнел, корни волос тронула седина.
– Решил позабавиться напоследок? Добить меня?
– Ну, не такой уж я монстр.
– Именно такой.
Даже его коронная ухмылка поблекла. Несмотря на титулы и регалии, среди рефаитов Джекс был простым смертным. Весьма уязвимая позиция. Кроме того, бывший главарь мимов не терпел чужого превосходства. Собственное положение угнетало его, подтачивало изнутри. Он был здесь на вторых ролях. Союзник рефаитов, которому никогда не стать их ровней.
– Поболтаем по душам? Но прежде позволь задать тебе вопрос. Куда ты эвакуировала мой Синдикат? – Верный себе, Джексон предпочитал брать быка за рога. – СайенМОП заметил подозрительное отсутствие ясновидцев на улицах. Следовательно, их где-то спрятали – но где? – Он откинулся на спинку кресла. – Должен признать, я в замешательстве. Лондон – моя вотчина, где мне знаком каждый уголок. Однако ты ухитрилась оставить Якорь с носом. Просвети меня, темная владычица.
– Пожалуй, не стану.
Я старалась держаться хладнокровно, но все тело сотрясала крупная дрожь. Джексон откровенно наслаждался зрелищем.
– Ладно, давай сменим тему. Твоя очередь спрашивать. – Не дождавшись ответной реплики, он улыбнулся, как в старые добрые времена. – Перестань, Пейдж. Ты ведь любопытная особа. У тебя наверняка масса вопросов… вопросов, заставляющих тебя терзаться в заточении.
– Даже не знаю, с чего начать… Хорошо: где Зик и Надин?
Не самый животрепещущий вопрос, но вместе с тем насущный.
– В безопасности. Нашли у меня приют после того, как их вышвырнули на улицу.
– Хочешь сказать, они во Втором Шиоле?
– Второго Шиола пока еще нет. – Джекс лениво поскреб предплечье. – Ты глубоко вонзила когти в остальных, верно, милочка? Даника, такая практичная – хотя она вроде бы сбежала из цитадели. Умничка. А вот Элиза с Ником удивили. Какая преданность! Гордись, темная владычица.
Я вздернула бровь:
– Ревнуешь?
– Не совсем. Если трансляция из Эдинбурга не врет, эти двое получили по заслугам.
Мои друзья не могли умереть! Не могли!
Джекс подался вперед и коснулся темного завитка – после бегства из колонии он настоял, чтобы я стала брюнеткой, и этот локон единственный хранил следы краски.
– Сантименты, милочка?
Я резко отстранилась:
– Скорее, напоминание о том, как ловко ты запудрил мне мозги.
– Ты мне льстишь.
В дверь постучали, и вереница слуг внесла завтрак, достойный истинного гурмана. Гренки с ягодным компотом; кексы и взбитое сливочное масло; серебряный кувшинчик со сливками, кофейник, сваренные вкрутую яйца, посыпанные карри, и толстые ломти свежего хлеба. Джексон кивком отпустил прислугу.
– «Всякая революция начинается с завтрака», – процитировала я. – В этом вся суть твоего бунта, Джекс?
– Бунтовщица у нас ты. Правда, неудавшаяся. Но сама попытка достойна уважения.
– Ты меня разочаровываешь. А как же все твои воинственные речи в архонте?
– Смысл воевать с тобой? Даже без вмешательства Вэнс Синдикат разорвал бы тебя на куски. – Бледно-голубые глаза смотрели на меня в упор. – Ты всерьез надеялась победить Сайен с помощью горстки отъявленных бандитов? Это жизнь, дорогуша, а не твои фантазии. – Джексон налил сливки в чашку. – Угощайся. А я пока развлеку тебя историей.
– О чем?
– Обо мне.
– Имей совесть. Мне осталось жить всего ничего, не омрачай мои последние дни своей биографией.
– Предпочитаешь валяться в камере и страдать от несчастной любви к Арктуру Мезартиму?
– Не смеши меня.
– Ох, Пейдж, Пейдж. Кого ты обманываешь? Нашира рассказала о ваших страстных объятиях. – На меня повеяло жаром. – Притворяйся сколько угодно, но твой суровый вид – всего лишь фасад, за которым таится мягкое сердце.
– Не делай поспешных выводов. Тебе ли не знать, какое твердое у меня сердце.
– Согласен. Думаю, ты действовала из корыстных побуждений. Будь у меня время или желание закрутить заведомо обреченный роман, я бы и сам предпочел кого-нибудь из рефаитов. – Джексон добавил в кофе сливки. – Ладно, приступим к рассказу о скромном юноше, похищенном с улицы, о котором ты наверняка много слышала в колонии.
Я не стала возражать.
– Примерно в твоем возрасте я сочинил брошюру, впоследствии изменившую мою жизнь. «Категории паранормального» – первый документ о кастах и способностях ясновидцев. Надеюсь, ты не оскорбишь мой интеллект сомнениями, предположив, будто бы текст мне продиктовали рефаиты. Часы изысканий, исследований, муки творчества, незаурядный талант – все это мое по праву. Благодаря памфлету они и вышли на меня.
Проигрыватель заиграл сопрановую версию песни Джонни Кэша «Drink to Me Only with Thine Eyes».
– В силу своей достоверности памфлет заинтересовал рефаитов. Меня арестовали за изготовление и распространение подрывной литературы и, после недолгого заточения в Тауэре, отправили в Первый Шиол, где почти сразу возвели в ранг «розовой туники» и присвоили номер семь. Наверное, Рантаны до сих пор кличут старину Джекса Седьмым.
– Нет, они называют тебя архипредателем.
Джексон цокнул языком:
– Вот юмористы. Кто бы мог подумать.
При воспоминании о шрамах на спине Стража, причинявших ему нестерпимую боль, моя ненависть к собеседнику только усилилась.
– Покажи мне, – потребовала я. – Покажи свою метку.
Брови Джекса поползли вверх.
– Зачем?
– Убедиться, что это не очередная уловка Вэнс.
– О, даже ее фантазии не хватило бы на столь удивительное, судьбоносное совпадение. Но ты вправе удовлетворить свое любопытство.
Джексон Холл никогда не упустит случая покрасоваться. С легкой усмешкой он расстегнул жилет, обнажив впалую грудь, чуть приспустил рубашку и повернулся ко мне спиной.
На плече проступали поблекшие, но вполне различимые цифры XVIII-39-7.
– Довольна?
Я медленно кивнула. У меня и раньше не было повода сомневаться на его счет, однако клеймо стало последним, нерушимым доказательством.
– Тяготы пребывания в колонии меркли на фоне плодов познания. – Джексон не спеша застегивал пуговицы. – Нашира лишь упрочила мои догадки относительно семи каст и щедро делилась новыми знаниями – о способностях рефаитов, о моем собственном даре. Все мое двадцатисемилетнее естество влюбилось в недюжинный интеллект этой невероятной женщины, в ее глубинное понимание эфира, стремление постичь все его тайны. Признаться, никогда не мог устоять перед знаниями.
– Вы прямо сладкая парочка.
Джексон ухмыльнулся.
– Скорее, родственные души. До «алой туники» я дослужился, ни разу не столкнувшись с эмимом, – продолжал он, прихлебывая кофе. – Неделю спустя меня назначили надсмотрщиком, и жизнь заиграла яркими красками.
– Ты предал Рантанов ради куска хлеба с маслом?
– Нет, я предал их, чтобы выжить, – огрызнулся Джекс. – В колонии назревал бунт. У меня было два пути – помочь Арктуру Мезартиму или донести наследной правительнице о его планах. Из них двоих защитить меня могла только Нашира. – Он поставил чашку на блюдце. – Наивность – непростительный порок для бессмертных, а Арктур Мезартим всегда отличался потрясающей наивностью во всем, что касалось человеческой натуры.