всенародное признание, дорогая».
Журнал миссис Уитли взяла с собой в Хьюстон, и в самолете они занимали время, отмечая турниры, в которых Бет нужно поучаствовать в ближайшие несколько месяцев. Условились, что одного турнира в месяц будет достаточно – миссис Уитли боялась превзойти, как она сказала, «лимит достоверности», если станет чаще писать записки о недомоганиях приемной дочери, да и перечень болезней так можно исчерпать. Бет задумалась, почему нельзя попросить у директора школы разрешение в открытую – ведь мальчиков из баскетбольных и футбольных команд отпускают на соревнования вполне официально, – но ей хватило благоразумия промолчать: миссис Уитли определенно доставляла удовольствие такая организация процесса, для нее это было как участие в заговоре.
В хьюстонском турнире Бет победила без малейших затруднений. По словам миссис Уитли, она «уже набила руку». В третьей партии ей пришлось согласиться на ничью, зато в финале она провела блистательную атаку и разгромила сорокалетнего чемпиона всего Юго-Запада[28] как мальчишку. На солнышке они понежились еще пару дней, сходили в Музей изящных искусств и в зоопарк. На следующий день после турнира фотография Бет появилась в газете, и на этот раз ей было приятно себя увидеть. В заметке ее называли вундеркиндом. Миссис Уитли купила три экземпляра, заявив, что собирается делать альбом, посвященный успехам дочери.
В январе миссис Уитли позвонила в школу, сообщила, что у Бет опять мононуклеоз, и они поехали в Чарлстон. В феврале были простуда и Атланта, в марте – грипп и Майами. Время от времени миссис Уитли общалась с завучем и с классной руководительницей Бет, но в подробности никто не вдавался. Некоторые однокашники, судя по всему, знали о достижениях Бет из газет, выходивших в других городах, или из разговоров с родителями, но школьное начальство об этом не упоминало. Бет совершенствовалась в игре по три часа каждый вечер между шахматными турнирами. В Атланте она одну партию проиграла, но все же заняла первое место в соревновании, а в двух других городах дошла до финала без поражений. Ей нравилось летать на самолетах с миссис Уитли, которая становилась веселой и словоохотливой благодаря мартини, который подавали на борту. Они болтали и вместе смеялись. Миссис Уитли рассказывала уморительные истории о стюардессах, обсуждала с Бет их летную форму в облипочку и яркий, неестественный макияж или перемывала косточки своим лексингтонским соседям. В такие моменты она делалась оживленной, забавной, откровенной, и Бет смеялась больше, чем обычно, и смотрела в иллюминатор на облака, проплывавшие внизу, и никогда ей не было так хорошо, даже когда в «Метуэне» она закидывала в рот по пять-шесть накопленных зеленых таблеток разом.
Бет полюбила отели и рестораны, она наслаждалась чувством радостного возбуждения от самого участия в шахматных соревнованиях, от продвижения вверх по турнирной таблице партия за партией, от того, что толпа вокруг стола, за которым она играет, растет с каждой ее победой. Теперь уже все участники турниров знали, кто она такая. И Бет по-прежнему была там самой младшей шахматисткой, а порой единственной представительницей женского пола. Возвращаться после этого в школу становилось все скучнее – мир вокруг сразу делался тусклым. Одноклассники обсуждали, в какой колледж идти по окончании старшей школы, некоторые даже выбрали себе профессии – две девочки, насколько ей было известно, хотели стать медсестрами. Бет в таких разговорах никогда не участвовала: она уже стала тем, кем хотела стать. Но ни о своих поездках, ни о репутации, завоеванной на шахматных турнирах, она никому не рассказывала.
Когда в марте они с миссис Уитли вернулись из Майами, в почтовом ящике Бет ждало письмо от Шахматной федерации. В конверте лежал новенький членский билет с указанным в нем рейтингом: 1881. Бет уже говорили, что рейтинг, отражающий реальную силу шахматиста, высчитывается не сразу, но была довольна, что теперь у нее наконец есть хоть какой-то. Скоро он повысится. Следующий важный этап – звание мастера, которое присваивают шахматистам с рейтингом 2200. После 2000 она станет кандидатом в мастера, но это мало что значит. Ее главная цель – ранг международного гроссмейстера, вот он действительно имеет вес.
Тем летом они с миссис Уитли ездили в Нью-Йорк – Бет участвовала в турнире, который проводился в отеле «Генри Гудзон». Обе обрели вкус к изысканной кухне, и хотя дома по-прежнему питались обедами быстрого приготовления, в Нью-Йорке ходили по французским ресторанам, даже ездили через весь город на автобусе в «Лё Бистро» и в «Кафе Аржантей». Миссис Уитли специально сходила в Лексингтоне на автозаправку, купила дорожный путеводитель и отметила в нем заведения с тремя звездами и больше, а потом они вместе нашли эти рестораны на карте. Обеды и ужины там стоили чертовски дорого, но ни одна, ни другая о цене не заговаривали. Бет порой соглашалась отведать копченой форели, но никогда не заказывала жареную рыбу – помнила, как давилась ею в «Метуэне» по пятницам. Она решила, что со следующего года начнет учить в школе французский.
Единственной проблемой в поездке были зеленые таблетки. Бет покупала их по рецепту миссис Уитли и принимала на ночь от бессонницы; при этом по утрам, чтобы прийти в себя, ей теперь иногда требовался целый час, а то и два. Впрочем турнирные партии никогда не начинались до девяти, и она приучилась вставать пораньше, чтобы успеть привести себя в норму несколькими чашками кофе из рум-сервиса. Миссис Уитли о таблетках не знала, и, похоже, пристрастие Бет к кофе ее не беспокоило. Она относилась к приемной дочери как ко взрослому человеку, и порой казалось, что из них двоих старше именно Бет.
Нью-Йорк Бет понравился. Понравилось кататься на автобусе и спускаться в подземку, где все гремит и скрежещет; понравилось рассматривать витрины магазинов и слушать, как на улицах люди говорят на идише и на испанском. Ощущение опасности, таящейся в большом городе, ее не тревожило, лихачества таксистов она не замечала, и грязная роскошь Таймс-сквер[29] была ей ни по чем. В свой последний вечер в Нью-Йорке они с миссис Уитли сходили в «Радио-сити мьюзик-холл» на «Вестсайдскую историю» и «Рокетс»[30]. Сидя на бархатном кресле в зале, похожем на огромную пещеру, Бет задыхалась от избытка чувств.
Она думала, репортер из еженедельника «Жизнь»[31] будет похож на Ллойда Нолана[32] с непрерывно дымящейся сигаретой в зубах, но на пороге дома стояла миниатюрная женщина с седыми волосами, отливающими сталью, и в темной одежде. Мужчина, сопровождавший ее, держал в руках фотоаппарат. Журналистка выглядела старше миссис Уитли, представилась как Джин Балке и сразу прошлась по гостиной быстрой, порывистой походкой, мимолетно окинув взглядом книги на полках и репродукции на стенах; затем начала задавать вопросы. Держалась она дружелюбно и непосредственно.
– На меня произвели впечатление твои успехи, хотя сама я в шахматы не играю. – Женщина улыбнулась. – Знающие люди говорят, ты очень сильная шахматистка.
Бет в ее присутствии слегка оробела.
– И как же должна чувствовать себя девочка, которой приходится соревноваться в мире мужчин? – продолжала репортерша.
– Для меня это не имеет значения.
– Неужели не страшно?
Они сидели в гостиной друг напротив друга. Мисс Балке подалась вперед, внимательно глядя на Бет.
Та в ответ покачала головой. Фотограф отступил к дивану и принялся замерять расстояние до объекта съемки.
– В детстве я была начисто лишена состязательного духа, – сообщила репортерша. – Все время играла в куклы.
Теперь фотограф подошел ближе и присматривался к Бет через объектив, а она вспомнила куклу, подаренную мистером Ганцем.
– Шахматы – это не только состязание.
– Но ты ведь играешь ради победы?
Бет хотелось сказать о том, что порой шахматы – это красиво, но она смотрела в узкое пытливое лицо репортерши и не находила нужных слов.
– У тебя есть парень? – спросила мисс Балке.
– Нет. Мне четырнадцать.
Фотограф защелкал затвором.
Мисс Балке затянулась сигаретой, наклонилась и стряхнула пепел в одну из многочисленных пепельниц миссис Уитли.
– А ты вообще интересуешься мальчиками?
Бет становилось все неуютнее. Ей хотелось говорить о том, как нужно учиться играть в шахматы, и о турнирах, в которых она победила, и о таких людях, как Морфи и Капабланка. Эта женщина ей не нравилась, и еще меньше нравились ее вопросы.
– Я больше интересуюсь шахматами.
Мисс Балке лучезарно улыбнулась.
– Расскажи мне об этом, – попросила она. – Расскажи, как ты научилась играть и сколько лет тебе тогда было.
Бет принялась рассказывать, а репортерша делала записи в блокноте, но Бет догадывалась, что ей все это безразлично. Она и сама, начав говорить, поняла вдруг, что, общем-то, мало что может сказать.
На следующей неделе во время урока алгебры Бет заметила, как мальчик, сидевший за партой перед ней, передает своей соседке выпуск журнала «Жизнь», а потом они оба вдруг обернулись и уставились на нее так, будто впервые увидели. После занятий этот мальчик, никогда не общавшийся с ней раньше, подошел и попросил автограф, протянув журнал. Бет оторопела, машинально взяла журнал, а там оказалась целая страница с текстом под заголовком «МОЦАРТ В ЮБКЕ ПРОИЗВОДИТ ФУРОР В МИРЕ ШАХМАТ» и с фотографией – она с серьезным видом сидит за шахматной доской, – и еще с одной фотографией – главного здания приюта «Метуэн». Бет положила журнал на пустую парту и написала на странице свою фамилию шариковой ручкой, которую дал ей мальчик.
Когда она вернулась домой, такой же выпуск журнала лежал на коленях у миссис Уитли. При виде Бет она начала читать вслух: