– А дом?
– Слушай, – его голос опять звучал громко и четко, – мне этот дом не нужен. У меня проблем и в Денвере хватает. Отвези ее в Кентукки, похорони – и дом твой. Просто заплати за похороны. Ты же в деньгах не нуждаешься?
– Не знаю. Я не знаю, сколько это будет стоить.
– Я слышал, дела у тебя идут неплохо – ты вундеркинд или что-то типа того. Так ты займешься похоронами?
– Я поговорю с менеджером отеля.
– Хорошо. Тогда действуй. Я сейчас стеснен в средствах, но дом можешь забирать. И все права на него. Позвони во Второй национальный банк и спроси мистера Эрлиха. Запиши: Э-р-л-и-х. Скажи ему, что я хочу переписать дом на тебя. Он знает, как со мной связаться.
Опять последовало молчание. Потом Бет спросила, стараясь говорить твердо:
– Вы не хотите узнать, от чего она умерла?
– Ну? От чего?
– От гепатита, наверное. Мне точнее ответят завтра.
– О, – сказал мистер Уитли. – Она все время чем-нибудь болела.
Менеджер отеля и врач обо всем позаботились, даже сдали в кассу аэропорта билет миссис Уитли. От Бет потребовалось только подписать какие-то официальные документы, еще бумагу, освобождавшую отель от ответственности, и заполнить пару бланков. На одном бланке было написано вверху: «Таможенная служба США. Перевозка останков». Менеджер связался с похоронным агентством братьев Дерджин в Лексингтоне. Помощник менеджера на следующий день повез Бет в аэропорт. Ехали они на катафалке, который осторожно маневрировал на улицах Мехико, а затем прибавил скорости на шоссе. Металлический гроб Бет видела всего один раз, из окна зала ожидания компании «Всемирные авиалинии», – катафалк стоял у самолета рейса 707, и несколько человек вытаскивали гроб под ослепительным солнцем. Затем они положили его на вильчатый подъемник, и Бет сквозь стекло слышала приглушенное подвывание двигателя, поднимавшего гроб на уровень багажного отсека. Внезапно он покачнулся под лучами солнца, и у Бет в голове мелькнуло кошмарное видение: гроб падает с подъемника на площадку и раскалывается пополам, а набальзамированные останки толстой женщины средних лет разлетаются по раскаленному серому асфальту. Но ничего такого не случилось. Оператор погрузчика ловко поместил миссис Уитли в багажный отсек.
На борту Бет отказалась от предложенных стюардессой спиртных напитков. Едва усевшись в кресло, она достала из сумочки пузырек с зелеными таблетками. Накануне в Мехико, закончив подписывать документы, она три часа ходила по аптекам, скупая Либриум, на продажу которого было установлено ограничение – сто штук.
Похороны были незамысловатые и прошли быстро. За полчаса до их начала Бет выпила четыре зеленые пилюли. В церкви она сидела одна, в каком-то оцепенении, пока священник говорил то, что полагается говорить в таких случаях священникам. У алтаря лежали цветы, и Бет удивилась, увидев, как двое служащих похоронного агентства унесли их, едва речь священника закончилась. Там были еще шесть человек, но она никого не знала. Под конец какая-то пожилая леди обняла ее и сказала: «Бедняжечка ты моя».
В тот же день к полудню Бет закончила разбирать багаж и спустилась из спальни приготовить кофе, а пока вода закипала, зашла в маленькую ванную на первом этаже ополоснуть лицо, вытерлась, и вдруг, когда она стояла там, в голубой комнатке, на голубом коврике миссис Уитли, в окружении голубых полотенец, голубого мыла и голубых мочалок, что-то взорвалось у нее внутри, и лицо опять стало мокрым – от слез. Она сняла с крючка полотенце, уткнулась в него носом, сказала: «О господи боже мой», – и, осев на пол, плакала очень долго, привалившись плечом к ванне.
Когда она успокоилась немного и уже окончательно вытирала лицо, зазвонил телефон.
– Бет Хармон? – раздался в трубке мужской голос.
– Да.
– Это Гарри Белтик. С шахматного турнира штата.
– Я помню.
– Ага. Я слышал, ты проиграла Боргову. Хотел посочувствовать.
Бет бросила полотенце на пухлое кресло и заметила на подлокотнике початую пачку сигарет миссис Уитли.
– Спасибо, – сказала она в трубку, взяв пачку и крепко сжав ее в руке.
– Ты какими играла? Белыми?
– Черными.
– Ага. – Последовала пауза. – У тебя что-то случилось?
– Нет.
– Лучше проигрывать так.
– Как?
– Лучше проигрывать черными – есть оправдание.
– Наверно.
– С чего вы начали? С сицилианской?
Бет осторожно положила сигареты обратно на подлокотник.
– С защиты Руи Лопеса. Я ему позволила это сделать.
– Зря, – сказал Белтик. – Слушай, я все лето буду в Лексингтоне. Хочешь поднатаскаю?
– Меня?
– Ну да, я понимаю, ты играешь лучше, чем я. Но если ты собираешься соперничать с русскими, тебе нужна помощь.
– Ты где сейчас?
– В отеле «Феникс». В четверг переберусь на съемную квартиру.
Бет обвела взглядом комнату – стопку женских журналов миссис Уитли на скамейке для обуви, бледно-голубые занавески, новые огромные фарфоровые светильники, еще не распакованные, в целлофане, обернутом вокруг желтоватых абажуров. Она сделала глубокий вдох, бесшумно выдохнула и сказала:
– Приезжай ко мне.
Белтик приехал через двадцать минут на «Шевроле» 1955 года с красно-белыми языками пламени, нарисованными на крыльях, и с разбитой фарой. Свернул на вымощенную кирпичом дорожку у дома и припарковался на площадке. Бет, поджидавшая его у окна, вышла на крыльцо, как только он вылез из машины. Белтик помахал ей, открывая багажник; он был в светло-красной рубашке, серых вельветовых брюках и теннисных туфлях, по цвету подходивших к рубашке. В этом человеке чувствовалось что-то дурное, темное, он двигался резко и порывисто, так что Бет, вспомнив к тому же его плохие зубы и жестокую манеру игры в шахматы, слегка занервничала, стоя на крыльце.
Белтик достал из багажника картонную коробку, явно тяжелую, тряхнул головой, откидывая упавшие на глаза волосы, и зашагал по дорожке. На коробке красовалась надпись «ТОМАТНЫЙ КЕТЧУП «ХАЙНЦ» красными буквами. Она была открыта и набита книгами.
Он поставил коробку на ковер в гостиной, бесцеремонно сгреб журналы миссис Уитли с кофейного столика и сунул их на полку газетной этажерки. Затем принялся доставать книги из коробки – по одной, зачитывая вслух названия, – и складывать их в стопки на столике:
– А. Л. Дайнкопф «Стратегия миттельшпиля», Х. Р. Капабланка «Моя шахматная карьера», Форно «Партии Алёхина. 1938–1945», Майер «Ладейно-пешечные окончания»…
Некоторые из этих книг уже попадались Бет раньше, несколько лежало у нее в шкафу, но большинство ей было неизвестно – все увесистые, в нагонявших тоску переплетах. Она понимала, что ей необходимо еще многое узнать, но Капабланка никогда не учил теорию – он играл интуитивно, ведомый собственным даром, а игроки, во всем уступавшие ему, к примеру Боголюбов и Грюнфельд, как раз заучивали наизусть готовые схемы с немецкой педантичностью. Бет видела на турнирах шахматистов, которые по окончании собственных партий оставались сидеть на неудобных стульях, отрешившись от окружающего мира, и штудировали варианты дебютов, стратегию миттельшпилей, теорию эндшпилей. Этот процесс казался бесконечным, и теперь, глядя, как Белтик методично выкладывает на столик один тяжеленный том за другим, она чувствовала усталость и скуку. Даже невольно посмотрела в сторону телевизора – вдруг захотелось включить его и забыть о шахматах навсегда.
– Это мое чтение на лето, – сказал Белтик.
Бет раздраженно тряхнула головой:
– Я тоже читала книги, но всегда стараюсь полагаться на чутье.
Белтик замер с тремя выпусками советского «Шахматного бюллетеня» в руках. Обложки у всех номеров были основательно потрепанные.
– Как Морфи и Капабланка? – нахмурился он, глядя на нее.
Бет стало неловко.
– Да.
Он мрачно кивнул и положил журналы на пол у кофейного столика.
– Капабланка победил бы Боргова.
– Не во всех партиях.
– Во всех важных партиях, – отрезал Белтик.
Бет внимательнее к нему присмотрелась: оказалось, он выглядит моложе, чем ей запомнилось. Но она сама теперь стала старше. Белтик был бескомпромиссным человеком, упрямым и неуступчивым во всем.
– Ты, наверное, думаешь, что я считаю себя примадонной? – спросила Бет.
Он позволил себе легкую усмешку:
– Все мы немного примадонны. Шахматы к этому располагают.
Вечером, когда Бет ставила в духовку разогреваться два ужина быстрого приготовления, на столе были разложены две доски с позициями в эндшпиле: его зелено-бежевая с тяжелыми пластмассовыми фигурами и ее деревянная с фигурами из палисандра и клена. Оба набора были выполнены в дизайне «Стаунтон»[49], который предпочитали все серьезные шахматисты, и в обоих короли имели четырехдюймовую высоту. Бет не приглашала Белтика остаться на обед и на ужин – все получилось само собой. Днем он сходил за едой в бакалейную лавку, находившуюся в двух кварталах от дома, а Бет тем временем размышляла над разными вариантами хода ладьей, с помощью которых можно было бы избежать ничьей в теоретической партии. Пока она разогревала обед, Белтик читал ей лекцию о том, как важно шахматисту поддерживать хорошую физическую форму и соблюдать режим сна. Заодно он купил два замороженных ужина.
– Нужно держать разум открытым, – говорил Белтик. – Если зациклишься на какой-то одной идее – вот как на этом ходе пешкой королевского коня, – все пропало. Смотри…
Бет повернулась к его шахматной доске, разложенной на кухонном столе. Белтик стоял с чашкой кофе в одной руке и хмурился, глядя на фигуры и пешки, расставленные по записи партии из книги; второй рукой он мял подбородок.
– На что смотреть? – раздраженно спросила Бет.
Он наклонился, взял белую ладью и перенес ее через всю доску на первое поле черной королевской ладьи, в правый нижний угол.
– Теперь его ладейная пешка связана.
– И что?