– Постараюсь, – вздохнул нотариус.
Повесив трубку, Бет оглядела гостиную. Оказалось, дом все еще принадлежит Уитли, и это стало для нее потрясением. Бет видела Олстона здесь всего один раз, а он, значит, законный владелец. Этот дом не должен достаться ему.
Был жаркий июльский полдень, однако Олстон Уитли явился в черно-сером твидовом костюме. Усаживаясь на диван, он поддернул штанины, и те задрались над коричневыми носками, обнажив полоски бледной кожи на тощих голенях. Он прожил в этом доме шестнадцать лет, но не проявил ни малейшего интереса к обстановке – вошел так, будто был здесь чужим, и на его лице застыло странное выражение – то ли злость, то ли смущение. Сейчас он сидел на краешке дивана, поддернув штанины на несколько дюймов, и молчал.
Бет при взгляде на него стало нехорошо. Мистер Уитли выглядел точно так же, как в тот раз, когда она увидела его впервые – в кабинете миссис Дирдорфф, куда он приезжал вместе с миссис Уитли на «смотрины».
– У мистера Уитли есть предложение, Бет, – сказал нотариус.
Она взглянула в лицо Олстону, который сидел к ним обоим вполоборота.
– Ты можешь остаться здесь, – продолжал нотариус, – пока не найдешь другое жилье.
«Почему он сам не может мне это сказать?» – подумала Бет.
Уитли чувствовал себя настолько некомфортно, что это было заметно, и Бет невольно поерзала в кресле, будто это она испытывала неловкость, а не он.
– Я думала, что могу остаться в доме, если оплачу расходы на похороны.
– Мистер Уитли сказал, ты неверно его поняла.
Почему за Уитли говорит ее нотариус? Почему, черт возьми, Уитли не привел для этого своего? Бет посмотрела на приемного отца – тот закурил сигарету, по-прежнему глядя в сторону с обиженным видом.
– Он заявляет, что позволил тебе пожить в доме, пока ты будешь подыскивать себе пристанище.
– Это неправда. Он сказал, я могу оставить дом себе. – Бет внезапно, будто ее ударили, развернулась к Уитли: – Я ваша дочь. Вы меня удочерили. Почему вы со мной не разговариваете?
Он покосился на нее, как испуганный кролик:
– Альма… Альма хотела ребенка…
– Вы подписали документы на удочерение. Вы взяли на себя ответственность. И даже не можете посмотреть мне в глаза?
Олстон Уитли вдруг вскочил, подошел к окну, а к тому времени, как обернулся, видимо, успел овладеть собой и вид имел грозный:
– Это Альма хотела тебя удочерить, а не я. И если я подписал какие-то паршивые бумаги для того, чтобы она от меня отстала, это не значит, что тебе теперь принадлежит все, чем я владею! – Он снова отвернулся к окну. – Но Альма все-таки отстала.
– Вы меня удочерили, – повторила Бет. – Я вас об этом не просила. – Она почувствовала, как на секунду предательски перехватило горло. – Официально вы – мой отец.
Уитли опять развернулся к ней, и Бет поразило его лицо, искаженное злостью:
– В этот дом вложены мои собственные деньги, и я не позволю хитрозадому подкидышу их у меня отобрать!
– Я не подкидыш, – выговорила Бет. – Я ваша дочь.
– Никакая ты мне не дочь! И мне плевать, что говорит твой растреклятый нотариус! И на трепотню Альмы мне тоже было наплевать! Эта женщина трещала без передышки!
На некоторое время все замолчали. Наконец Шено спокойно поинтересовался:
– Что вам нужно от Бет, мистер Уитли?
– Мне нужно, чтобы она отсюда съехала. Я продаю дом.
Бет пару секунд смотрела ему в лицо, а потом сказала:
– Тогда продайте его мне.
– Что? – не понял Уитли.
– Я покупаю дом. Возмещу сумму, которую вы в него вложили.
– Теперь он стоит гораздо дороже.
– Сколько?
– Семь тысяч.
Бет знала, что его доля собственности составляет меньше пяти.
– Хорошо, – сказала она.
– У тебя есть семь тысяч?
– Да. Но я вычту расходы на похороны матери. Вы получите все квитанции.
Олстон Уитли вздохнул с мученическим видом.
– Ладно, – кивнул он. – Готовьте договор. Я возвращаюсь в отель. – И шагнул к двери. – Здесь слишком жарко.
– Могли бы снять пиджак, – сказала Бет.
На банковском счете осталось две тысячи долларов. Бет казалось, что денег слишком мало, и ей это не нравилось, но дело было поправимо – в ворохе почты нашлись приглашения на два крупных турнира с приличным первым призом: полторы тысячи на одном и две на другом. И еще был толстый конверт из СССР – ее звали на шахматный турнир в Москву, который пройдет в июле.
Вернувшись со стопкой своих экземпляров подписанных документов, Бет несколько раз обошла гостиную, слегка касаясь мебели рукой. О мебели Уитли ничего не сказал, но Бет считала, что все это принадлежит ей, и на всякий случай уточнила у нотариуса. От новой встречи Уитли увильнул – Шено отвез документы ему на подпись в отель «Феникс», а Бет все это время сидела в нотариальной конторе и читала географический журнал. Теперь, став законной владелицей, она совсем по-другому ощущала себя в этом доме. Обдумывала перемены: нужно будет купить что-нибудь новенькое – хороший низкий диван и два небольших современных кресла. Бет сразу представила себе, какими они будут – со светло-голубой парусиновой обивкой и темно-синим кантом. Этот будет другой оттенок голубого, не как у миссис Уитли. Это будет голубой цвет Бет. Ей хотелось, чтобы краски в гостиной стали ярче, живее. Хотелось стереть почти осязаемые следы присутствия миссис Уитли. Надо постелить здесь пестрый ковер и вымыть окна. Она обзаведется стереосистемой и коллекцией пластинок, купит новое покрывало и постельное белье для кровати в спальне. Закажет все это в универмаге «Пёрселл». Миссис Уитли была хорошей матерью. Она вовсе не собиралась умирать, бросая приемную дочь на произвол судьбы.
Бет хорошо выспалась, но проснулась в дурном настроении. Накинув цветастый халат и сунув ноги в тапочки – тапочки миссис Уитли, – она спустилась на первый этаж, со злостью думая о семи тысячах долларов, которые заплатила Олстону. Своими деньгами Бет дорожила, они с миссис Уитли обе получали удовольствие, когда клали их на счет после каждого турнира, и вместе увлеченно проверяли банковский баланс, наблюдая, как меняется общая сумма после каждого взноса. А после смерти миссис Уитли ей утешительно было знать, что можно по-прежнему жить в этом доме, покупать продукты в супермаркете и ходить в кино, когда захочется, не заботясь о том, что может не хватить денег и придется немедленно искать работу, или поступать в колледж, или спешно побеждать на каком-нибудь турнире, чтобы получить призовые.
Из Нью-Йорка Бет взяла с собой три брошюры Бенни и, пока варились яйца к завтраку, разложила на кухонном столе шахматную доску, открыв брошюру с нотациями партий, сыгранных на последнем пригласительном турнире в Москве. Советские шахматные брошюры были напечатаны на дорогой бумаге четким, разборчивым шрифтом. Русский она освоила не слишком хорошо, хоть и закончила языковые курсы при университете, но по крайней мере могла легко прочитать на нем имена шахматистов и записи партий. Кириллица ее, однако, раздражала, и еще больше бесило то, что советское правительство вкладывает в шахматы такие огромные средства, да еще, как нарочно, пользуется другим алфавитом. Когда яйца сварились, она их почистила, положила в миску, добавив сливочного масла и стала разыгрывать на доске партию между Петросяном и Талем. Защита Грюнфельда. Славянская защита, меранский вариант. Бет доиграла до восьмого хода, поставила черного королевского коня на второе поле ферзя, и партия ей наскучила. Она перемещала фигуры слишком быстро, не успевая анализировать ходы, – будь здесь Бенни, он заставил бы ее делать паузы, чтобы подробно отмечать в голове все, что происходит на доске. Доев яйца, Бет вышла через заднюю дверь в сад.
Утро было жаркое. Трава разрослась, заполонив кирпичную дорожку, которая вела к клумбе с чахлыми чайными розами. Бет вернулась в дом, передвинула белую ладью на первое поле ферзя и с удивлением окинула взглядом фигуры – у нее пропало всякое желание изучать шахматы, и это ее напугало, ведь нужно было еще многому научиться, если она хотела избежать позора в Москве. Подавив приступ страха, Бет пошла наверх принимать душ. Вытирая волосы перед зеркалом, она с облегчением подумала, что пора бы подстричься – значит, есть чем сегодня себя занять. После парикмахерской можно будет зайти в «Пёрселл» и присмотреть диван для гостиной. Но покупать его сейчас было бы неразумно – сначала нужно накопить денег. А что делать с травой в саду? К миссис Уитли приходил какой-то парень подстригать лужайку, но Бет не знала ни его адреса, ни номера телефона.
И вообще неплохо бы сделать в доме большую уборку – тут повсюду паутина. Засаленные покрывала и наволочки для подушек надо заменить новыми. И купить какие-нибудь шмотки. Гарри Белтик забыл в ванной свою бритву – может, отправить ему по почте? Молоко скисло, масло прогоркло, холодильник внутри оброс кристалликами льда; к дальней его стенке примерз просроченный куриный полуфабрикат. А еще ковер в спальне весь в барашках пыли, оконные стекла заляпаны отпечатками пальцев, на подоконниках грязь…
Бет, постояв в замешательстве, тряхнула головой и взялась за телефон. Она позвонила своей парикмахерше Роберте, договорилась о стрижке и заодно спросила у нее, где нанять уборщицу на пару недель. Потом подумала, что хорошо бы зайти в «Моррис», заказать несколько книг о шахматах и пообедать в ресторанчике «У Тоби».
Однако в тот день в книжном не оказалось ее знакомого продавца, а женщина, которая его подменяла, не знала, как оформлять заказы. Бет удалось добиться, чтобы она нашла каталог, и все-таки заказала три книги по сицилианской защите. Еще ей нужны были сборники партий с гроссмейстерских матчей и «Шахматный вестник», но она не знала, какое из югославских издательств выпускает этот журнал, а продавщица, конечно, ничем не смогла помочь. Бет была в бешенстве. Она решила, что ей нужна такая же домашняя библиотека, как у Бенни, – нет, лучше, – и, размышляя об этом, подумала со злостью, что можно прямо сейчас улететь в Нью-Йорк, забыть обо всей здешней неразберихе и продолжить с Бенни работу с того места, где они закончили. Но чему ей дальше учиться у Бенни? Чему еще она может научиться у любого другого американского шахматиста? Она уже на голову впереди их всех. Дальше придется справляться самой, самостоятельно строить мост над пропастью, которая отделяет американские шахматы от советских.