На следующее утро, проснувшись на диване, Бет, лежавшая в одежде из Парижа, которую надела вчера, отправляясь на турнир, и в которой проиграла партию Фостеру, вдруг перепугалась до дрожи – и это был новый, еще незнакомый страх. Ей почудилось – почти физически, – что мозг в буквальном смысле залит алкоголем, извилины залеплены вязкой массой, и от этого мышление буксует, разум затуманен. Но после завтрака она приняла душ, переоделась и снова налила себе бокал белого вина, проделав это механически – давно научилась выбрасывать из головы все мысли по утрам, совершая привычный ритуал. Главное, сначала надо было съесть бутерброд, чтобы спиртное не обожгло желудок.
Бет пила несколько дней, однако воспоминания о проигранной партии и страх, что она угробила свой талант, никуда не исчезли. Они переставали ее мучить, лишь когда она так зверски надиралась, что вообще не могла думать. В «Воскресной газете» напечатали заметку о ней – там была фотография, снятая утром перед началом первого тура в Старшей школе имени Генри Клея, и заголовок: «ЧЕМПИОНКА ПО ШАХМАТАМ ВЫБЫВАЕТ С ТУРНИРА». Бет отшвырнула газету, не прочитав заметку.
Однажды утром, после долгой ночи, заполненной мрачными сумбурными снами, она открыла глаза с удивительно ясным и четким осознанием того, что если немедленно не перестанет пить, потеряет все, что у нее есть. Она добровольно нырнула в эту страшную непроглядную пучину – теперь придется найти опору, от которой можно оттолкнуться и выплыть на поверхность. Ей нужна помощь. И вдруг с невероятным облегчением Бет поняла, кто может ей помочь и от кого она хочет эту помощь принять.
Глава 13
Имени Джолин Девитт не оказалось в телефонном справочнике города Лексингтона. Бет навела справки в Луисвилле и во Франкфорте штата Кентукки. Не было там никакой Джолин Девитт. Она могла выйти замуж и сменить фамилию, могла уехать в Чикаго или в Клондайк. Бет ничего не слышала о ней с тех пор, как покинула приют «Метуэн-Хоум». Оставался один-единственный способ отыскать Джолин. Документы на удочерение лежали в ящике письменного стола миссис Уитли. Бет достала всю папку и нашла письмо на бланке с отпечатанными красным шрифтом названием и адресом приюта; там же был и номер телефона. Она нервно повертела в руках это послание. В самом низу ровным мелким почерком было написано: «Хелен Дирдорфф, директор».
Был почти полдень, а Бет с утра не выпила ни капли. У нее мелькнула мысль смешать себе «Гибсон» для храбрости, но ничего глупее нельзя было придумать – «Гибсон» не только не поможет, но и положит конец ее решимости завязать. Может, она алкоголичка, но ведь не полная идиотка же. Поднявшись в спальню, Бет достала из тумбочки пузырек с мексиканским Либриумом и проглотила две таблетки, а в ожидании, когда спадет нервозность, спустилась в сад, на лужайку, недавно подстриженную местным парнем. Чайные розы наконец-то расцвели, и почти со всех лепестки уже осыпались – на конце стеблей покачивались пузатые, беременные семенами плоды, которых Бет не замечала, когда розы цвели в июне и в июле.
Возвращаясь на кухню, она чувствовала, как мало-помалу утихает волнение – транквилизаторы сработали. Только вот сколько клеток мозга убивает каждый их миллиграмм? Уж наверное, не больше, чем алкоголь. Бет вошла в гостиную и набрала номер приюта.
Секретарша в «Метуэне» попросила подождать. Бет вытряхнула из пузырька еще одну зеленую таблетку и закинула ее в рот. Наконец из трубки раздался голос, удивительно громкий и отчетливый:
– Хелен Дирдорфф слушает.
У Бет на мгновение пропал дар речи, ей захотелось повесить трубку, но она сделала вдох и сказала:
– Миссис Дирдорфф, это Бет Хармон.
– Неужели? – В голосе прозвучало удивление.
– Да.
– Что ж…
Последовала пауза, и Бет неожиданно подумала – может, миссис Дирдорфф просто нечего сказать? Ведь наверняка директрисе не менее трудно говорить с бывшей воспитанницей, чем ей самой – с директрисой.
– Что ж, – повторила миссис Дирдорфф. – Мы о тебе читали.
– Как поживает мистер Шейбел? – спросила Бет.
– По-прежнему с нами. Ты звонишь, чтобы разузнать о нем?
– Нет, о Джолин Девитт. Мне нужно с ней связаться.
– Прошу прощения, «Метуэн» не имеет права разглашать номера телефонов и адреса своих подопечных.
– Миссис Дирдорфф… – сказала Бет, и ее голос внезапно дрогнул от эмоций. – Миссис Дирдорфф, сделайте исключение. Мне очень нужно поговорить с Джолин.
– Есть закон…
– Миссис Дирдорфф, – перебила Бет. – Пожалуйста.
Директриса вдруг сменила казенный тон:
– Хорошо, Элизабет. Джолин Девитт живет в Лексингтоне. Вот ее номер…
– Мать твою за ногу! – выпалила Джолин в трубку. – За ногу, блин, твою мать!
– Как дела, Джолин? – Бет готова была разреветься, но заставила голос звучать ровно.
– Боже, детка, как же я рада тебя слышать! – засмеялась Джолин. – Ты все такая же уродина?
– А ты все такая же черная?
– Я-то да, черная леди. А вот ты уже не уродина. Я тебя вижу в журналах чаще, чем Барбару Стрейзанд. Моя подруга детства – знаменитость!
– Почему ты не звонила?
– От зависти.
– Джолин… тебя удочерили?
– Нет, бляха-муха. Выперли из приюта с дипломом об окончании. И ведь, блин, не дождалась от тебя ни открыточки, ни коробки с печеньками!
– Зато я приглашаю тебя сегодня вечером на ужин. Сможешь подъехать в семь к ресторану «У Тоби» на Мейн-стрит?
– Прогуляю лекцию ради тебя. Ну мать же твою так и разэтак! Чемпионка США по шахматам! Гениальная победительница в эпохальной игре!
– Об этом я и хочу с тобой поговорить, – сказала Бет.
Когда они встретились в ресторане «У Тоби», спонтанная легкость и непосредственность в общении куда-то исчезли. Бет за день не выпила ни капли спиртного, сходила к Роберте подстричься и вычистила кухню. Все это время она ощущала радостную дрожь от того, что увидит Джолин, и умирала от нетерпения, поэтому в ресторан приехала за четверть часа до условленного срока и нервно отклонила предложение официанта принести аперитив. Заказала колу, и большой бокал пузырился перед ней, когда пришла Джолин.
Сначала Бет ее не узнала: к столику направлялась женщина в костюме, как из коллекции Коко Шанель, с буйной шевелюрой в стиле «афро», и такая высокая, что невозможно было поверить, что это Джолин. Она выглядела, как кинозвезда или королева рок-н-ролла – с фигурой роскошнее, чем у Дайаны Росс, прекраснее Лины Хорн[68]. Но улыбка и глаза принадлежали Джолин – Бет их помнила, и когда до нее дошло наконец, кто перед ней, она неуклюже встала из-за столика и обняла подругу. От Джолин головокружительно пахло духами, и Бет совсем оробела. Джолин похлопала ее по спине, сжимая в объятиях:
– Бет Хармон! Старушка Бет!
Потом они сели, посмотрели друг на друга, и обе почувствовали неловкость. Бет решила, что все-таки придется взять выпивку, иначе она не справится, но когда подошел официант, очень вовремя нарушив их затянувшееся молчание, Джолин заказала газировку, так что Бет попросила еще одну колу.
Джолин принесла с собой что-то в большом конверте из плотной бумаги. Конверт она выложила на стол перед Бет, и та заглянула внутрь. Там оказалась книга, которую она мгновенно узнала: «Современные шахматные дебюты». Тот самый экземпляр, старый и потрепанный.
– Она все это время была у меня, – сказала Джолин. – Я злилась из-за того, что тебя удочерили.
Бет, нахмурившись, открыла титульный лист. Детским почерком в углу было написано: «Элизабет Хармон, «Метуэн-Хоум».
– Надо было родиться белой, – буркнула Бет.
– Ну, это само собой, – покивала Джолин.
Бет посмотрела еще раз на ее прекрасное и доброе лицо, на замечательные волосы, длинные черные ресницы, полные губы – и чувство неловкости улетучилось, сменившись облегчением. Бет широко улыбнулась:
– Как же я рада тебя видеть!
Вместо этого ей ужасно хотелось сказать: «Я тебя люблю».
Первые полчаса за ужином Джолин говорила только о «Метуэне» – вспоминала, как засыпала на духовных беседах в часовне и ненавидела приютскую стряпню, рассказывала о мистере Шелле, мисс Грэм и субботних киносеансах душеспасительной направленности, потешалась над миссис Дирдорфф, передразнивала ее суровую манеру говорить и качать головой. Она ела неторопливо, много смеялась, и Бет поймала себя на том, что от души хохочет вместе с ней. Она уже не помнила, когда смеялась в последний раз, и уж точно ни с кем в жизни ей не было так легко, даже с миссис Уитли. К телятине Джолин заказала бокал белого вина. Бет поколебалась немного и попросила у официанта воду со льдом.
– Что, нос не дорос? – хмыкнула Джолин.
– Мне восемнадцать. Дело не в этом.
Джолин с удивлением вскинула бровь и принялась за жаркое. Через пару минут она снова заговорила:
– Знаешь, после того, как ты упорхнула в счастливое семейное гнездышко, я всерьез занялась волейболом. В восемнадцать получила диплом об окончании старшей школы в приюте, и университет дал мне стипендию на факультете физкультуры.
– И как тебе там?
– Нормально, – сказала Джолин, но как-то слишком поспешно. А потом качнула головой: – Нет, вру. Там полная ерунда. Я не собираюсь быть училкой физры.
– Можешь заняться чем-нибудь другим.
– До меня только в прошлом году, когда я сдала бакалавреат, дошло, куда нужно двигаться. – Джолин говорила с набитым ртом. Теперь она прожевала и подалась вперед, поставив локти на стол. – Хочу работать в судебной системе или в правительстве. Для таких, как я, сейчас самое время, а я трачу его впустую на теорию бега на месте и прокачку пресса. Руки вместе, ноги врозь, прыг-скок. – Ее голос сделался низким и серьезным: – Я черная женщина. И я сирота. Мое место в Гарварде. Я хочу, чтобы мои фото печатали во «Времени»[69], как твои.
– Ты отлично смотрелась бы рядом с Барбарой Уолтерс