[70], – улыбнулась Бет. – Могла бы рассказать ей об эмоциональной депривации детей-сирот.
– Еще чего, – поморщилась Джолин. – Я бы рассказала о Хелен Дирдорфф и ее гребаных транквилизаторах.
Бет помедлила, но все же спросила:
– Ты их все еще пьешь?
– Нет, чтоб я сдохла. – Джолин вдруг рассмеялась. – Никогда не забуду, как ты хотела стырить целую банку этих таблеток! Стояла на табуретке в комнате отдыха, а перед тобой – весь приют. Старуха Дирдорфф застыла соляным столпом, у нас у всех челюсти отвисли, а ты – как героиня на пьедестале почета… – Она опять расхохоталась. – Правда героиня. Я потом о тебе всем новичкам байки травила, после того как ты уехала. – Джолин разделалась наконец с телятиной, отодвинула пустую тарелку к центру стола, откинулась на спинку стула и, достав из кармана пиджака пачку «Кента», задумчиво повертела ее в руках. – Когда твою фотографию напечатали в журнале «Жизнь», я вырезала ее и повесила на доску объявлений в библиотеке. Насколько мне известно, она все еще там висит. – Она прикурила сигарету от маленькой черной зажигалки и глубоко затянулась дымом. – «Моцарт в юбке производит фурор в мире шахмат». Это здо́рово.
– Я все еще пью транквилизаторы, – сказала Бет. – Много и часто.
– Бедолага, – качнула головой Джолин, глядя на сигарету.
Молчание сделалось почти физически ощутимым, и Бет первой его нарушила:
– Давай закажем десерт.
– Мне шоколадный мусс, – согласилась Джолин.
Когда принесли сладкое, они по-прежнему молчали. Потом Джолин вдруг перестала есть, огляделась украдкой и тихо сказала:
– Ты скверно выглядишь, Бет. Бледная и отекшая.
Бет кивнула и доела свою порцию мусса.
Джолин предложила подбросить ее до дома на своем серебристом «Фольксвагене». Когда они уже подъезжали, Бет сказала:
– Может, зайдешь ненадолго, Джолин? Хочу, чтобы ты посмотрела, как я живу.
– Конечно, – кивнула та.
Бет показала, где съехать с дороги и припарковаться. Они вышли из машины.
– И что, весь этот дом – твой? – спросила Джолин.
– Да, – ответила Бет.
Джолин рассмеялась:
– Ты уже не бедная сиротка.
Едва они вошли в тесную прихожую, в нос ударил тяжелый и кислый застоявшийся запах, которого Бет не замечала раньше. В неловком молчании она включила свет в гостиной и огляделась. Толстый слой пыли на экране телевизора, пятна на журнальном столике, густая паутина в углу под потолком у лестницы – на это она тоже до сих пор не обращала внимания. Все здесь как будто протухло и заплесневело.
Джолин прошлась по комнате, осматриваясь.
– Ты, похоже, не только колесами закидываешься, детка, – прокомментировала она.
– Я пила вино.
– Это заметно.
Бет сварила кофе на кухне – по крайней мере, тут пол был чистый – и открыла окно в сад, чтобы проветрить.
На кухонном столе была разложена шахматная доска – Джолин взяла белого ферзя, подержала в руке, разглядывая его.
– Для меня настольные игры – жуткая скукотища, – призналась она. – Шахматы я так и не освоила.
– Хочешь, научу?
Джолин засмеялась:
– Этого еще не хватало! – Она поставила ферзя обратно на доску. – Меня научили играть в гандбол, ракетбол и пэдлбол. Я играю в теннис, гольф, доджбол и знаю основы спортивной борьбы. Шахматы тут будут лишними. Лучше расскажи-ка подробнее о своей дружбе с вином.
Бет протянула ей большую чашку с кофе.
Джолин села за стол, достав сигарету. Высокая, красивая, с прической «афро» и в костюме цвета морской волны, она словно вдохнула жизнь в блеклую, тусклую, серо-коричневую кухню.
– Все началось с таблеток? – спросила Джолин.
– Я к ним привыкла. Мне понравилось. По-настоящему.
Джолин дважды качнула головой из стороны в сторону.
– Сегодня я не пила, – отрывисто сказала Бет. – В следующем году я должна играть в СССР.
– С Лученко и Борговым, – кивнула Джолин.
Бет удивилась, что ей известны эти фамилии.
– Я боюсь.
– Тогда не надо туда ехать.
– Если откажусь, у меня больше ничего не останется. Кроме вина. Буду пить, и все.
– Ты, судя по твоему виду, именно это и делаешь.
– Я хочу завязать. С алкоголем и с таблетками. Хочу привести в порядок этот дом. Видишь, какая грязная плита? – Бет ткнула пальцем в сторону засаленных конфорок. – Мне нужно заниматься шахматами по восемь часов в день и участвовать в соревнованиях. Меня пригласили на турнир в Сан-Франциско и в «Вечернее шоу». Я должна быть там.
Джолин внимательно слушала.
– Но мне отчаянно хочется выпить, – продолжала Бет. – Если бы тебя здесь не было, я бы уже прикончила бутылку вина.
Джолин нахмурилась:
– Ты говоришь, как Сьюзен Хэйворд[71] в кино.
– Это не кино.
– Тогда хватит разыгрывать драму. Я скажу тебе, что нужно делать. Завтра утром, к десяти, приходи в спортзал на авеню Эвклида. Возьми с собой кеды и спортивные шорты. Перед тем как строить планы на будущее, тебе надо согнать эту алкогольную отечность, – сказала Джолин.
Бет с ужасом уставилась на нее:
– Я всегда ненавидела физру…
– Я помню, – кивнула Джолин.
Бет задумалась. В шкафчике у нее за спиной стояло несколько бутылок белого и красного – на мгновение захотелось, чтобы Джолин поскорее ушла и можно было достать бутылку, выдернуть пробку и налить себе полный бокал. Она даже почувствовала вкус вина на языке.
– Все будет не так уж плохо, – заверила Джолин. – Я одолжу тебе пару чистых полотенец, а после душа можешь взять мой фен.
– Как же я туда доберусь?
– Возьми такси. Пешком пройдись, блин!
Бет растерянно смотрела на подругу.
– Тебе нужно двигаться, детка, – заявила та. – Хватит сидеть на заднице и жевать сопли.
– Ладно, – вздохнула Бет. – Завтра приду.
Когда Джолин ушла, она все-таки налила себе бокал белого, но только один. Открыла все окна и выпила вино во дворе, под полной луной, зависшей прямо над маленькой беседкой за домом. Поднялся легкий прохладный ветерок. Бет долго сидела на скамейке, потягивая вино и предоставив ветру играть занавесками, носиться из кухни в гостиную и обратно, разгоняя прогорклый воздух.
Спортзал оказался просторным, с высоким потолком и белыми стенами. Солнечный свет падал из огромных окон с той стороны, где стояли какие-то затейливые приспособления. Джолин была в желтом трико и кедах. Утро выдалось теплое, так что Бет приехала в белых спортивных шортах. В дальнем конце парень в серых трениках с печальным видом толкал штангу из упора лежа и покряхтывал. Больше в зале никого не было.
Начали с велотренажеров. Джолин выставила для Бет нагрузку на 10, для себя – на 60. Через десять минут оседлавшая тренажер Бет вся взмокла, и у нее заныли икры.
– Дальше будет хуже, – предупредила Джолин.
Бет, стиснув зубы, продолжила вертеть педали.
Потом она никак не могла взять правильный ритм на тренажере для бедер и спины, скользя задницей по скамейке, обтянутой искусственной кожей, – на скамейку пришлось лечь и поднимать ногами вес. Джолин нагрузила тренажер гирями всего на сорок фунтов[72], но даже они казались Бет слишком тяжелыми. На следующем тренажере вес надо было поднимать лодыжками, и от этого болезненно растягивались и болели сухожилия в верхней части ног. Дальше Джолин усадила ее на какую-то штуку, похожую на электрический стул, и заставила толкать вес локтями, посоветовав:
– Напряги грудные мышцы.
– Я думала, там вообще нет мышц, – прокряхтела Бет.
Джолин засмеялась:
– Поверь мне детка, если хорошо поищешь, они и у тебя найдутся.
В итоге Бет обошла все тренажеры, под конец была злая как черт и едва дышала. Больше всего ее бесило то, что для себя Джолин везде ставила куда бо́льшую нагрузку и даже не запыхалась. Впрочем, Джолин была в идеальной форме.
Душ после тренировки принес огромное удовольствие. Напор был сильный, и Бет включила воду на всю катушку, смывая пот. Она основательно намылилась и смотрела, как пена, сворачиваясь в белые хлопья, падает к ее ногам, а обжигающе горячие струи уносят эти хлопья в водосток.
В кафетерии женщина за прилавком протянула Бет тарелку с ее заказом – «солсберийским стейком»[73], – но тут свой поднос рядом поставила Джолин и немедленно возмутилась:
– Ни в коем случае! – Она отобрала у Бет тарелку и вернула ее обратно. – Ничего тяжелого. И никакой картошки!
– У меня же нет лишнего веса, – сказала Бет, – картошка мне не повредит.
Джолин молча подтолкнула ее дальше вдоль прилавка с блюдами. Когда они проходили мимо желе и торта с баварским кремом, Джолин покачала головой.
– Ты вчера за ужином ела шоколадный мусс, – напомнила Бет.
– Вчера был особенный вечер. Сегодня другое дело.
Обедать они сели в одиннадцать тридцать, потому что в двенадцать у Джолин начиналась лекция. Бет спросила, на какую тему.
– «Восточная Европа в двадцатом веке», – ответила Джолин.
– Это проходят на факультете физкультуры? – удивилась Бет.
– Я тебе вчера не всё успела рассказать. После бакалавриата я пошла в магистратуру на факультет политологии.
Бет округлила глаза.
– Honi soit qui mal y pense[74], – сказала Джолин.
Когда Бет проснулась на следующее утро, у нее так болели икры и мышцы спины, что она решила не ходить в спортзал. Но открыв холодильник в поисках каких-нибудь завалявшихся продуктов на завтрак, она увидела упаковки с обедами быстрого приготовления, вспомнила вдруг бледные ноги миссис Уитли в скатанных до лодыжек чулках и, поежившись от отвращения, изменила свое решение. Затем принялась отдирать от полки примерзшие коробки. При мысли о том, чтобы разогреть и съесть сейчас заледеневшую курицу, индюшку или ростбиф, ее затошнило, так что все упаковки она запихнула в пластиковый пакет из магазина и заглянула в шкафчик над тостером, где еще должны были остаться консервы. Перед банками стояли три бутылка вина «Альмаден Маунтин Райн». Бет поколебалась немного и захлопнула дверцу. Это она обдумает позже, а за завтраком обойдется тостом с черным кофе.