По дороге в спортзал она выбросила пакет с замороженными обедами в мусорный контейнер.
За ланчем Джолин рассказала, что в зале собраний у них вывешивают список студентов, которые выполняют разную неквалифицированную работу на территории университета за два доллара в час. Потом Джолин пошла на лекцию, а Бет отметила для себя в этом списке два пункта: в три часа студент магистратуры бизнес-администрирования должен был выбивать ковры на заднем дворе, а чуть позже будущему искусствоведу предстояло драить холодильники и кухонные шкафы. Бет, разумеется, и не думала за ними надзирать, когда подошло время, – просто сидела неподалеку, зная, что так ее никто не потревожит, и отрабатывала на воображаемой доске варианты защиты Нимцовича.
К следующему понедельнику она уже легко проделывала упражнения на всех семи тренажерах за утро, а потом еще оставались силы на приседания. В среду Джолин добавила для нее на каждый тренажер по десятифунтовой гире, а приседать заставила с пятифунтовой гантелей. Еще через неделю они начали играть в гандбол. Бет двигалась неуклюже и быстро запыхалась. Джолин гоняла ее в хвост и в гриву, но Бет держалась упрямо, потея, задыхаясь и пару раз больно отбив себе ладонь о маленький черный мяч. Ей понадобились десять дней тренировок и пара удачных прыжков, чтобы одержать свою первую победу в тайме.
– Я знала, что ты очень скоро начнешь побеждать, – сказала Джолин, когда они обе, мокрые от пота, остановились отдышаться посреди площадки.
– Ненавижу проигрывать, – пропыхтела Бет.
В тот день дома ее ждало письмо от некой организации под названием «Всехристианский крестовый поход». На почтовой бумаге был вытеснен крест, сбоку в столбик отпечатаны два десятка фамилий с названиями должностей. Послание гласило:
Дорогая мисс Хармон!
Нам не удалось связаться с вами по телефону, поэтому мы воспользовались почтой, чтобы узнать, не откажетесь ли вы от поддержки «Всехристианского крестового похода» в поездке на соревнования в СССР.
«Всехристианский крестовый поход» – некоммерческая организация, полагающая своей целью отверзать Закрытые Двери для Слова Христова где только возможно. Нам стало известно, что вы Воспитанница Христианского Заведения, приюта «Метуэн-Хоум», мы сочли сей факт достойным внимания и хотели бы предложить помощь в вашей грядущей борьбе, ибо разделяем с вами одну христианскую веру и духовные устремления. Если вы заинтересованы в сотрудничестве, пожалуйста, обратитесь в наш хьюстонский офис.
Бет уже собиралась выбросить письмо в мусор, но вдруг вспомнила слова Бенни – он говорил, что часть расходов на его поездку в СССР оплатила религиозная организация. Номер телефона Бенни у нее был записан на клочке бумаге, который она положила в коробку с шахматными часами. Бет нашла его и набрала на аппарате.
Бенни снял трубку после третьего гудка.
– Привет. Это Бет.
Он ответил довольно холодно, но когда услышал о письме, пылко воскликнул:
– Соглашайся! У них куча денег!
– И они купят мне билеты в СССР?
– Не только это. Если ты попросишь, они и для меня оплатят всю поездку вместе с проживанием. В отдельных номерах, конечно, согласно их принципам.
– С какой стати им разбрасываться такими крупными суммами?
– Они хотят, чтобы мы уделали коммунистов во имя Иисуса. Этот «Всехристианский крестовый поход» оплатил часть моих расходов в СССР два года назад. – Бенни помолчал. – Не собираешься вернуться в Нью-Йорк? – Тон вопроса был подчеркнуто нейтральный.
– Мне нужно еще побыть в Кентукки, – сказала Бет. – Я хожу в спортзал. И записалась на турнир в Калифорнии.
– Ясно, – отозвался Бенни. – Звучит обнадеживающе.
Тем же вечером она сочинила ответ «Всехристианскому крестовому походу», сообщив, что очень заинтересована в их поддержке и хотела бы взять с собой Бенджамина Уоттса в качестве ассистента. Нашла в гостиной бледно-голубую почтовую бумагу со штампом «Миссис Олстон Уитли» вверху. Фамилию приемной матери Бет зачеркнула и написала под ней «Элизабет Хармон». Шагая к почтовому ящику на углу улицы, чтобы бросить конверт, она решила прогуляться в центр города – купить новое постельное белье и новую кухонную скатерть.
Зимний воздух в Сан-Франциско был удивительно прозрачным – Бет нигде еще не видела такого освещения. Силуэты зданий приобретали в нем невероятную четкость линий, а когда она взобралась на Телеграфный холм и посмотрела вниз, у нее перехватило дыхание от открывшегося вида на круто уходившие к подножию в резком фокусе прямые улицы с домами и отелями и незамутненную синеву залива. На углу стояла цветочница, и Бет купила букетик ноготков. Оглянувшись на залив, она заметила молодую пару, тоже поднимавшуюся к вершине и отставшую на квартал. Парень и девушка оба запыхались и остановились передохнуть. Бет обнаружила, что ей самой подъем дался безо всяких усилий, и решила, что надо будет подольше гулять в течение недели, которую она здесь проведет. И хорошо бы подыскать спортзал поблизости.
Когда следующим утром она отправилась вверх по склону холма на турнир, воздух был такой же волшебный, а краски столь же яркие, как накануне, но Бет нервничала. Лифт в большом отеле оказался набит битком; несколько человек принялись с любопытством ее разглядывать, и пришлось с досадой отвернуться в угол. Когда она подошла к залу, у входа в который стоял стол администраторов турнира, сидевший там мужчина мгновенно оторвался от своих бумажек.
– Можно у вас зарегистрироваться? – спросила Бет.
– В этом нет необходимости, мисс Хармон. Проходите.
– За какой доской я играю?
Администратор, удивившись вопросу, поднял бровь:
– За доской номер один.
Доску номер один организаторы установили в отдельном помещении. Стол находился на подиуме высотой три фута, а панель, на которой воспроизводились ходы шахматистов для зрителей, была огромная, как экран для домашнего кинопроектора. С двух сторон стола стояли вращающиеся кресла с коричневой кожаной обивкой и хромированными деталями. До начала тура оставалось пять минут, и в комнате уже было тесно от зрителей – Бет пришлось пробираться к своему месту сквозь толпу. Когда ее заметили, разговоры начали стихать, и теперь уже все смотрели только на нее. Едва Бет ступила на лестницу, чтобы подняться на подиум, раздались аплодисменты. Она старалась сохранять невозмутимость, но внутри холодела от страха. В последний раз она играла в шахматы с соперником пять месяцев назад и потерпела поражение.
Сейчас она даже не знала, кто будет ее оппонентом – забыла спросить. Пару минут Бет сидела за столом одна, выбросив из головы все мысли, а потом к подиуму энергично проложил себе путь надменного вида молодой человек и поднялся по ступенькам. У него были длинные черные волосы и широкие обвислые усы. Бет его лицо сразу показалось знакомым, и когда он представился, назвавшись Энди Левиттом, она сразу вспомнила, что читала о нем статью в «Шахматном обозрении». Левитт неуклюже уселся за стол, чопорно выпрямив спину; к нему тотчас подошел арбитр, наклонился и тихо сказал: «Можете запустить ее часы». Левитт с безразличным выражением лица хлопнул по кнопке над своим циферблатом – часы Бет затикали. Она, совладав с волнением, сделала ход ферзевой пешкой и постаралась больше ни на что не смотреть, кроме доски.
К миттельшпилю зрителей набралось еще больше; кого-то зажали в дверях, и арбитры зашикали на толпу, призывая всех к порядку. Бет еще ни разу не видела такой огромной аудитории на шахматных матчах. Она снова сосредоточилась на доске и осторожно поставила ладью на вскрытую вертикаль. Через три хода у нее появится возможность перейти в нападение, если Левитт не придумает способ перекрыть ей путь. И если она ничего не упустила. Бет начала продвигаться вперед медленно и осторожно, оттесняя пешек от его рокированного короля. Потом перевела дыхание и выдвинула ладью на седьмую горизонталь. Где-то на обочине сознания звучал хриплый пиратский голос человека в черном, шахматного бездельника, услышанный в Цинциннати много лет назал: «Эта ладья встала у него, как кость в горле, на седьмой горизонтали». Бет подняла голову и посмотрела поверх доски на Левитта. Он и правда выглядел так, будто у него в горле застряла кость, и довольно основательно. Бет охватило ликование при виде того, как соперник пытался взять себя в руки и сохранять невозмутимость. А когда за ладьей последовал ее ферзь и тоже грозно застыл на седьмой горизонтали, Левитт сдался без промедлений. Аплодисменты в зале были громкими и восторженными. Бет с улыбкой спустилась по ступенькам с подиума, и ее сразу окружили люди со старыми экземплярами «Шахматного обозрения» – хотели получить автограф на ее фотографии, украшавшей обложку; остальные просили расписаться на входном билете или просто на листе бумаги.
Подписывая очередной экземпляр журнала, Бет задержала взгляд на черно-белом снимке – она с большой призовой статуэткой турнира в Огайо стоит рядом с Бенни и Барнсом; на заднем плане, не в фокусе, видны другие участники. Ее лицо на снимке казалось усталым и безразличным, и Бет с внезапным стыдом вспомнила, что такой же выпуск «Шахматного обозрения» провалялся в кипе жирналов на столике в гостиной нераспакованный целый месяц, прежде чем она вскрыла желто-коричневый конверт и увидела свою фотографию. Кто-то протянул ей еще один экземпляр журнала, и она отогнала воспоминания. Автографы Бет раздавала на ходу, пробираясь к выходу в заполненном людьми помещении и потом через такую же толпу в коридоре между комнатой с доской номер один и бальным залом отеля, где еще не закончили свои партии остальные участники турнира. Двое арбитров пытались утихомирить зрителей, чтобы не мешали другим шахматистам, когда она шла по залу; некоторые игроки поднимали головы от досок и сердито провожали ее взглядами. Все это воодушевляло и одновременно пугало Бет – она впервые оказалась в плотном кольце поклонников, смотревших на нее с восхищением и стремившихся пробиться поближе. Какая-то женщина, получив ее автограф, воскликнула: