Так или иначе, по договору флот переходил к большевикам полностью. Вместе с первоклассной военно-морской базой Севастополь, со всеми ее арсеналами, с полными доверху штольнями в Инкермане, с доками, мастерскими, с береговыми батареями. Наконец, с Корабельной бухтой. Кроме пары крейсеров и миноносной мелочи, в той бухте и относительно новый дредноут «Генерал Алексеев», и вовсе уж ветеран, «Георгий Победоносец», где пушки установлены даже не в башнях, а за стальными брустверами-барбетами. Но все равно, живой огромный корабль.
Выходит, принимать корабли матрос и прилетел. Его же и зовут…
Вениамин выпрямился, утирая салфеткой разом выступивший на всем лице холодный пот. Его же и зовут — Корабельщик!
Венька убрал руку от кувшина с вином. Сел прямо, осмотрелся. Город Севастополь, Пушкинский сквер под окнами резиденции градоначальника. Лучший в городе ресторан, по случаю богатых гостей, освещенный и прибраный. За окном набережная, за набережной цепочкой городские хлебные амбары, за амбарами — синяя-синяя Южная бухта, разделяющая город на две части. За окном хмельной теплый ветер: весна!
Года не прошло, как поднялся сын сибирского раскольника до высот высочайших, а ныне обрушился во тьму безнадежную и готов пить уже черт знает, с кем! Даже с неявным соперником за Татьянину руку…
Матрос между тем отодвинул кувшин с вином еще дальше.
— Напиться вы всегда успеете, Вениамин Павлович. Судя по вашему отчаянию, задачка представляется вам сложной?
Венька только руками развел: ну как объяснить матросу, почему простым увеличением в два, три, десять раз нельзя получить надежную работоспособную конструкцию.
Нет, в самом деле. Уж если придется драться, то сперва полагается объясниться начистоту. Вениамин поправил галстук и пиджак надетого для объяснения костюма, вздохнул и сказал:
— Корабельщик… Уж простите, я только сейчас вспомнил, где видел вас раньше.
— Ничего.
— Начну сначала. Справа от нас Пушкинский сквер, видите?
— Так точно.
— Час назад… — Венька посмотрел на большие часы: девять вечера, — мне в том саду Татьяна сказала…
— Я просила вас не ходить в Зимний Поход, но вы меня ослушались. Верно?
Вениамин кивнул, не находя слов.
— И вот вы снова здесь, и уверяете, будто бы нечто важное открылось вам в том походе?
— Да. Я…
— Я получила ваше письмо. Признаюсь, я рада, что вы меня не позабыли даже среди выпавших на вашу долю… Хождений по мукам.
И, глядя в радостное лицо кавалера, хмыкнула:
— Но!
— Но? — из Веньки с шумом вышел воздух.
— Но не могу же я нарушить собственное слово. В совете немедля перестанут принимать меня всерьез, а это гибель для Крыма. Все эти… — Татьяна щелкнула веером, и Венька словно бы услышал: «От работ отойти!» Девушка же продолжила:
— Все эти важные господа слушают меня до тех пор, пока видят во мне Великую Княжну, отдавшую себя всю целиком на государственное дело. Как только я уступлю малейшей человеческой слабости, мне конец.
— Неужели для меня нет никакой надежды?
— Мы в политике, а не в сказке. Большевики держат нас за горло, а если выпустят, мы упадем аккурат в гостеприимно разъятую пасть «Лионского Кредита», Моргана, Шиффа, Вальдбурга… Имя им легион! Поневоле приходится дышать… С оглядкой.
— Понимаю.
— Впрочем, если говорить о сказках… — Татьяна указала веером на громадные темные здания казарм, по ту сторону Южной бухты. — Если удариться в маниловщину низшего разбора… Помните, у Гоголя?
— Хорошо бы здесь пруд, а через пруд каменный мост?
— Пруд уже имеется, как видите. А вот если бы и правда мост, взамен этой цыганщины с понтонами, которые приходится разводить по три раза в день, иначе судам не пройти к Инкерману… Мост, под которым крейсер прошел бы, не снимая стеньги!
Татьяна улыбнулась мечтательно:
— Во-первых, мы утрем нос большевикам. Это наша «битва за мир». Мы обязаны показать, что не безрукие дармоеды, но равноправная договаривающаяся сторона. Во-вторых, это эффектная точка, завершение войны, она смоет впечатление от Херсона и Каховки. Вы же инженер-мостовик, и даже, я слышала, опыт у вас неплохой? Сотворите сказку!
Татьяна снова развернула веер:
— И тогда… Тогда я тоже сотворю… Чудо.
Вениамин Павлович склонился на колено, подобрал невесомый шелковый подол и прикоснулся губами. Как инженер-мостовик, он превосходно понимал: создать подобное за одну ночь невозможно. Вряд ли Татьяна уж настолько далека от наук, чтобы сего не понимать.
А значит, цена ему выставлена запретительная, и женщину эту он видит в последний раз.
Не говоря ни слова, Вениамин выпрямился, попрощался учтивым наклонением головы и отправился на берег. Понтонная рота наведет мост за ночь — если случится чудо, и у Веньки найдутся в кармане сто тысяч золотых дублонов капитана Флинта. Но понтонный мост уже имеется. Вот он, прямиком от набережной, мимо домика паломников, к Адмиралтейскому спуску…
Татьяна же, посмотрев мужчине вслед, переломила сложенный веер.
Ну зачем, зачем она вообще открывала рот! Надо было запросто броситься на шею!
— … И все бы пошло иначе, — Венька вздохнул уже относительно спокойно. — Да меня воспитание подвело. Целовать надо было. Дурак я, что тут скажешь.
Корабельщик промолчал. Махнул мигом подлетевшему официанту:
— Чаю нам, горячего, крепкого. И закусить что-либо, на скорую руку. Герр Штрассер, как там ваши команды?
Герр Штрассер заулыбался:
— Наши еще часа два продержатся. Как ваши — не знаю.
— Предлагаю вам небольшую работу.
— Готовить все три корабля? — Штрассер ничуть не удивился. После зимнего полета в гости к Чешскому Легиону этот самый Легион восстал супротив Колчака, лишив омского правителя сперва денег — а потом и самого Омска со всею необъятною Сибирью. Германия приобрела двадцать тонн золота, а все участники рейда получили повышения в чинах, ордена и премии. А начиналось все тоже с незначительных, на первый взгляд, разговоров якобы ни о чем.
Корабельщик поднял глаза к разрисованному амурами потолку, пошевелил в воздухе пальцами, словно бы листая невидимую книгу.
— У вас грузоподъемность одного корабля из чего складывается? Как получить максимальную, в режиме крана?
Герр Штрассер с немецкой основательностью перечислил:
— Балласта двадцать четыре тонны. Топлива шесть. Экипаж, одежда, снаряжение — три. На бомбы нам оставалось три тонны шестьсот пятьдесят килограммов. Но это — чтобы достичь самой Англии и бомбить ее с высоты семь тысяч метров. Герр Клабаутерманн, уточните задачу с точностью до километра, и я отвечу вам с точностью до тонны.
Прямо на скатерти немец развернул военную карту города. Матрос ткнул в пустырь за обширными казармами Морского Ведомства.
— Отсюда и… Вот сюда…
Герр Штрассер вытащил счетную линейку — такой же отменной выделки, какую Венька уже встречал — и принялся считать, черкая на салфетке. За столиком установилась тишина. От входа долетел чей-то уверенный голос:
— Убивать надо, минимум, царя с женой. Ибо символ. Как ни поступай — народ запомнит и припомнит. Суд-приговор-расстрел, не иначе. А остальных либо за рубеж, либо менять фамилию и к черту на рога.
— Ну, — возразил еще один голос, намного постарше, — девчонка старшая у них сама кого хошь расстреляет. Как она главного жандарма-то, генерала Никольского, точно промеж глаз.
— Не спасет ее пистолет, — огорченно продолжил первый. — Желающих семейке Романовых лютой смерти уже столько, что поезд соберется отсюда и до самого Мурмана.
— Ну так послом ее куда-нибудь. Оружия только в руки не давать, а так не хуже Коллонтай.
— Ну ты и сравнил: девчонку с этакой… Коллонтай.
Еще вчера Венька бы вмешался; пожалуй, что и до поединка. Но сегодня… Кто он теперь Татьяне, имеет ли право вообще лезть в ее жизнь?
Разве Татьяна не понимала, чего требует?
Или все же не понимала? В конце-то концов, инженер-мостовик здесь он!
С внезапно открывшейся надеждой Венька сообразил: а ведь хорошо, что он сам в ответ ничего не сказал. Молчаливое прощание можно трактовать по-разному.
— … Остальным поменять фамилию и пристроить. В лицо их никто не узнает.
— Герр коммандер, — Штрассер закончил расчеты и доложил четко, по-военному:
— Балласт можно выгрузить. В теории, летать без балласта недопустимо, корабль придется уравнивать исключительно за счет баллонов со сжатым водородом, пустые баллоны мы сбросим. Но с вашим руководством я, пожалуй, рискну: вы считаете быстро и точно. Для посадки просто выпустим газ. Я так понимаю, расходы на это никого не волнуют?
Корабельщик утвердительно кивнул, и довольный немец продолжил:
— Высоту ограничим пятьюстами метрами. Топливо сольем в цистерны, оставим лишь на маневры и небольшой страховочный запас. Оружие, кислородные приборы, патроны, радиоаппараты — все снимем. В экипаже мне нужно два рулевых и моторист. Итого, мы поднимем тридцать семь тонн.
Корабельщик поглядел на немца прямо; Вениамин подобрался и поежился: глаза матроса натурально светились глубокой-глубокой синевой.
— Готовность четыре часа, рассчитывайте на два блока по тридцать тонн ровно, оставим вам запас грузоподъемности. Радиомаяки я вам сейчас поставлю, маневры увидите в планшете. На вторую машину назначайте самого толкового, да прямо сейчас, пока никто не начал пить. И пускай третья машина ведет киносъемку, я знаю, что камеры, операторы и пленка есть в делегации, хронику подписания договоров снимать же собирались.
Штрассер, не обинуясь внезапной переменой всех планов, поднялся над столами, резко и быстро заговорил на немецком; воздухоплаватели отозвались возбужденным гулом, оживленно переглядываясь. В немецкой речи зазвучало знакомое: «Сибир», «Колчак». Вениамин подивился энтузиазму, но как-то вяло.
Немец вернулся в кресло, взял протянутое матросом черное зеркальце. Второе зеркальце машинально взял Вениамин и быстро разобрался в схеме. Четыре полуарки, попарно собранные в блоки. Каждый блок внизу шириной десять метров, у замка — один. После сборки образуются как бы опирающиеся друг на друга два полуобруча, устойчивость обеспечена за счет наклона внутрь, как если на стол страницами вниз поставить полураскрытую книгу. Пролет моста триста метров, а высота…