— Эй, женщина, угомонись! — без всякого страха воскликнул Ульмах. — Давай, принимай человеческий облик, а то пить вино со столбом дыма и огня — не тот компот.
Он уже нахватался современных словечек, то и дело пуская их в обиход в бесконечных спорах и ругани с Дуархом. Выпущенная на волю джинири послушалась и мгновенно трансформировалась в рослую миловидную девушку со смуглой кожей. Густые смоляные волосы ниспадали на плечи и тянулись до поясницы. Вокруг её широких и крепких бёдер была обёрнута тончайшая серебристая ткань, почти прозрачная, что позволяло разглядывать стройные ноги. Что-то вроде блузки прикрывало высокую грудь, на шее со звоном болтались серебряные монисты. Тонкие запястья обхватывали золотые браслеты. Подведённые сурьмой глаза ярко сверкали алыми искорками, а точёный нос то и дело раздувался, словно красотка готовилась к стычке с опасным противником.
Она переступила по ледяному полу босыми ногами, отчего серебряные колокольчики на изящных щиколотках тонко зазвенели, распространяя чудесные звуки по огромному дворцу.
— А ты красотка! — восхищённо сказал Ульмах и мгновенно получил тычок в бок. Дуарх словно хотел предупредить соратника, чтобы тот не распускал слюни.
— Мир вам, Высшие, — смиренно проговорила Азафа, опустив глаза вниз. — Прошу простить за своё высокомерие и грубость.
— Ифриты, оказывается, умеют признавать свои недостатки! — хохотнул Дуарх. — Тогда можно начинать пирушку. Ульмах, сгоняй в подвал Хозяина и принеси для начала два бочонка. А я раздобуду каких-нибудь фруктов.
Азафа даже не успела оглядеться по сторонам, как стол уже был заставлен разнообразной снедью, а посреди торчал дубовый бочонок с изящным краником.
— Разве Демонам нужна человеческая пища? — садясь на стул с резной высокой спинкой, поинтересовалась джинири.
— Не поверишь, но так и есть, — подтвердил Ульмах и отправил в рот несколько сочных виноградин. Он хотел продемонстрировать красотке-ифриту, что еда не представляет никакой опасности.
После двух выпитых бочонков пригорюнившаяся Азафа рассказала свою историю. Она была единственной дочерью великого ифрита Омархама и его любимой жены Джафири, и местом их проживания была жаркая восточная страна с расстилающейся вдоль побережья солёного океана пустыней. Азафа славилась своим умением управлять огнём и щедростью к тем, кто проявлял храбрость и доброту. Не удивительно, что люди поклонялись ей, и её имя звучало в молитвах о защите и благополучии. Да, так было. Люди и ифриты в те времена особо не докучали друг другу. Даже бывало, что могущественные джинны помогали правителям в войнах, но и от награды в виде человеческих душ не отказывались.
— Моя плохая сторона — буйных дух, — призналась девица-джинири, хлюпая носом. — Он всегда подводил меня, подталкивал к конфликтам с теми, кто пытался использовать мою Силу для своих чёрных делишек. Был такой колдун, Мушир его имя. Мерзкий человечишка. С виду благообразный старичок, умные вещи говорил, а душа змеиная, вся ядом пропитана. Это я уже потом поняла, когда в ловушку попала.
Ульмах и Дуарх слушали её внимательно, не забывая подливать в бокал Азафы вино. Хмель девицу брал плохо, как и их самих. Демоны не оставляли попыток найти слабые места в скверном характере джинири, чтобы потом Хозяину было легче приручить её.
Однажды, когда Азафа забралась далеко в пустыню и резвилась там в своём огненном танце над золотыми дюнами, колдун заявился к ней в обличии бедного путника. Он жаловался на то, что заблудился, и умолял о помощи. Джинны в те времена охотнее откликались на человеческие просьбы и нужды, и Азафа, будучи доброй сущностью, согласилась вывести его из лабиринтов барханов. Но сначала она пригласила путника в свой песчаный замок (молодая джинири уже жила одна, покинув родителей), накормила и напоила, даже предложила переночевать.
— Путник в знак благодарности преподнёс мне вот этот самый медальон, — кивнула на пентакль Азафа. — По его словам, он был способен укрепить мою Силу и сделать непобедимой. Но стоило мне взять медальон в руки, колдун произнёс какое-то заклинание и запечатал мою душу в нём, забрал всю Силу, оставив жалкую тень величия. Артефакт стал моей тюрьмой, а Мушир использовал меня в своих злодеяниях, наводя страх на правителей и простых людей. Он не хотел становиться шахом, предпочитая действовать из-за спины…
— Серый кардинал, — хмыкнул Дуарх, опрокидывая в себя очередной кубок с вином. Хозяин уважил. Нектар был великолепным. — И что с ним потом случилось?
— Я точно не знаю. Когда последний раз я выполнила его поручение, разорив земли соседнего государства, Мушир почему-то спешно запечатал медальон вязью заклинаний и исчез. Не знаю, сколько тысячелетий я находилась в заточении. Наверное, оттого и характер мой стал несносным и ужасным.
Джинири протяжно вздохнула, печально глядя на пустой кубок.
— Более чем, — поддакнул Ульмах. — Страшно подумать, что случилось бы, если Карам смог бы извлечь тебя из медальона.
— Карам! — произнесла Азафа, словно выплюнула ядовитую слюну. — Это тот жалкий лавочник, возомнивший себя повелителем ифритов⁈ Ха-ха! Жаль, не успела я поджарить его, как тушку пустынного козла! Он оказался куда проворнее, чем я предполагала. Ну да, пусть он и лавочник, но кровь Мушира в нём присутствовала.
— Подожди, красотка, — замер Дуарх. — Ты хочешь сказать, что человек, у которого находился пентакль, потомок того самого колдуна?
— А ты думаешь, Высший, я сказку рассказывала? — оскалилась Азафа, и на мгновение расплылась багровым дымом. — Мне сотни тысяч лет, и я на самом деле глубокая старуха даже по меркам ифритов! Просто… мне нравится облик молодой девушки!
В её голосе проскользнуло кокетство.
— На моей памяти стирались государства, города поглощали морские волны или пески, они проваливались под землю от природных катаклизмов, но я, даже заточённая в медальоне, ощущала, как течёт время, и зверела с каждым витком возрождённой жизни.
Она с решительным видом пристукнула кубком по столу.
— Наливай, Ульмах, чего пялишься на мою грудь?
«Водный» демон с радостью исполнил её просьбу. Азафа в несколько глотков осушила кубок и решительно сказала:
— Я согласна служить вашему человечку. Судя по всему, вы его уважаете, а он ни разу не обманул вас. Когда белый колдун уничтожал ловушки на железном ящике, я чувствовала его Силу. Ему помогают небесные Боги, а такие вещи о многом говорят. Но у меня есть условие…
— Подожди, подруга, — поднял руку Дуарх. — Условия ты не нам выдвигай, а барону. Надеюсь, вы договоритесь. И сразу хочу предупредить, что я сообщу Хозяину твоё имя. Чтобы без сюрпризов.
— Хорошо, — джинири сверкнула чёрными глазами, заставив Ульмаха учащённо дышать. — Можете сказать белому колдуну, что Азафа готова служить ему, но медальон должен быть уничтожен.
«Гнездо»
Никита проснулся от странного, доселе не испытанного чувства беспокойства, тяжёлым грузом давившего на сердце. Душевное равновесие было нарушено, а энергетические каналы, словно взбесившись, прогоняли огромное количество магической маны, создавая непрерывную циркуляцию Силы.
Он осторожно убрал руку из-под головы Юли, с которой сегодня делил супружескую постель, поцеловал её в щеку и вылез из-под одеяла. Накинув халат, волхв в полной темноте нашёл кресло и сел в него, тщательно прощупывая собственное состояние. Сомнений не оставалось. Руническая метка, которой он добровольно привязал князя Шереметева к себе, активно подавала сигналы опасности.
«Старый болван, — подумал про себя Никита. — Он всё-таки решил свои обиды сублимировать в желании уничтожить меня. Одно дело думать и лелеять месть, никогда так к ней и не прибегнув, а другое — отдавать приказ на ликвидацию».
И всё же правильно тогда поступил барон Назаров, когда наносил руны на тело Главы Рода Шереметевых, повернув одну из связующих черт в другую сторону. Будь по-другому, завтра бы по Петербургу разнеслась весть о смерти князя Василия Юрьевича. Презумпция невиновности, как ни странно, распространялась и на одарённых. Пока не доказана причастность к преступлению, наказание не применимо.
Тем не менее, Шереметев что-то задумал. Его внутренняя убеждённость активировала метку «опасности» — и в очередной раз Никита поразился, насколько далеко ушла западная «некротическая» магия от обычного применения рун. Она стала точечным оружием в руках тех, кто сеет зло и смерть на планете.
Никита просидел до утра в кресле, глубоко задумавшись над происходящем. Юля размеренно дышала, даже не ощущая, что муж куда-то пропал. Ну, ещё бы, завернулась в одеяло, как гусеничка, готовая превратиться в куколку бабочки. Тепло, уютно. Та ещё мерзлячка, оказывается, несмотря на возможность согреться с помощью своего Дара.
Как только забрезжил рассвет, тщетно пытаясь прорваться через плотные шторы, Никита решительно поднялся и вышел из спальни. Дом ещё спал, только парочка бойцов сидела перед работающим телевизором на стульях, неся самую тяжёлую, «собачью вахту». Волхв закрылся в своём кабинете, нашёл в телефоне номер князя Шереметева, и будучи уверенный, что тот уже не спит, нажал на вызов.
— Барон? — Глава Рода откликнулся незамедлительно. — Тебе тоже не спится? Решил поболтать со стариком? Только вот я не настроен на разговор с тобой.
— Нет, Василий Юрьевич, не поболтать, — нейтральным тоном проговорил Никита. — Кажется, у вас возникла очень серьёзная проблема.
— Не понимаю, о чём ты говоришь, Никита.
— Проблема выбора, князь. Жить долго и спокойно или умереть в ближайшее время.
— Ты мне угрожаешь? — экран телефона замерцал от выплеска злости. — Это такой способ вывести меня из себя?
— Даже не думал. А вот вы, кажется, решили использовать самый наихудший сценарий. Я точно знаю, что вы, князь, задумали избавиться от меня. Это очень плохая идея.
— Татуировка? — прорычал Шереметев догадливо. — Так и знал, что в ней дело! Ну и чем ты отличаешься от ублюдка, который делал из людей «ходячие бомбы»?