— Я… долго думал. Не мог молчать.
— Думали вы или мстили за снятую премию? Увольнение было на вашем фоне — вы же не получили надбавку?
Ильин вспыхнул.
— Это не имеет значения!
— Наоборот, имеет, — голос Анны звучал твёрдо. — Вы не были понятым при обыске. Вы не видели, как найдено имущество. Вы просто указали. А в протоколе — не зафиксировано то, о чём вы говорите. Как объясните это?
Кузнецов поднялся.
— Обвинение требует прервать допрос — свидетель не юрист.
— Он и не обязан быть, — сухо парировала Анна. — Но он обязан быть честным.
Михаил постучал молотком.
— Тихо! Свидетель, отвечайте на вопрос.
— Я… я не знаю, как так. Я точно видел мешки. Может, понятые не заметили…
Анна наклонила голову, будто с сожалением.
— Или, может, их и не было? А вы просто пришли отомстить — через милицию. Через донос.
Зал зашептался. Кто-то в дальнем ряду фыркнул. Кузнецов опустился обратно на стул, чертя ручкой по полям блокнота.
Петров поднял голову. Его лицо впервые дрогнуло — не надежда, но интерес.
Анна собрала бумаги, вернулась за стол защиты. Не села — стояла.
Михаил посмотрел на неё поверх очков.
— Будут ещё вопросы?
— Пока нет, ваша честь.
— Прокурор?
Кузнецов встал, убрал ручку.
— Нет вопросов, уважаемый суд.
Михаил кивнул, записал что-то в протокол. Голос его стал ровнее:
— Свидетелю разрешается покинуть зал. Заседание продолжается.
Анна снова взглянула на Ильина. Тот шёл к выходу, опустив плечи.
«Сломался. Не окончательно, но достаточно. Протокол против него. А мотив — я дала».
Скамья под ней скрипнула. Петров кивнул ей — впервые. В глазах читалась смесь облегчения и страха.
Анна выдохнула. Краем глаза уловила: Михаил смотрел на неё пристально. Не как судья — как человек, пытающийся понять, откуда она такая. Этот взгляд был опаснее любого допроса.
«Меня видно. Слишком. Но пока — вперёд».
Зал Ярославского областного суда был наполнен до предела. Воздух стоял тяжёлый, натянутый от ожидания. Запах пота и табака смешивался с духотой. Сквозь шёпот публики Анна слышала собственное сердцебиение. Михаил в мантии поднялся, взгляд его был строг, но в глубине скользила тень сомнения.
Она стояла у стола защиты, рядом лежал протокол с ошибками — её спасательный круг и источник вины.
— Суд постановил, — Михаил ударил молотком. — Признать Ивана Петрова невиновным по предъявленному обвинению в связи с недостаточностью доказательств, выявленных в ходе судебного разбирательства.
Гул прошёл по залу. На секунду все замолчали — даже Кузнецов застыл с ручкой в руке, потом резко встал.
— Протестую! — Голос прокурора был хриплым, вырвавшимся из глотки. — Суд упустил ключевые моменты! Подсудимый…
— Протест принят к сведению, — жёстко отрезал Михаил. — Решение окончательно.
Анна встретилась взглядом с Петровым. Его губы дрогнули в благодарной усмешке, в глазах мелькнула живость. Он сжал кулаки, будто сдерживал торжество.
Она быстро собрала бумаги. В зале стоял оглушающий гул. Скамейки скрипели, кто-то сзади тихо шептал:
— Вот это номер…
— Оправдали, а я думал, посадят.
— За что ж ему такие адвокаты?
Кузнецов шагнул к ней, остановился на полпути, скользя по ней долгим, холодным взглядом.
— Ещё встретимся, Коваленко, — процедил он сквозь зубы. — Здесь такие номера не проходят.
— Всё по протоколу, — Анна ответила коротко, не позволяя дрожи появиться в голосе.
Михаил задержал её взглядом у самого выхода из зала.
— Ваше мастерство переходит разумные пределы, Анна Николаевна, — бросил он устало, но с уважением. — Не переиграйте однажды себя.
Она кивнула, сдерживая смешанное чувство триумфа и тревоги.
«В 2005-м это был бы повод для шампанского… А теперь — вкус металла на зубах. Я знала, что Петров не святой. Но что было делать — бросить клиента ради собственного душевного покоя?».
Петров встретил её в коридоре. Его пальто было не по размеру, на лице застыл румянец.
— Спасибо, — тихо сказал он, почти не глядя в глаза. — Всё… вернётся. Я тебе не забуду.
— Не мне — себе, — коротко бросила Анна, отдавая папку. — Вы знаете, куда дальше не стоит соваться.
Петров хмыкнул, почти с ухмылкой.
— Жизнь длинная. Спасибо, адвокат.
Он сунул ей конверт — плотный, с деньгами. На секунду она ощутила облегчение: деньги решали её бытовые проблемы, позволяли думать о следующем шаге.
«А цена? Я знаю, что он не уйдёт с рынка. Эти деньги — с чёрного металла. Деньги против совести».
Из коридора тянуло холодом и эхом голосов:
— Её теперь точно проверят…
— А этот Петров — обратно к своим жуликам…
— Коллегия скоро не выдержит таких оправданий!
Анна сжала конверт в руке, плечи были прямыми, но внутри холод разливался от желудка к шее.
Сзади, у выхода, мелькнула знакомая фигура Григория. Он махнул ей рукой, ухмыляясь:
— Молодец, Коваленко! Теперь будешь моей должницей.
Она отвернулась, не отвечая. Голос Михаила догнал её на лестнице:
— Не надейтесь, что здесь всё прощают, Анна Николаевна. У каждого — свой предел.
Выйдя на улицу, Анна вдохнула морозный воздух Ярославля. Трамвай громко зазвенел на повороте. Она шагнула в новый день, чувствуя тяжесть вины и пульсацию победы — светлая сцена завершалась тревожной нотой: цена свободы здесь была слишком высокой, а её путь только начинался.
Кабинет Михаила был таким же, каким она его запомнила после развода Ивановой: слабо освещённый, пропахший табаком и старой бумагой, с видом на пустеющую улицу. Снаружи свет фонаря рисовал на подоконнике узор из мутного снега. Лампочка под потолком чуть потрескивала, отбрасывая на портрет Ленина зыбкую тень.
Анна вошла, не стуча. Папка с делом Петрова прижималась к груди.
Михаил сидел за столом без мантии, в рубашке с закатанными рукавами. Его пальцы держали сигарету, пепел с неё медленно падал на пустой лист бумаги.
— Закройте дверь, — сказал он устало, не поднимая глаз.
Анна закрыла. Встал щелчок замка.
— Уверен, вы довольны собой, — продолжил он, глядя в сторону окна. — Оправдали человека, у которого половина Ярославля получала алюминий из-под прилавка. И из-под дела тоже.
— А суд признал доказательства недействительными, — отозвалась Анна спокойно. — Это не я придумала отсутствие улик в протоколе. Это ваши… исполнители.
Михаил затянулся и наконец посмотрел на неё. В его глазах не было гнева. Только усталость — и напряжённый интерес, как у врача, наблюдающего редкое заболевание.
— Протокол был испорчен преднамеренно, — сказал он негромко. — Я мог бы начать проверку. Вас, вашего клиента… посредников.
— Начинайте, — бросила Анна, с лёгкой улыбкой. — Только, пожалуйста, не забудьте при этом задать пару вопросов своему заместителю. И участковому Короткову, который проводил обыск. Протокол-то его. Или у вас в штате все непогрешимы?
Михаил посмотрел на пепельницу, затем резко встряхнул сигарету. Пепел упал, разбившись серым кружком.
— Вы умная, Коваленко, — тихо сказал он. — Слишком. Для этого времени. И для этого города.
Анна сделала шаг ближе. В комнате пахло влажной ватой, пылью от старых дел, и какой-то мужской усталостью, притушенной дисциплиной.
— А вы слишком тонкий, чтобы не понимать, почему я это делаю. И чтобы не решиться всерьёз. Вы угрожаете, но не бьёте. Почему?
Михаил не ответил сразу. Он открыл ящик, достал вторую сигарету, не зажигая.
— Я видел таких, как вы, — наконец сказал он. — Дерзкие, с огнём в глазах. А потом — или в архиве, или в психушке. Или, если везёт, замуж за прокурора и — в отпуск до пенсии.
Анна усмехнулась, откинулась на спинку стула у стены.
— Уж простите, но замуж за прокурора — точно не мой путь.
Михаил положил незажжённую сигарету на край стола.
— Я не дам вам распоясаться, Коваленко. Одно дело — форма, другое — суть. Вы слишком быстро раздвигаете границы допустимого.
— Я всего лишь использую закон. А вот вы, похоже, боитесь его последствий, — ответила Анна резко, но без крика.
Он снова посмотрел на неё — долго, чуть прищурившись. Во взгляде мелькнуло что-то почти личное, но тут же погасло.
— У вас будет ещё шанс доказать, на чьей вы стороне. И не передо мной — перед городом. Я вам это гарантирую.
Анна взяла папку, не сводя с него глаз.
— А вы, Михаил Иванович, определитесь, на чьей вы стороне. Пока вас не потащило за теми, кому вы уступаете только потому, что устали.
Она вышла первой, дверь за ней мягко захлопнулась. На лестнице было пусто, пахло половыми тряпками и пылью. Где-то наверху щёлкнула проводка, и лампа мигнула.
«Он устал. Он колеблется. И он опасен. Но не сейчас. Сейчас он просто не знает, с кем имеет дело».
Глава 8: Идеология и слежка
Зал коллегии был набит под завязку. Скрип деревянных стульев, запах затхлой бумаги и прокуренного пальто позади Анны сливались в плотную атмосферу. У стены — портрет Брежнева с прямым, тяжёлым взглядом. Из окна слышалось гудение трамвая и голос из уличного громкоговорителя:
— Товарищи! Усилим бдительность и борьбу с антисоветскими проявлениями на всех участках труда!
Анна сидела в последнем ряду. Перед ней — аккуратно разложенные листы с директивами ЦК КПСС, отпечатанные на серой, шероховатой бумаге. Типографская краска оставляла следы на пальцах.
«Какой, к чёрту, юридический семинар… Это же партийный кружок на минималках».
У трибуны стоял руководитель коллегии — пожилой мужчина с тяжёлым подбородком и бровями, словно нарисованными тушью. Он говорил, не глядя на зал, читая с листа:
— В свете последних распоряжений Центрального Комитета, адвокат обязан занимать твёрдую классовую позицию и выявлять в своих рядах попытки оправдания уголовных и антисоветских элементов.
Кто-то из первых рядов кивнул. Потом ещё один. Движение голов пошло волной, словно гимнастика в строю.