Анна выдохнула, осела на корточки, сжимая часы в кармане.
«Дальше — не спрашивать. Слушать. Наблюдать. Притвориться своей. До первого укрытия. А потом — что-нибудь придумаю. Я же всегда что-нибудь придумываю».
Над ней громыхнул трамвай. Лужа, что копилась у колеса, плеснула на её кроссовки.
Анна поднялась.
«Ничего. Я справлюсь. Только б найти место, где не смотрят на меня, как на цирковую лошадь».
Она зашагала вдоль улицы, пряча лицо от ветра и взглядов.
Дождь не прекращался. Он барабанил по жестяным крышам и лужам, превращая улицы в вязкую кашу из воды, песка и мусора. Анна шла наугад, мимо заборов, дворов с облупленными будками, мимо запахов угля, варёной капусты и мокрого картона. За поворотом — пустырь, за ним — длинное, низкое здание с кирпичными стенами и выбитыми окнами.
Склад. Заброшенный, судя по ржавой табличке на двери и сломанному замку.
«Плевать. Лучше мёрзнуть среди старого кирпича, чем в милицейском участке объяснять, почему у меня в кармане какой-то “самсунг”».
Анна прошла внутрь. Пол под ногами хрустел от песка и мусора. Воздух был сырым, пах плесенью, пылью и железом. Сквозь треснувшие окна пробивался свет, освещая балки, стропила и ряды пустых деревянных ящиков с выцветшими надписями. В углу — старая тележка, несколько ящиков с маркировкой «Минсельхоз СССР» и штабель газет «Ярославский рабочий», покрытых паутиной.
Анна скинула кожаную куртку и повесила на ржавый крюк. Волосы прилипли к вискам, джинсы жались к ногам, как мокрая тряпка.
Она села на ящик, вытащила часы и поднесла к глазам. Механизм был мёртв.
«Ну же… хоть бы тикнули… хоть что-нибудь…».
Тишина.
Смартфон вытащить — даже не подумала. Ни сети, ни розетки, ни смысла.
«Вот и вся моя цифровая эра».
Она вздохнула, закрыла глаза, обняв себя за плечи.
Послышался шаг. Лёгкий, мягкий, как у кота. Анна открыла глаза. В полумраке, возле штабеля ящиков, двигалась тень. Она поднялась и отступила к стене.
— Э, полегче, красавица, — раздался спокойный, хрипловатый голос. — Я ж не милиция. Не кричи.
Из темноты вышел мужчина лет сорока. Тощий, с чуть кривой улыбкой и прищуром. На нём была потёртая кожанка, старые штаны и грязные ботинки. На мизинце — перстень с тёмно-красным камнем. В зубах — самокрутка.
— Ты чего тут устроилась, а? Сквозняки, сырость, не девичье это место.
— Пряталась от дождя, — Анна держалась спокойно, но пальцы сжимались в кулаки. — Случайно нашла.
— Ага. Вижу, как случайно. Куртка-то твоя кожаная — не из «Детского мира». И штаны… Интересные штаны, не по ГОСТу.
Он шагнул ближе. Анна не отступила.
— Слушай, мне не до разговоров. Я просто посижу. Уйду — и всё.
— Не кипятись, — мужчина улыбнулся. — Григорий я. А ты?
— Аня.
— Ну, Аня, — он присел на ближайший ящик, вытряхнул пепел на пол. — Вид у тебя… чужой. Как с витрины.
— Я… недавно приехала.
— Из Штатов, что ли? Или с Европы?
— Из Москвы, — коротко сказала она.
— Из Москвы… — Григорий усмехнулся. — Ты ж не с работы сбежала?
Анна промолчала.
— Документы есть?
Она качнула головой.
— Паспорт потеряла.
— Бывает, — он кивнул. — А милиция — не бывает. Они не любят таких «бывает».
— Я и сама не в восторге.
Он затянулся, выпустил дым.
— Ну ладно. Могу помочь. Документы — это не проблема. С фотографией, как у всех. И пропиской временной, если надо.
Анна подняла глаза.
— А что взамен?
Григорий усмехнулся.
— Да ничего такого. Просто… серёжки твои. Блестят интересно. И может… потом, если попрошу кое-что разузнать. Ты ж явно не дурочка.
Анна провела пальцами по уху. Пластик. Бижутерия. Но выглядело дорого.
— Серёжки забирай. А насчёт «разузнать» — посмотрим.
— Умная. Правильная. Это хорошо, — он кивнул, затушил самокрутку. — Сиди тут пока. Снаружи шумят. Дожди, люди… Милиция мимо утром ходила. А вечером я приду. Принесу тебе кое-что. Ну и… оформим.
— Фотография нужна?
— Найдём. У меня есть аппарат. Полароидный, только никому не говори. Американская штучка.
Анна села обратно на ящик.
— Спасибо.
— Пока не за что. Но если кто спросит, ты тут не ночевала. И меня не видела.
— Угу.
Он скрылся в темноте склада.
Анна облокотилась на стену, прижав к груди куртку.
«Началось. Только не хватало связей с полукриминалом. Но если это — путь к документам, выбора нет».
На улице грохнуло — проходил грузовик.
Внутри было тихо. И впервые за всё утро — тепло.
Григорий вернулся чуть позже полудня, как и обещал. Дождь продолжал барабанить по крыше, как сбившийся метроном. Он вошёл с краю, не глядя по сторонам, откинул полог из мешковины и прошёл к дальнему углу склада, где устроил нечто вроде своего «офиса»: три ящика в ряд, на одном — бутылки водки, свёртки с тканью, пачки сигарет «Ява», на другом — папка, жёлтый карандаш и аккуратный пепельник из консервной банки.
Анна поднялась, поправив влажную майку под курткой.
— Ну что, — сказал он, устраиваясь на ящике и закуривая. — Пришло время оформить твою… прописку.
— Паспорт?
— С фотографией. Вот.
Он достал из кармана кожанки маленькую коробку, открыл крышку — внутри была мыльница с аппаратом: серебристый, пузатый, с обмоткой из чёрной кожи. Анна узнала: действительно «Полароид».
— Могу сделать, как ты сказала: родилась в Москве, по специальности — юрист. Тут никто особенно проверять не будет. Тем более, ты и говоришь по-умному.
— А имя?
— Анна Николаевна Коваленко. В самый раз. Есть такая актриса в Театре кукол, но ты — другая.
Анна усмехнулась.
— Мило.
— Улыбнись.
Он щёлкнул затвором. Через пару минут тёплая бумага легла на ящик. Из серого пятна проступило лицо: мокрые волосы, настороженные глаза, мимика — будто между усталостью и вызовом.
«В 2005 году мне делали паспорт в многофункциональном центре. За двадцать минут. Тут — на ящике, воняя табаком, под партсборщину с громкоговорителя».
Григорий достал бланки. Бумага была плотная, с водяными знаками.
— Это не фальшак. Просто незаполненные. С печатью тоже не обман: один товарищ у меня с типографии. Сюда — штамп, сюда — подпись. Ну и трудовую тоже начнём. Где хочешь работать?
— Адвокат.
Он удивлённо поднял бровь.
— Серьёзно?
— Серьёзно.
— Тут таких не жалуют.
— Я справлюсь.
Он пожал плечами.
— Справишься — значит, так и быть.
Анна смотрела, как он заполняет строки, аккуратно, с нажимом, будто в анкете заключённого. Сердце било в висках.
«Я шла по административке, защищала по экономическим. А теперь… покупаю себе документы. За серёжки и молчание».
Он закончил, протянул ей бумаги.
— Вот, держи. Всё честно. Не шучу.
Анна взяла документы. Бумага шуршала в руках, пахла типографской краской.
— Тебе серьги и браслет.
Она сняла украшения, положила на ящик.
Григорий сразу убрал их в карман.
— А теперь слушай. Иногда мне надо кое-что… узнать. Без лишних вопросов. Люди, связи, кому что сказал. Ты вроде сообразительная. Если что — просто узнаешь и скажешь. Без бумаг, без следов.
— Я не шпион.
— Я и не прошу. Просто — ухо да глаз. Иногда.
Анна кивнула.
— Посмотрим.
— Вот и договорились.
Он достал ещё одну пачку «Явы» и протянул.
— На всякий случай. Тут курят все. Даже кто не курит.
Анна взяла, не распечатывая.
— Спасибо.
— Паспорт положи в укромное место. Завтра скажешь, куда устроиться хочешь. Я помогу.
— А где я буду жить?
— Тоже найдём. Есть одна комната на Чернопрудной. Хозяйка — добрая, глаз плохой, слух ещё хуже. Зато не задаёт вопросов.
Анна кивнула.
Он встал.
— Ладно, Аня-адвокат, теперь ты — гражданка. Официально. До вечера тут пересиди. Потом покажу дорогу.
Он ушёл, оставив за собой запах дешёвого одеколона и табака.
Анна осталась на ящике, держа в руках паспорт и трудовую. Документы были настоящими. А значит — был шанс.
Глава 2: Серость Ярославля
Утро было серым и влажным, как промокший от времени свитер. Дождь всё ещё капал с проводов, стекал по облупленным фасадам, превращал асфальт в зеркальную кашу. Анна шла по центральной улице Ярославля, сжимая в кармане старинные часы. Они казались особенно тяжёлыми сегодня, словно знали, куда привели её.
«Семь утра, а уже очередь за хлебом. В 2005-м я бы в это время наливала кофе из кофемашины и листала “Ведомости”. Здесь — экскурсия в хронику дефицита».
У гастронома толпилась очередь — человек двадцать, не меньше. Женщины в платках, с авоськами, закутанные по уши, мужики в фуфайках и кирзачах, подкуривая «Приму» и ругаясь сквозь зубы. Над входом — выцветшая табличка «Гастроном № 3». По стене — облупленный плакат: «Труд — дело чести, славы и доблести!».
Анна встала в конец, озираясь. На неё посматривали. Джинсы, кожаная куртка, осенняя шапка не в моде. Одежда выдавала её с головой.
— Не наша, что ли? — Донеслось из очереди.
— Москвичка, может. Или прибалтийская. Говорят, у них там мода своя.
— А может, артистка.
Анна делала вид, что не слышит.
Внутри пахло сырым деревом, капустой, картофельной кожурой. Магазин был тусклый, как подвал. За прилавком — женщина лет пятидесяти в белом халате, со взглядом, как у таможенника на досмотре.
Анна подошла к витрине.
— Доброе утро. Кофе есть?
Продавщица подняла брови.
— Кофе?
Она произнесла слово с такой интонацией, будто Анна спросила о трюфелях.
— Растворимый. Или молотый.
— Девушка, это не Москва. У нас тут капуста, гречка и «Завтрак туриста». Всё. И то — по талонам.
Анна постаралась говорить мягко:
— А без талонов никак? Мне бы просто что-нибудь съестное…
Продавщица засмеялась. За ней тоже засмеялась очередь.
— Ты что, думала, сюда приехала — и тебе батон с маслом на блюдечке?