Анна шагнула вперёд.
— Одно хозяйственное. Если есть.
Продавщица молча подняла взгляд, окинула Анну с головы до ног и прищурилась.
— Талоны где?
— Какие?
— На мыло, — сухо произнесла она. — Без талонов мыла не получишь. Следующий!
— Подождите, — Анна нахмурилась. — Я работаю. У меня трудовая…
— Работай хоть маршалом, — буркнула продавщица. — Талоны от ЖЭКа. Без них — гуляй. Следующий!
Пожилая покупательница позади фыркнула:
— Тоже мне, столица нашлась.
Анна отошла в сторону, стараясь не выдать раздражения.
«Выдохни. Это не суд. Тут по-другому. Не выиграешь словом — ищи другое оружие».
На выходе из гастронома сквозняк пах рыбной консервацией и прогорклым подсолнечным маслом. Над дверью, под лозунгом «Труд — дело чести», облетела буква «Д» — теперь надпись казалась особенно ироничной.
На углу, где торговали молоком, она увидела знакомую фигуру. Григорий стоял, прислонившись к стене, в фуфайке и синих штанах, курил папиросу без фильтра. У ног — холщовый мешок. Периодически к нему подходили люди, и он незаметно что-то передавал в руки.
Анна подошла, аккуратно.
— Григорий.
Он обернулся, прищурился.
— А, юристка. Что-то не так?
— Мне нужно мыло.
Он усмехнулся уголком губ.
— Неужели с вашим положением — и в дефицит попали?
— Не по адресу оказалась. Без талонов — ни шагу. А у меня только паспорт.
— Паспортом тут только с продуктовой базы можно зайти — да и то если родственник, — протянул он, стряхивая пепел. — Хозяйственное, значит?
— Самое обычное. Чтобы стирать и не привлекать внимание.
Он помолчал, потом вздохнул, покопался в мешке. Вытащил завернутый в газету брусок серого цвета.
— Одно. На первое время.
Анна взяла осторожно.
— Что взамен?
— Потом поговорим. Ты же понимаешь, я не за спасибо работаю. Но ты — нужная. Не дура, к системе не лезешь, зато толк в бумагах знаешь. Пригодишься.
Она кивнула.
— Благодарю. И… если что — приходи.
Он фыркнул.
— Мне к вам, юристам, только за приговором. Но если запахну — найду. Ты не пропадай.
Анна сжала мыло в ладони, ощущая его шероховатую поверхность, и пошла прочь по скользкой мостовой. Воздух пах дымом и чьими-то гренками. Сумка стала чуть тяжелее.
День стоял серый, с рыхлым снегом под ногами и влажным воздухом, от которого перчатки быстро намокали. Библиотека на улице Советской оказалась в здании старой купеческой усадьбы — с облупленным фасадом, каменной лестницей и двойными дверями, через которые входили, будто в храм. Только вместо икон — портрет Брежнева и лозунг: «Книга — лучший друг трудового человека».
Анна вошла, сжимая сумку и паспорт. Внутри пахло пылью, чернилами и чем-то кисловатым, будто подгнившими картофельными мешками в подвале. Воздух был неподвижен, как на складе.
За стойкой сидела библиотекарь — женщина лет шестидесяти, с густой седой косой, толстыми очками и лицом, напоминающим бухгалтерский отчёт. Она взглянула поверх очков.
— В читальный? Абонемент? — Деловито, без приветствия сказала она.
— Мне нужен доступ к юридическим материалам. Уголовный кодекс, УПК… если есть.
Бровь библиотекаря приподнялась, будто услышала не просьбу, а вызов.
— Для доступа к специальному фонду требуется разрешение. Вы юрист?
— Адвокат, — коротко кивнула Анна, доставая паспорт. — Ищу актуальные нормы.
— Разрешение из исполкома есть?
Анна замерла. Механизм бюрократии заклинил в голове.
— У меня есть дело в суде, — она попыталась сохранить тон спокойным. — Мне нужно свериться с положениями, связанными с показаниями, подлежащими исключению.
Библиотекарь не сдвинулась.
— Извините. Только по направлению. Или с пропуском. Пропагандистская литература — вон там, — она указала сухим пальцем на ряд полок, у которых дремала пара мужчин в ватниках.
«Тут даже законы под замком», — сдерживая вздох, подумала Анна.
Она прошла вглубь зала, к книжным стеллажам. Полки стояли, как в казарме: ровно, строго, бесстрастно. «История КПСС», «Речь тов. Брежнева на XXIII съезде», «Великий путь советского народа». Ни одного правового сборника.
Анна обошла по кругу стеллаж, мельком поглядывая на других посетителей. Один читал газету, облокотившись на подоконник. Другой медленно перелистывал брошюру с названием «Пролетарское право», задевая губами указательный палец перед каждым поворотом страницы.
Она достала из сумки блокнот, сделала вид, что записывает цитаты. Но внутри всё клокотало.
«Мне нужен хотя бы УПК. Хоть 156-я. Без текста я слепа. А в суде ошибок не прощают».
Возле окна библиотекарь откашлялась и поправила табличку «Разговаривать запрещено». Её взгляд — прямой, как линейка, — скользнул по Анне.
Анна подошла ближе к стойке.
— Простите… а если через знакомых? Без исполкома?
— Мы по уставу работаем, — отрезала библиотекарь. — Личные просьбы не проходят.
Анна кивнула, как бы соглашаясь. И вышла, крепко прижимая сумку.
На улице снег стал гуще. Она встала у фонаря, вдыхая сырой воздух.
«Григорий. Только он. Противно — но придётся. Закон под ключ — у него».
Она направилась в сторону рынка, где по вечерам Григорий грелся у чайной, закутавшись в фуфайку, и говорил с людьми так, будто держал в руках их талон на жизнь.
Теперь ей тоже нужен был его ключ. К знаниям. К страницам. К тем статьям, которые она знала наизусть — но которые теперь могли лежать под замком в ярославской библиотеке, как контрабанда.
Глава 12: Огонь диссидентства
Утро в коммуналке наступало не с солнцем, а с царапаньем метёлки по лестничной площадке и хлопками дверей, за которыми варилась каша. В комнате Анны было холодно — под ногами гудели половицы, свеча на столе дрожала, отбрасывая длинные тени на выцветшие обои и грубые страницы пожелтевших бумаг. Огонёк подрагивал, будто знал: до полудня электричество не дадут.
Анна сидела в свитере, на плечи накинут старый платок, пахнущий нафталином. Перед ней лежала папка — дело Веры Лашковой, тонкая, но плотная бумагами, обвинением и тенью прошлого. Пальцы мерзли, но она не отрывалась от листов. Каждый абзац, каждая формулировка из Уголовного кодекса — всё читалось ею с прищуром, вниманием охотника.
«Статья 70. Антисоветская агитация. За машинописные листки — шесть лет. Шесть лет за то, что перепечатала чужое. И ни одного слова о подстрекательстве или организации».
Стук за дверью заставил её замереть. Скрипнула доска в коридоре. Чужая тень прошла мимо, отбрасывая полоску света под дверью. Анна прижала ладонь к тайнику под половицей, будто проверяя, на месте ли заметки.
Шепотки в коридоре усиливались. Кто-то шуршал газетой, кто-то шептал:
— Опять у неё свеча. Пишет, как будто партийный доклад…
Она сжала челюсти. Отложила папку, открыла книгу «История КПСС», где между страницами прятался её блокнот с записями. Вынула, поставила рядом с папкой, достала карандаш. Свет качнулся.
«Секретарь суда. Он ведёт журнал. У него копия протокола обыска. Если получу — смогу проверить, были ли нарушения при изъятии. А без этого — слепая защита».
Она потянулась за замаскированной папиросой, но передумала. Вместо этого, подошла к окну. Снаружи — дым из труб, голые ветки, идущие вдоль тротуаров рабочие в телогрейках. Она прижалась лбом к стеклу.
«Григорий найдёт путь. Но это снова он. И снова я — через него. Деньги Петрова, теперь — подкуп. А я здесь, чтобы защищать закон…».
Она отступила от окна, быстро подошла к столу и выдернула лист бумаги.
Чернила медленно выдавливались из старой ручки.
Григорий. Срочно. Нужна копия протокола обыска по делу Лашковой. Секретарь суда, зовут Алексей. Действуй аккуратно. Оплата — как договорились.
Она сложила записку и спрятала в обложку «Литературной газеты», лежавшей под кроватью.
Потом вернулась к столу, выровняла бумаги, задвинула тайник, поправила свечу. В голове — не утихала внутренняя дрожь, как при деле Петрова. Тогда доказательства подложили — но и он не был невинен. Теперь — Лашкова. Молодая машинистка, арестованная за перепечатку журнала «Феникс» и «Белой книги». Никакого насилия, никакого призыва — только текст. И годы лагерей.
Анна снова взяла лист.
— Шестнадцатого — обыск. Семнадцатого — арест. Без допроса? — Она пробормотала, делая пометки. — Где ордер? Подписан кем? Ищу нарушение процедуры…
Снова — скрип в коридоре. Чёткий каблук. Анна подняла голову.
За дверью — тень. Голос:
— Понаехали. Словно свои книжки важнее нашей картошки.
Скрип удалился. Тень исчезла.
Анна подняла руку, провела по лицу. Дыхание выровнялось. Она села снова.
Папка. Блокнот. Тайник. Записка для Григория. Всё на своих местах.
«Ты пришла сюда с идеей защищать. Ты знала, что система грязная. Но теперь ты в ней. По горло. И всё равно — дальше. Потому что Вера — она могла бы быть тобой. В другой Москве. В другой квартире. В другой жизни».
Она погасила свечу, открыла обложку блокнота, и карандаш снова заскрипел по бумаге.
Работа продолжалась.
Фонарь над переулком мигал, словно подмигивал кому-то невидимому, а потом на секунду замирал, оставляя тёмную щель между зданиями суда и прачечной в полумраке. Асфальт блестел от недавней слякоти, пах сыростью, пеплом и чем-то медленным, липким — как страх.
Анна стояла в тени, прижав к боку старую сумку с заметками. На ней тёмное пальто, платок надвинут на лоб. В свете фонаря её глаза казались глубже обычного — насторожёнными, словно каждый прохожий мог быть свидетелем сделки, которую она презирала.
Григорий появился почти бесшумно — из-за угла, запахнув кожанку и сунув руки в карманы.
— Протокол принёс, — он не стал здороваться.
— Деньги у меня, — Анна сделала шаг навстречу.
Он оглянулся на улицу — мимо проходил мужчина в сером пальто, будто нарочно медленно. Фигура скрылась в полумраке. Григорий кивнул.