— Вот, марш! Идеально, чтобы заснуть с мыслями о трудовой доблести.
Она откинулась на спинку стула, посмотрела в потолок. Трещина в штукатурке напоминала тонкую линию на старом плане Москвы.
«Надо учиться повторять, что слышу. Эти фразы… “под водительством”, “досрочно выполнили”, “трудовая вахта”… надо выучить. Это не просто слова. Это пароль».
Она встала, подошла к сумке у кровати, проверила мясо — прохладное, завёрнуто в бумагу. Всё на месте.
Подошла к окну. На улице — темень, но фонарь больше не мигал. Мужчины в пальто не было.
«Завтра — другие слова. Другой голос. На публике — лозунги. Внутри — блокнот. Я умею жить в системе. Любой».
Радио затянуло:
— И пусть партия скажет: вперёд!
Анна выключила приёмник. В комнате сразу стало тише, даже свеча будто облегчённо вздохнула. Она села обратно к столу и стала выписывать фразы: «строим коммунизм», «дружный коллектив», «благо Родины».
Для неё это была не пропаганда. Это был словарь выживания.
Свеча на столе догорала медленно, капая жирным воском в жестяную крышку из-под обувного крема. Комната напоминала временный штаб — маленький, обветшалый, но стратегически выверенный. Анна сидела на табуретке, склонившись над столом, вырывая из блокнота страницу за страницей. На каждой — заметки: даты, фамилии, фразы из стенограмм, в которых советская прокуратура пыталась утопить женщин вроде Лашковой. Всё это теперь — бумажные мины.
Она аккуратно сложила листы, по очереди просунула их в нижнюю часть коробки из-под обуви, накрыв сверху обрывками газет, старыми квитанциями и обёртками от мыла. Поставила коробку в самый дальний угол под кроватью и задвинула туда же стопку башмаков.
«Если сюда сунутся с обыском — эта коробка должна выглядеть как мусор. Как банальный, советский, никому не нужный хлам».
Слышался звон посуды и бормотание из кухни. Пахло поджаренной картошкой, квашеной капустой, щепоткой жира и нетерпением.
Анна поднялась, завязала на голове платок, сунула руки в холодную воду в тазике — помыть, не помыть? Решила, что запах капусты всё равно перебьёт любые запахи пальцев. Вышла в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь.
На кухне кипел обычный вечер. Лидия ворчала, стоя у плиты, помешивая что-то в кастрюле. Иван сидел у окна, с чашкой чая и куском хлеба, болтая ногой. Вера Павловна в очках чистила свёклу.
— Ну, раз пришли — шинкуйте, — бросила Лидия, не глядя. — Раз уж мясо достали, значит, и борщ научитесь варить. Не в ресторане, чай.
— Шинковать капусту? — Анна осторожно взяла нож. — Сейчас. Только покажите, как именно.
— Как?! Да как все нормальные люди! — Фыркнула Лидия. — Не крошить, а тонко, длинно, вот так. Видите?
Вера Павловна вмешалась мягче:
— Сначала разрезаете кочан пополам. Потом — на тоненькие полосочки. Чем тоньше — тем вкуснее борщ. Иван, убери локти с разделочной доски!
— А чего я? — лениво спросил он. — Я тут чай пью, а не капусту режу.
Анна вздохнула и взялась за дело. Капуста сопротивлялась. Полоски выходили кривые, одни — широкие, другие — едва заметные. Нож скользил, и в какой-то момент она чуть не порезала палец.
— Тьфу ты, барышня, да вы ж пальцы себе пообрезаете, — пробурчала Лидия. — Держите вот так. Да что вы, как с иностранным ножом!
— В Москве не учат борщу? — Усмехнулся Иван. — Или там у вас пиццу подают?
Анна усмехнулась натянуто:
— Теперь — борщ. Пицца у меня закончилась.
Все хмыкнули. Атмосфера, вопреки ворчанию, была почти домашней.
— Ну, ничего, научитесь, — сказала Вера Павловна. — Мы вам покажем, как борщ — настоящий, с зажаркой, на свиных косточках. А вы, может, нам про уголовные статьи расскажете — для общего развития.
Анна кивнула, опуская взгляд на капусту.
«Борщ вместо пиццы — мой новый уровень выживания. Главное — не сболтнуть чего-то не по времени».
Она старалась делать движения увереннее. Лезвие скользило по бело-зелёной массе капусты, и в этом ритме, под звук кастрюль, щелчков ножа и капель кипящей воды, было что-то медитативное.
— Дайте ей чуть свеклы — пускай натирает, — скомандовала Лидия. — Раз пришла, пусть до конца. У нас тут не кино.
— Да я не возражаю. Вы только скажите, как правильно.
— Правильно? — Лидия посмотрела пристально. — Чтобы вкус был — душой надо варить. А душа у вас… ну, пока холодная. Зато руки — ничего. Потеплеют.
Анна усмехнулась.
«Спасибо, Лидия. Это, наверное, ваш способ сказать, что я не совсем безнадёжна».
Она продолжала натирать свёклу, слушая, как Иван рассказывает байку о том, как однажды потерял паспорт и месяц работал по чужому. Смех, звяканье посуды, запахи… всё это на несколько мгновений делало время неважным.
Но внутри, за всем этим бытом, под слоем капусты и картошки, у Анны билось другое — острое, сосредоточенное: коробка под кроватью. Нельзя забыть.
— Завтра попробуем варить вместе, — сказала она вдруг. — Может, даже съедобно получится.
— Если не сожжёте плиту, — буркнула Лидия.
— А если и сожгу — скажу, что боролась с саботажем, — улыбнулась Анна.
— Во-от, — фыркнула Вера Павловна. — Уже говорите, как настоящая советская женщина.
Их смех затих, когда за дверью хлопнуло что-то тяжёлое. Все на секунду замерли. Потом продолжили готовку.
Анна не подала виду, но сердце сжалось.
«Коробка на месте. Документы спрятаны. Я — просто женщина, учусь варить борщ. Всё по правилам».
Она вздохнула и продолжила шинковать.
Глава 14: Первые трещины
Свеча на столе горела неровно, пламя дрожало от малейшего сквозняка, отбрасывая неясные тени на пожелтевшие листы. Пахло воском, картошкой из кухни и холодом. Электричество снова вырубили — то ли профилактика, то ли преднамеренное совпадение. Анна встала, подтянула платок на лбу и опустилась обратно к столу, где лежала папка с делом Александра Гинзбурга.
Её пальцы были чуть скованы от февральского холода, но движения оставались точными. Она сняла резинку с папки, аккуратно расправила страницы.
На первом листе — обвинение по статье 70 УК РСФСР: антисоветская агитация. Формулировки — как по шаблону: «умышленное распространение клеветнических измышлений», «подрывная деятельность», «осознание преступного характера своих действий».
— Осознание, — тихо пробормотала она, прищурившись. — То есть мотив уже вписан в обвинение. Удобно. Без анализа, без экспертизы.
В коридоре заскрипели половицы. Анна мгновенно замерла. Под свечой поблёскивали обложки: папка, книга «История КПСС», подложенная для маскировки.
Тень на двери — чья-то. Потом — шорох.
Она вздохнула. Лидия. Кто ж ещё?
«Ну конечно, если я не сплю — значит, пишу донос. Или рассылаю листовки голубями».
Анна поднялась, проверила замок. Затем, крадучись, подошла к кровати, отодвинула половицу. В щели скрывалась коробка из-под обуви с аккуратно сложенными заметками — черновиками, выписками, чужими рассказами. Она быстро проверила, на месте ли всё. Закрыла. Засунула доску обратно.
Возвращаясь к столу, взглянула на сумку у стены. Внутри — остатки денег от дела Петрова. За эти деньги Григорий подкупил милиционера, принесшего копии документов по делу Гинзбурга.
«Я спасла мать — и вора. Теперь беру дело диссидента. За взятку. Отличная у меня адвокатская траектория: от норм Конституции до подвала с коробкой».
Она села, потёрла виски и снова взялась за чтение.
Страницы шуршали сухо, на бумаге проступали отпечатки пальцев того, кто держал их до неё.
«Белая книга». Материалы суда над Синявским и Даниэлем. Свидетельства фальсификаций, протоколов с расхождениями. Удивительно, как грамотно и сдержанно она была составлена. Ни одного прямого оскорбления, только факты.
Она записывала карандашом:
— Нарушение ст. 46 УПК — отказ в вызове свидетелей защиты.
— Протокол расшифрован неправильно — нет подписей обвиняемых.
— Не допущен адвокат по выбору, назначен штатный.
Раздался стук в стену — три раза. Потом — женский голос.
— Аннушка, вы уж извините, у нас утюг через ваш предохранитель работает. Вы не вскипятили там чего?
— Нет, Вера Павловна, — ответила она через дверь. — Просто свеча. Я скоро всё потушу.
— Ну и славно, а то Лидия уж бурчит, будто вы здесь химичите.
Анна улыбнулась, несмотря на напряжение.
«Да. Химичу. Статья 70. Готовлюсь к ней, как к аттестации».
Она снова склонилась над делом. Читала, вычёркивала, записывала. Рядом лежала «История КПСС», где в середине — вырезанное углубление, скрывающее аккуратно сложенные её личные заметки: даты, параграфы УПК, цитаты из уголовного кодекса.
Через окно в комнату проникал звук трамвая — глухой звон на стыке рельс и морозного железа. А следом — гудение уличного громкоговорителя:
— …На повестке дня — усиление трудовой дисциплины. Впереди — четвёртый квартал пятилетки. Коллектив завода «Красный Профинтерн»…
Анна вздохнула.
«Гинзбург, если ты слышишь это сейчас — держись. Я сижу в Ярославле, в комнате с коробкой под полом и книгой с дырой внутри. У нас с тобой разные камеры, но одна страна».
Она потянулась за чашкой — чай уже остыл, но это было неважно.
— Не уснули ещё? — Раздался голос за дверью. Это была Лидия.
Анна поморщилась, медленно подошла и приоткрыла дверь.
— Нет. Материалы читаю.
— Всё читаете. Всё вас интересует. Не устаете?
— Работа у меня такая. Я же — москвичка.
Лидия с прищуром посмотрела на неё:
— Москвичка — и в коммуналке. Странно как-то.
Анна кивнула:
— Бывает. В Москве тоже крыши текут. А я — не партработник. Юрист.
— Юристов — полно. А такие, как вы, — один на весь подъезд. Ну ладно. Смотрите, свечу не забудьте потушить. А то у нас как-то у Панкратовых пожар был — от газеты.
— Не забуду. Спасибо.
Дверь закрылась. Анна вздохнула, вернулась к столу.
Вся её жизнь теперь помещалась между коробкой под полом, дыркой в книге и чайником без крышки. Но сердце билось ровно. Чуть учащённо — но ровно.