Её взгляд скользнул по контуру переулка, и в полумраке, за ржавой трубой, что-то мелькнуло. Тень.
«Он опять здесь. Серое пальто. Или это уже у меня в голове?».
— Если что — я тебя не знаю, — произнёс он, уже поворачиваясь к выходу.
— Угу. А я тебя никогда не встречала, — тихо ответила она и пошла в обратную сторону.
Дома свеча снова трепетала. На столе, в окружении тетрадей и расчерченных листов, лежал свёрток. Анна села, не снимая валенок, и осторожно развязала шнур.
Первым выпал лист с заголовком: «Пояснительная записка. Власов Д. С.».
Она читала быстро, цепляясь за детали: «…двигался со скоростью не более 40 км/ч… видимость была ограничена… пешеход выбежал внезапно…».
«Так. Классика. Перекладываем вину на потерпевшего. Но без свидетелей — это можно крутить».
Следующим был акт экспертизы: «…травмы тяжёлые… черепно-мозговая, перелом таза… устойчивый риск инвалидности».
Анна помедлила.
«Семнадцать лет. У мальчишки — вся жизнь наперекосяк. А я — играю в адвоката дьявола».
Она выдохнула, потёрла переносицу.
«Без свидетелей, с машиной, записанной на суд, и врачом, связанным с прокуратурой… Это можно тащить. Даже без героизма».
Она записала на полях:
— сослаться на плохую освещённость;
— указать на отсутствие пешеходного перехода;
— запросить независимую экспертизу, если удастся «уговорить» врача.
В свёртке нашлись и фотографии машины — передняя фара выбита, но следов торможения почти нет.
— Подстава. Или спешил, или пьян был, — тихо проговорила она. — А у меня ни медсправки, ни протокола алкотеста.
Она снова записала:
— сделать акцент на том, что состояние водителя не зафиксировано;
— доказать, что следствие велось в интересах одной стороны.
Анна откинулась на спинку стула.
«Адвокатская логика против морали. Победит логика. Потому что я живу в Ярославле 1969 года. И здесь право — это тень под фонарём».
В сумке затрепетали газеты, одна из них — «Ярославский рабочий» — выпала на пол. Заголовок: «Социализм — гарантия справедливости».
Анна усмехнулась.
— Только не в этом переулке.
И снова опустила глаза к материалам дела, будто вчитываясь в инструкцию по выживанию.
Ярославский областной суд — зал номер три. Полутёмный, с высокими потолками, деревянными скамьями и запахом старого лака, въевшегося в каждую трещину пола. Над столом судьи — портрет Ленина, освещённый тусклой лампой, мигающей на поворотах тока.
Анна сидела на третьем ряду от прохода. На ней было тёмное шерстяное платье и валенки, под сиденьем — сумка с заметками, а в голове — холодный расчёт, перемешанный с уколами сомнения.
«Государственный адвокат — формальность, а не защита. Всё держится на тонкой нитке. Протоколы без свидетелей, водитель на нервах, Кравцов — рядом. Главное — не встревать. Слушай, наблюдай, запоминай».
Перед судом стоял свидетель — мужчина лет пятидесяти, в пиджаке с засаленными локтями и дрожащими руками. Его звали Потапов, он утверждал, что видел момент наезда.
Судья Иван Ковалёв, молодой, сдержанный, в тёмном костюме и с папкой, аккуратно уложенной перед собой, кивнул:
— Продолжайте перекрёстный допрос.
Государственный адвокат в очках с проволочной оправой, слегка сутулясь, встал и повернулся к свидетелю:
— Потапов Сергей Егорович, уточните, пожалуйста: во сколько, по вашему мнению, произошла авария?
— Ну… примерно… после шести. Уже темнело.
— Вы точно видели, кто был за рулём?
— Ну, я… я увидел машину, как она свернула, а там — парень вроде бы. Но лица не разглядел. Темно ведь было.
Прокурор Елена Маркова, сидевшая у противоположного стола, щёлкнула ручкой, приподняла бровь и вмешалась:
— Возражаю. Свидетель уже давал показания, что опознал автомобиль, зарегистрированный на гражданина Власова.
— Я спрашиваю не про автомобиль, а про водителя, — спокойно ответил адвокат. — Свидетель утверждает, что не видел лица. Это важно.
Ковалёв кивнул.
— Протест отклоняется. Свидетель, продолжайте.
Потапов занервничал.
— Машина белая была, а водитель… ну… вроде молодой. Но точно — не скажу.
— Почему вы тогда указали именно на Дмитрия Власова?
— Мне сказали… то есть, не сказали — в отделе, там, когда бумаги писали, спрашивали, не знаю ли я, чья машина. А я только и вспомнил, что вроде у судьи сын на такой ездит.
В зале послышался лёгкий шёпот. Кравцов-старший, в кожанке, сидел молча, сцепив пальцы, его взгляд был направлен строго вперёд. Олег, на скамье подсудимых, сидел с прямой спиной, будто в театре, а не под угрозой приговора.
Анна прикусила губу.
«Провал. Потапов — не свидетель. Он — слух. Этого хватит, чтобы пошатнуть обвинение. Даже при Марковой».
Прокурор наклонилась к отцу пострадавшего и что-то быстро записала в блокнот.
Судья взглянул на часы.
— Перерыв десять минут.
Анна встала, потянулась и вышла в коридор, прижав сумку к боку.
«Они не видят. Они не понимают. Это не про мальчика, сбитого на улице. Это про то, у кого больше рычагов. И кто купит себе чётче воспоминание свидетеля».
За её спиной в зале заскрипели лавки. Судья встал последним, обводя зал взглядом. Его глаза на мгновение задержались на Анне — не строго, не подозрительно. Скорее — оценивающе.
Она отвернулась и пошла в сторону буфета, в ту же сторону, где в её времени находилось фойе с кофе и автоматом.
«А тут — только компот и взгляд через плечо. Но я всё равно играю лучше, чем они».
Зал номер три Ярославского областного суда дышал холодом, лаком и напряжением. Пахло воском и потом. В тусклом свете ламп всё выглядело будто покрытым старой пылью: стол судьи, полированные панели стен, и даже лицо прокурора Марковой, строгое, невыразимое, словно сделанное из бумаги.
Анна сидела на том же месте — третий ряд от прохода, ближе к задней стене. На коленях лежала папка с заметками, поверх которых — вырезка из «Советской Юстиции» за январь шестьдесят девятого.
«Ни одного свидетеля. Потапов — тень, не человек. Адвокат сдувается. Даже не заметил, как прокурор повела его в сторону. Сейчас будет финальный удар».
У стола защиты, за который сегодня отвечал адвокат сынка Власова — человек нервный, худой, с потными ладонями, — царила неуверенность. Он перебирал бумаги, что-то шептал себе под нос.
Судья Ковалёв стукнул деревянным молотком.
— Сторона защиты имеет последнее слово по поводу материалов дела.
Адвокат встал, очки на переносице запотели. Он пробежался глазами по протоколу, затем кашлянул и обратился к судье:
— Уважаемый суд, в материалах дела отсутствуют прямые свидетельства, указывающие на то, что именно мой подзащитный, Дмитрий Власов, находился за рулём транспортного средства.
Маркова подняла голову от блокнота.
— Возражаю.
Ковалёв кивнул.
— Слушаю.
— В деле имеются показания гражданина Потапова, — её голос был чётким, как удар кнутом. — Он видел автомобиль, подтверждён номер, совпадающий с машиной Власова. Кроме того, в момент происшествия Дмитрий Власов не смог предоставить алиби.
Адвокат запнулся.
— Но… свидетель Потапов признал, что не видел лица водителя…
— Он подтвердил, что видел молодого человека, — перебила Маркова, не поднимая голоса. — Согласитесь, Власов — не старик.
Шёпот прошёл по рядам. На первом ряду сидел Виктор Кравцов, отец пострадавшего мальчика. Его руки были сжаты, лицо — неподвижно, будто каменное. Он смотрел в одну точку — на адвоката.
Анна перевела взгляд на судью. Ковалёв листал дело, не торопясь. Он держался сдержанно, но глаза его были внимательны, как у хищника.
Адвокат попытался собраться.
— Прошу суд исключить из дела протокол допроса Потапова как недостоверный.
— Основание? — Спокойно спросил Ковалёв.
— Он противоречит себе в деталях. Упоминает темноту, отсутствие фонарей, и не может с уверенностью сказать, кто был за рулём.
Пауза. Судья задумался, затем:
— В ходатайстве отказано. Протокол остаётся в деле.
Маркова мельком взглянула на Кравцова и вновь склонилась над блокнотом.
«Всё, точка. Не исключили. Теперь обвинение может вцепиться. А защитник растерян. Сейчас ему не хватит воздуха».
Адвокат опустился на место, судорожно сняв очки. Он понимал: дело проиграно.
Анна наклонилась к сумке, достала старую ручку и сделала пометку: «Ключевая ошибка — не надавил на техническую экспертизу. Машина без следов — версия посыпалась бы».
В зале повисла тишина. Судья стукнул молотком:
— Суд удаляется для вынесения решения.
Когда он поднялся, его взгляд скользнул по залу и задержался на Анне. Всего на долю секунды.
«Он знает, кто я. Или догадывается. Игра началась — всерьёз».
День был серый, но свет в зале суда — резкий, ослепляющий, отражался в лакированной панели за спиной судьи Ковалёва, будто намеренно подчеркивая его власть. Запах старого дерева, лака и пота смешивался с напряжением публики. Судебный зал № 3 Ярославского областного гудел до момента, пока Ковалёв не стукнул молотком:
— Прошу соблюдать порядок.
Анна сидела всё на том же месте — третий ряд от прохода, спина прямая, папка на коленях.
«Вот и финал. Пять минут правды, за которую уже расплачена совесть».
За скамьёй подсудимых — Дмитрий Власов, сын судьи. Лицо бледное, глаза бегают. Рядом с ним — защитник, адвокат в тёмном пиджаке, которого Анна мысленно прозвала «смятым шарфом»: он за весь процесс так и не смог сказать ничего внятного.
С другой стороны зала сидел Виктор Кравцов — глухо, неподвижно, руки сцеплены. Место пострадавшего сына пустовало. Возле него — прокурор Маркова, всё такая же сдержанная, блокнот под рукой.
Судья поправил бумаги.
— Суд, рассмотрев все обстоятельства дела, выслушав стороны защиты и обвинения, принял решение.
Шорох в зале стих.
— Учитывая отсутствие прямых свидетельств, подтверждающих вину гражданина Олега Кравцова, суд постановляет признать его потерпевшим.