— Они… кричали. Нарушали порядок. Развернули транспарант против социалистического строя.
— Листовки у кого-то были?
— Да. Один из них… — Сафронов замялся, теребя пуговицу на шинели. — По-моему, вот тот, с длинными волосами…
— Уточните, обвиняемый Делоне держал листовку?
— Я… не могу точно сказать. Может, он и не держал, но стоял рядом.
Судья кивнул.
— Защита, ваши вопросы.
Анна сделала шаг вперёд.
— Товарищ Сафронов, вы сказали, что обвиняемый кричал. Можете точно повторить, что именно он кричал?
— Ну, они все там… что-то насчёт свободы…
— Процитируйте. Точно. Или, может быть, вы не слышали лично?
Сафронов поёрзал.
— Конкретно… не могу сказать. Там шум был, площадь…
— То есть вы не можете утверждать, что именно Делоне выкрикивал антисоветские лозунги?
— Ну, он в группе был…
— По уставу, товарищ старшина, свидетелем считается лицо, лично воспринявшее событие. Вы слышали именно его голос?
— Нет. Лично не слышал.
Анна прищурилась. Публика зашепталась. Соколов поднял голову.
— Ваша честь, свидетель имеет право на неточное воспоминание, если событие происходило в условиях стресса!
— Протест отклонён, — спокойно сказал Орлов. — Продолжайте.
Анна шагнула ближе к свидетельской скамье.
— Вы утверждали, что у обвиняемого была листовка. Однако, на видеозаписи, предоставленной в материалах дела, видно, что у него в руках — книга. Можете объяснить расхождение?
Сафронов покраснел.
— Мне… тогда показалось…
— Или вы действовали по приказу?
Соколов встал.
— Защита манипулирует! Эти вопросы провокационны!
— Я уточняю, — спокойно сказала Анна. — На основании закона: если свидетель не уверен в своих показаниях, суд обязан признать их недостоверными.
Михаил Орлов опустил взгляд в материалы.
— Свидетель, вы уверены, что лично видели в руках обвиняемого листовку?
Сафронов сглотнул.
— Нет. Не уверен.
— У меня нет больше вопросов, — Анна сделала шаг назад, лицо её оставалось спокойным, но внутри что-то дрожало.
«Он сломался. Один — ноль».
Соколов резко встал.
— Суду будет представлена экспертиза видеозаписи! Мы докажем участие Делоне в демонстрации с враждебными лозунгами!
— Экспертиза уже в деле, — ровно заметил Орлов. — И, согласно ей, обвиняемый не совершал действий, подпадающих под статью о массовых беспорядках.
Публика шумно выдохнула. На скамье подсудимых Делоне поднял голову, в глазах — смесь благодарности и упрямства.
Сафронов медленно сел. Шинель натянулась на плечах, пуговица отлетела и покатилась по полу.
«Добро пожаловать в правду, старшина, — подумала Анна. — А мне — ещё держаться».
Она перевела взгляд на Соколова. Тот молча записывал, не отрывая взгляда от её рук.
«Он не отступит. Теперь точно следит».
Но внутри — триумф. На короткий миг. И снова — напряжение.
Зал суда будто затаил дыхание. Тусклый свет ламп проливался на папку с делом Делоне, лежащую перед Анной на столе защиты. Её ладони были холодны от напряжения, но голос прозвучал ровно:
— Уважаемый суд, я прошу рассмотреть видеозапись, приобщённую к материалам дела.
Судья Орлов отложил ручку. Его глаза задержались на Анне чуть дольше, чем позволяла протокольная строгость, и он тихо стукнул молотком:
— Порядок в зале. Прошу включить запись.
Анна наклонилась, едва заметно поправляя коробку с кассетой на столе. Михаил, «случайно» не закрыв папку, дал ей увидеть протокол задержания — там не хватало подписи начальника отделения, подтверждающей срок ареста.
«Спасибо, Михаил. Ты всё понял».
На экране — чёрно-белое изображение Красной площади. В центре — семь человек, Делоне среди них. Ни криков, ни агрессии. Только стихи и молчание.
— На данной записи чётко видно: обвиняемый Делоне не совершает противоправных действий, — произнесла Анна. — Он стоит спокойно. Ни листовок, ни криков. Прошу суд обратить внимание: у него в руках — книга. Это не агитация, это поэзия.
Соколов вскочил, перо вылетело из его рук, упав на пол.
— Это постановка! Кассета могла быть подменена! У нас нет технической экспертизы её подлинности!
Анна сдержанно кивнула.
— Именно поэтому, товарищ прокурор, защита приобщила экспертное заключение из материалов дела. Эксперт Исаев подтвердил: запись сделана 25 августа 1968 года, без признаков монтажа. Вдобавок, в деле отсутствует надлежащая фиксация срока ареста. Согласно статье 122 УПК РСФСР, это является грубым нарушением процедуры.
— Попытка дискредитации органов, — процедил Соколов. — Построенная на формальностях!
— Это не формальность, — голос Анны звенел. — Это закон.
Михаил, сидя за столом судьи, скрестил пальцы, не поднимая глаз, но уголки его губ дрогнули — почти незаметно. Он уже слушал её не просто как судья — как человек.
Анна обернулась к залу. Там — лица. Запыхавшиеся, уставшие, но ждущие.
— Делоне — поэт. Не преступник. Не диверсант. Он не бросал камни, не поджигал машины. Он читал стихи. И за это оказался здесь, в клетке.
Пауза. Шёпот в зале затих.
— Суд должен смотреть не только на бумаги. Суд должен видеть человека. Его возраст, его намерения. Его слова.
Она положила ладонь на крышку папки. Под ней — фотографии задержания, где лицо Делоне спокойно, взгляд прям.
— Он не нарушал порядок. А вот порядок, кажется, нарушил кто-то другой. Без протокола. Без основания.
Михаил поднял взгляд.
— Прокурор, есть комментарии?
Соколов прищурился, блокнот в руках дрожал.
— Мы… ходатайствуем об исключении кассеты как недостоверного источника.
Анна шагнула вперёд.
— А защита ходатайствует об исключении показаний милиционера, поскольку они противоречат видеозаписи и не подтверждены фактами.
Судья кивнул.
— Принято к рассмотрению.
Делоне, всё это время сидевший в наручниках, едва заметно улыбнулся. Он опустил голову, шепча что-то себе под нос — строки стихов.
Анна снова почувствовала напряжение в плечах. За ней — Соколов, скрипящий пером. Где-то в коридоре суда — тень.
«Ты сделала шаг. Теперь назад не повернуть».
Судья закрыл папку.
— Заседание отложено до завтра.
Молоток ударил по дереву, публика загудела, словно выдохнула. Анна быстро собрала документы в сумку. Её пальцы дрожали, но лицо оставалось спокойным.
Она не глянула на Соколова. Но знала — он смотрит.
Мартовское солнце, приглушённое пыльными окнами зала суда, ложилось косыми полосами на пол. Тусклый свет ламп колыхался в полумраке, и даже ткань тёмного костюма судьи Орлова казалась мягче. Зал затих. Каждый вдох — как треск сухой ветки под сапогом. Анна стояла у стола защиты, её пальцы касались деревянной поверхности — будто черпала из неё силу. На столе лежала видеокассета, открытые протоколы, справки и пометки. В центре — молодой поэт Делоне. Его взгляд — ясный, спокойный, полон достоинства.
Судья наклонился вперёд, перевернул последний лист в папке и, не глядя на прокурора, поднял глаза к залу.
— Вынесение решения. Прошу соблюдать порядок.
Стук молотка прозвучал, как выстрел в тишине. Анна почувствовала, как всё её тело напряглось, будто сама стояла на скамье подсудимых.
— Суд, рассмотрев материалы дела в отношении гражданина Делоне, пришёл к следующему…
Соколов стиснул блокнот так, что его костяшки побелели. Его лицо перекосило от сдерживаемого гнева.
Анна подняла подбородок.
«Говори, Михаил. Дай ему свободу».
— …учитывая представленные доказательства, видеозапись событий 25 августа, нарушение сроков ареста, а также отсутствие прямых доказательств вины…
Пауза затянулась, как нота перед развязкой.
— …суд постановил: Делоне Вадима Леонидовича — оправдать. Уголовное дело — прекратить. Освободить из-под стражи немедленно в зале суда.
Молоток ударил.
Сначала — тишина. Как в грозе перед раскатом грома. Затем — сдержанный шёпот, еле слышный, словно дыхание огромного организма. Люди в зале зашевелились. Кто-то выдохнул. Кто-то вскинул брови. Кто-то — опустил глаза.
Анна почувствовала, как её ноги подкосились. Но она не позволила себе дрогнуть.
— Ты… ты не имеешь права! — Соколов шагнул вперёд. — Это подрыв основ! Это…
— Вы можете обжаловать решение в установленном порядке, товарищ Соколов, — ровно сказал Орлов. — Заседание окончено.
Он снова ударил молотком. Пауза. Затем — осторожное движение его руки. Папка с делом осталась приоткрытой, уголок одного документа торчал наружу — бланк из другого дела.
Анна встретилась с ним взглядом.
— Спасибо, — прошептала она, еле заметно кивнув.
Орлов чуть улыбнулся. На долю секунды. И тут же спрятал выражение за холодной маской судьи.
Делоне, освободившись от наручников, подошёл к ней. Его руки дрожали, но он держался прямо.
— Вы… спасли меня. Я не знаю…
— Пока что просто уйди спокойно, Вадим, — ответила Анна, стараясь говорить твёрдо. — И больше не сиди на мокром асфальте. Даже ради поэзии.
— Я больше писать не перестану, — улыбнулся он. — Но буду осторожней. Спасибо.
Он направился к выходу. Люди расступились. Некоторые — с уважением. Другие — с настороженностью.
Анна собрала документы в сумку. Слёзы стояли в глазах, но она моргнула — и убрала их.
«Один спасён. Один шаг сделан. Но ты знаешь цену. Ты уже чувствуешь взгляд в спину».
Соколов подошёл к ней вплотную.
— Это не конец, — прошипел он, его дыхание пахло мятой и табаком. — Я слежу. И я найду. Поверь, адвокат, ты ошиблась эпохой.
Анна улыбнулась одними губами.
— Может, это эпоха ошиблась делом. До свидания, товарищ Соколов.
Он ушёл, хлопнув дверью.
Она осталась в зале одна, кроме Михаила. Он медленно подошёл, положил руку на край её стола.
— Вы играете очень тонко, Анна Николаевна. Даже опасно.
— Я не играю. Я вытаскиваю тех, кого можно спасти.