Анна спокойно подняла взгляд.
— Именно поэтому я здесь. По плечу мне всё. Хоть убийство, хоть статья за антисоветчину.
Руководитель поднял бровь. Он явно не ожидал такого тона.
— Смело. У вас, я смотрю, и речь столичная.
— Пытаюсь отучиться, — она отступила на шаг, выдерживая дистанцию. — Но законы, товарищ, везде одинаковы.
— Законы, — протянул он, постукивая пеплом по краю пепельницы. — Тут недавно бумага пришла… по Галанскову. Слыхали?
— Диссидент. «Феникс-66». Под следствием с весны.
Он посмотрел на неё внимательно.
— И откуда вы так знаете?
— Из газеты. Было пару строчек в «Правде».
Молчание повисло между ними. За окном вновь грохнул трамвай.
— Хм, — наконец выдохнул он. — Дело пыльное, политическое. Наблюдение есть, указания будут. Вас могу поставить на него… временно. Посмотрим, как пойдёт. Но сразу предупреждаю: ни шагу в сторону. Всё по инструкции.
— Поняла, — коротко кивнула Анна. — Писать буду от руки, дела не копирую, с органами — только через вас.
— Ну, вы не промах, — усмехнулся он. — Значит так. Испытательный срок — месяц. Потом решим. Начнёте с завтрашнего дня, с утра, приём внизу. Там же и материалы.
Анна протянула руку — он пожал её неохотно, но крепко.
— Спасибо за доверие.
— Пока что — это не доверие, а интерес. Не каждый день к нам из Москвы возвращаются. Тем более женщины.
Она повернулась к двери, чувствуя, как по спине стекло напряжение.
«В 2005-м я бы уже работала, без этих бровей и портрета над головой. А тут — марш на фронт, и без каски».
Но когда она вышла в коридор и вдохнула сырой воздух Ярославля, внутри появилось странное, но настоящее облегчение.
У неё был шанс. Теперь главное — не оступиться. И изучить дело Галанскова до последней запятой.
Пыль в архиве висела в воздухе почти материально — мелкими частицами оседая на стол, папки и волосы. Доски пола скрипели при каждом шаге, словно возмущались вторжению в свою вековую тишину. Окно было приоткрыто, из-за чего с улицы доносился гул трамвая и чьи-то сердитые крики: торговались за картошку.
Анна сидела, склонившись над делом Галанскова. Листы, хрупкие от времени, шелестели сухо, как старые письма. На первой странице жирным шрифтом значилось: «Обвинительное заключение по ст. 70 УК РСФСР».
«Антисоветская агитация… восемьдесят восьмая с примочкой… Да у вас тут целая статья на статью», — мысленно пробормотала она, выискивая знакомые обороты. Почерк прокурора был убористый, в духе времени: всё выверено, с идеологическим жаром.
На краю стола стояла её сумка, внутри — часы с гравировкой «Я.Г. 1968». Она глянула на них украдкой, словно боялась, что это нарушение хронологии само выскочит наружу.
— О, Коваленко, вы тут? — Раздался голос от двери.
Анна обернулась. В дверях стоял Нестеров, молодой юрист с вечной ухмылкой и гелем на волосах — таким, каким бы он был, если бы гель существовал.
— Документы читаю, — спокойно ответила она. — Дело Галанскова.
— А-а, — он прищурился. — Странный тип. Поэт, а туда же… против партии. Его ещё в Москве ловили. Поговаривают, оттуда сверху пришло. Вам, может, лучше с трудовым правом начать?
— Мне поручили это дело. Начну с него.
Нестеров пожал плечами и ушёл, не скрывая снисхождения.
Анна вновь вернулась к делу.
«Сейчас бы Ctrl+F — и найти все упоминания ‘Феникса’… Ага, нет. Зато есть старый добрый анализ текста. Ну ничего, выживем».
Рядом лежала трудовая УК РСФСР — пожёлтевшая, с пометками на полях. Она выписала основные формулировки в блокнот: «антисоветская пропаганда», «распространение клеветнических измышлений», «враждебная литература». Всё это — о машинописном альманахе, в котором Галансков писал о Сталине.
Подробностей было мало. Протоколы допросов не приложены. Материалы оперативников — засекречены. Анна нахмурилась. Без них не построить защиту.
В тот же вечер она встретилась с Григорием на остановке трамвая.
— Секретарь суда — твоя подруга? — Тихо спросила она.
— Бывшая, — усмехнулся Григорий, пряча руки в карманы кожанки. — Что тебе от неё?
— Доступ к материалам. Допросы, обыски, агентурные записки. Всё, что прокуратура от нас прячет.
— За бесплатно? — Он вскинул бровь.
Анна вытащила из сумки плоскую коробочку — импортные сигареты, «Camel». Она нашла их в потайном отсеке чемодана среди вещей, прихваченных из 2005 года.
— Это не дефицит, это валюта, — сказала она спокойно. — Ей понравится.
— Сделаю, — кивнул Григорий. — Но если спросят, ты меня не знаешь.
— Я тебя вообще не видела, — усмехнулась Анна.
Он исчез в толпе, а она осталась стоять под фонарём, чувствуя странную смесь облегчения и отвращения.
«В 2005-м я бы накатала запрос и получила всё по e-mail. А здесь — как в театре кукол. Только я и нитки».
Возвращаясь в коммуналку, она чувствовала себя немного увереннее. У неё было всё: цель, материалы — почти, и опыт. И пусть методы несовершенны, но в этом времени других не было. Она шагала по мокрому асфальту Ярославля и впервые за все дни чувствовала не страх, а азарт.
Комната казалась ещё теснее, чем обычно. Тусклая лампа над столом слабо освещала клочья пыли в воздухе и загнутые уголки документов. Сквозь щель в окне тянуло холодом, а с кухни упорно полз запах жареной рыбы. Из приёмника у соседей, как из репродуктора на заводе, раздавался бодрый голос диктора:
— Вторая пятилетка — это пятилетка ударного труда, экономии и патриотизма!
Анна сжала губы, взяла чернильную ручку и провела аккуратную черту под пунктом 4 протокола обыска.
Перед ней лежал пожелтевший лист с жирным заголовком: «Протокол обыска от 28 марта 1967 г. по делу Галанскова Ю.И.».
«Кладбище документов, а не архив. Кто это писал — лейтенант или школьник?».
Её глаза быстро скользили по строчкам. Дежурная формулировка сменялась другой: «в ходе обыска изъяты…» — и тут она остановилась.
— Так, — пробормотала Анна. — Что у нас тут: машинка печатная, листы с надписью “Феникс”, 120 долларов США, сорок марок…
Она перегнула страницу и нахмурилась.
— Где подписи понятых? — Проговорила уже вслух. — Вы изъяли валюту и не оформили ни черта?
Она подняла документ ближе к лампе. Внизу стояли две неразборчивые закорючки, а рядом — пустое поле с пометкой «подпись понятых».
— Печатную машинку подписали, рукописи — тоже, а вот доллары и марки… — она прикусила губу. — Красавцы. Всё в одну кучу, без уточнения.
Стук шагов в коридоре заставил её вздрогнуть.
Дверь приоткрылась — в щель заглянула Вера Павловна.
— Опять работаете?
— Да, почти закончила.
— Не светите так в окно, — прошептала та. — Не дай бог кто подумает, что… бумаги какие. Сейчас время не то.
Анна кивнула и тут же потянулась к занавеске, задернув её.
— Всё в порядке. Это просто протокол, на пробу выдали.
— Угу, — Вера Павловна посмотрела на часы. — Поздновато, Аннушка. И вообще… — она замялась. — Вы в Москве, наверное, по-другому работали, а тут… всё попроще надо. Без выпендрёжа.
— Я понимаю, — ответила Анна ровно.
Дверь закрылась. Анна выдохнула.
«Скажи “судебная экспертиза” — и они подумают, что ты из ЦРУ. А подписи — вот она, моя тропинка».
Она вернулась к протоколу, аккуратно переписала фразу о валюте в блокнот, добавив рядом: «нет понятых при изъятии валюты — ч. 2 ст. 166 УПК РСФСР: недопустимость доказательств».
Потом открыла трудовой УПК, перелистав до нужного места:
— Вот, — прошептала она. — Без присутствия понятых — изъятое нельзя признавать доказательством.
Её пальцы дрожали не от холода, а от возбуждения.
«Я нашла. Это — моя зацепка. Без валюты у них остаётся только “Феникс”, а там всё уже на грани цензурной оценки».
Рядом на столе лежали часы с гравировкой. Анна взглянула на них и едва заметно улыбнулась.
«Юра, ты мне должен бутылку — или две. Хотя бы морально».
Она встала, сложила бумаги в портфель, выключила свет и прижалась лбом к холодному стеклу. За окном медленно проехал трамвай, звякнув, будто в знак одобрения.
В этот момент Анна уже не чувствовала себя потерянной. У неё был план. И — самое главное — доказательство. Пусть и добытое не по уставу.
Зал суда встретил её ледяным воздухом и тяжёлым запахом лакированного дерева. Высокий потолок с облупленной лепниной давил сверху, словно напоминая: здесь не место самоуверенности. На стене — флаг СССР и портрет Ленина с тем же прищуром, что был в коллегии, будто следил за каждым словом.
Анна шагнула к столу защиты. Сквозь скамьи просачивался шёпот — женщины в платках, рабочие в ватниках, несколько студентов. Все смотрели.
«Здесь не суд, а театр с лозунгами. И я пока не знаю, в какой роли выступаю».
Она опустила папку с делом Галанскова на стол. Листы — аккуратно разложены, подписи выведены чернилами, словно специально для учебника. Анна поправила платок на голове и подняла глаза.
Судья уже сидел. Молодой.
Чёрная мантия — сшита грубовато, но сидит безупречно. Лицо — усталое, точёное, взгляд жёсткий. Михаил Орлов.
«Он не старик с партсобраний. Умный. И точно будет мешать».
Секретарь севшим голосом объявил:
— Дело № 1-12 по обвинению гражданина Галанскова Юрия Ивановича, статья 70 часть первая, статья 88 прим 1 УК РСФСР.
Анна сжала ручку. Михаил взглянул на неё, чуть приподняв бровь.
— Сторона защиты готова?
— Да, Ваша честь.
Он кивнул, не записывая. Повернулся к прокурору.
— Товарищ Соколов, начинайте.
Прокурор, мужчина лет пятидесяти, с аккуратно зачёсанными волосами и хищными глазами, поднялся.
— Подсудимый Галансков занимался распространением антисоветских воззваний под видом литературного альманаха. Кроме того, в ходе обыска у него были изъяты валютные средства — доллары и марки. Мы расцениваем эти действия как намеренное подрывание основ социалистического строя.
Анна выждала, пока Соколов не сел, и поднялась.