«Идеальное дело, чтобы вытереть совесть после Кравцова. Легально, буднично, скучно. Разрядка».
Она вздохнула, открыла на последней странице распечатанный шаблон: «Предлагаю урегулировать спор через согласование фиксированной очереди с дежурным контролем со стороны председателя домкома…».
— Пожалуй, на сегодня хватит романтики, — сказала себе Анна вслух, глядя на пылающую свечу.
Стук в стену. Три раза. Опять Зинаида?
Анна поднялась, подошла к двери и, не открывая, бросила:
— Слушаю?
— Ты ведь с этим… Козловым сегодня встречаешься? — Прошептала соседка. — Про баню? Я слыхала, он резкий.
— Я справлюсь, — отрезала Анна. — Это не первый спор.
— Оно-то да, — с сомнением в голосе сказала Зинаида. — Только ты аккуратней. Мы ж тут за порядком следим.
Анна ничего не ответила. Подождала тишины, потом вернулась за стол.
Открыла дело Дремлюги. Перевернула первую страницу. Провела пальцем по строке: «Арестован без ордера в момент демонстрации».
«Вот с чего начнём. С ордера, которого не было. С права, которого они боятся. И даже если это стоит мне сделки с Григорием… я пойду до конца».
Она потушила свечу.
И в темноте, на фоне голосов с кухни, запаха кипящего белья, споров о дровах и тени от Антонины, Анна Коваленко выпрямилась.
Путь был ясен. Цена — тоже.
Сырость въедалась в пальцы сквозь варежки. В узком переулке за зданием суда Ярославля фонарь едва жил, его свет мерцал, вырезая из мглы стены с облупившейся штукатуркой, обнажавшей красный кирпич. Вода с крыши капала с монотонным звуком, вдалеке лязгнул трамвай. Воздух был густ с запахом талого снега, мокрых газет и табачного дыма.
Григорий стоял у фонаря, как и всегда — будто вырезанный из теней. Кожанка висела на нём, как старая шкура, а сигарета тлела между пальцами. Перстень блеснул, когда он повернул ладонь.
— Ты вовремя. Люблю пунктуальных женщин, — прошептал он, не глядя на неё.
— Покажи, — ответила Анна.
Голос был низкий, сухой.
Он достал из-за пазухи свёрток, обёрнутый в серую бумагу.
— Протокол. Копия с гербовой. Секретарь дёрганая, но за сумму — стала шелковая. Просила не светиться возле архива.
Анна протянула ему пачку денег. Краткий контакт. Шуршание бумаги — и он сразу убрал её в карман, как будто это не деньги, а табак на зиму.
— Ты мне должна уже дважды, — произнёс он негромко. — Сначала за Кравцова, теперь за этого романтика с Красной площади. Дальше будет дороже.
— Не строй из себя ростовщика, Григорий. Я тебе уже половину округа отработала, — отрезала она.
Он ухмыльнулся, отбросил сигарету, раздавив окурок о шершавый бок фонаря.
— Слухи ходят, Аннушка. Кто-то не в восторге от оправдания Кравцова. Кто-то шепчет, что ты — шпионка. Следи за собой. И за тем, что у тебя в сумке.
Анна кивнула, не глядя на него. Сумка была прижата к боку, внутри — книга «История ВЛКСМ» с заметками. Под обложкой — всё, что она не могла позволить себе забыть.
В переулке появился силуэт — чёрная куртка, шарф, шляпа. Фигура замерла на мгновение за углом, потом скрылась. Григорий это заметил, но не прокомментировал.
— До встречи, — бросила Анна и развернулась.
Комната встретила её затхлым теплом и паром от трещащей печки. На столе дрожала свеча, освещая кипу бумаг. Шум с кухни стих: соседи разошлись. Антонина, наверное, снова слушает через стену.
Анна поставила сумку на пол, расстегнула свитер, села. Сняла с пакета обёртку. Бумага была влажная, но протокол внутри — чистый.
Она разложила листы на столе. Карандаш, линейка, тетрадь. Лицо нахмурилось.
— Так, — пробормотала она. — Задержание: 25 августа, 17:14. Протокол составлен: 27 августа, 09:45.
«Два дня? Отлично. Здравствуй, статья 122 УПК: без судебного решения — только 48 часов».
Дальше — подпись лейтенанта с размазанной фамилией, расплывчатой печатью.
— Погоди, а кто из них составлял? Фёдоров… Ага. Он в дежурной части. Значит, не участник задержания. Нарушение процедуры.
Она быстро записывала:
1) Превышение допустимого срока задержания.
2) Протокол оформлен лицом, не участвовавшим в задержании.
3) Нет указания на понятых.
4) Нет даты допроса — только дата составления протокола.
Анна сжала карандаш.
— Это дыра размером с мавзолей. С такой я бы в 2005 году весь протокол развалила за три минуты.
Но тут не 2005.
Тут всё иначе.
Она подняла голову, посмотрела на стену. Сквозь неё доносился голос Зинаиды:
— Я тебе говорю, она не просто москвичка. Она какая-то… с другой статьёй.
— Слушай меньше, а то голова заболит, — ответил мужской голос.
Анна опустила взгляд. Сжала протокол. Ткнула пальцем в дату.
— Вот она, твоя свобода, Дремлюга. Вот она, через подкуп, страх, грязь и подпись Григория. Но я тебя вытяну.
Она встала, подошла к люку в полу. Открыла, положила протокол в коробку, аккуратно между страницами своей записной тетради.
Закрыла. Села. Устало провела рукой по лбу.
«Я юрист. Даже если теперь ищу правду в подворотне».
Свеча трепетала. За окном снова прополз трамвай.
Анна снова взяла тетрадь. Открыла чистый лист.
«Дело Дремлюги. Защита: на основании процессуальных нарушений. Подать ходатайство об исключении протокола как недопустимого доказательства. Опора на ст. 122 УПК РСФСР».
Записала. Подчеркнула.
Стук по трубе. Потом шаги за дверью.
Анна поднялась и подошла к двери.
— Кто?
— Это я, Тоня, — прошептал голос. — Ты на почту писала? Я видела, у тебя письмо в руке было утром.
— В баню писала. Дело мелкое. Хочешь — загляни.
— Не, не… Я так, — и шаги исчезли.
Анна вернулась за стол. Усмехнулась.
— И вот так живём, господа. Одна нога — в УПК, вторая — в подполе, а ухо — в стене.
Свет свечи выхватывал строки на бумаге. Чёткие, уверенные. Слова юриста. Защитника. Предательницы криминала и одновременно его должницы.
Анна вздохнула. Затушила свечу.
Завтра будет новый день. С новым нарушением. С новой правдой. И с Дремлюгой — которого ещё можно вытащить.
Зал Ярославского областного суда был холоден, как и полгода назад — будто сама архитектура не признавала эмоций. Тусклый свет падал с потолка, прорезая полумрак и отражаясь от лакированных поручней. Воздух пропитан запахом старого дерева и талой воды. Где-то на галёрке скрипнула скамья. Публика замерла. Словно каждый вдох давался с оглядкой.
Анна стояла у стола защиты. На ней — скромное платье цвета стали, под ним — шерстяной свитер с рынка, а под ногами — шершавая доска пола, которая скрипела даже от дыхания. Перед ней — свидетель. Милиционер. Возраст — ближе к пенсии, лицо — сухое, с носом картошкой, пальцы теребят пуговицу шинели. Неуверенность чувствовалась в каждом его движении.
— Свидетель, уточните, пожалуйста, — начал прокурор Степанов, не поднимая глаз от блокнота. — Во сколько, по вашему отчёту, был задержан гражданин Дремлюга?
— В семнадцать часов четырнадцать минут, товарищ прокурор. На Красной площади, у выхода к Новой улице.
— При задержании он оказывал сопротивление?
— Нет, товарищ прокурор. Спокойно пошёл с нами, но говорил, что мы нарушаем… — милиционер запнулся, — …что мы нарушаем Конституцию.
— Вы изъяли у него листовки?
— Никаких листовок при нём не было. Только значок ВЛКСМ. Мы передали всё дежурному.
Степанов кивнул, делая пометку. Поднял глаза и сказал спокойно:
— Благодарю. У защиты — вопросы?
Анна шагнула вперёд. Ладони слегка вспотели, но голос прозвучал твёрдо:
— Свидетель, уточните: сколько задержанных было в тот день?
— Пятеро. Все — в одном районе площади.
— Как вы установили, что Дремлюга — участник несанкционированной акции?
— Он стоял рядом с… с гражданином, который держал транспарант.
— Рядом — это на каком расстоянии?
Милиционер моргнул. Зал задержал дыхание.
— Метров… двух, может.
— Свидетель, по инструкции милиции, лицо, находящееся в радиусе двух метров от нарушителя, автоматически считается соучастником?
— Ну… — он замялся. — Не автоматически, но по ситуации…
— Спасибо. Скажите, вы лично видели, как Дремлюга держал транспарант?
— Нет. Он стоял, смотрел… вроде как, одобрял.
Анна кивнула. Михаил Орлов за столом судьи чуть приподнял бровь. Анна почувствовала это взглядом, не отрываясь от свидетеля.
— У вас есть рапорт о задержании?
— Да. В деле.
— Озвучьте, пожалуйста, последнюю фразу из вашего рапорта.
Милиционер покраснел. Прокурор привстал:
— Возражаю. У защиты нет оснований требовать озвучивания дословных формулировок без предварительного ознакомления.
Анна повернулась к судье:
— Уважаемый суд, в рапорте свидетеля указано, что подсудимый «вёл себя вызывающе». Я прошу уточнения: что именно милиционер вкладывал в это понятие, так как это формулировка субъективная.
Михаил чуть наклонился вперёд:
— Свидетель, поясните.
— Он… стоял с прямой спиной и смотрел, как бы вызывающе. Ну, не боялся.
— Не боялся? — Переспросила Анна. — Это всё?
— Ну… он не убегал и… не прятался.
— А вы считаете, что гражданин обязан бояться при появлении сотрудников милиции?
Шепот пробежал по залу. Орлов слегка постучал ручкой по столу, но глаз не поднял.
— Не обязан, но… — милиционер запнулся, — …в обычной ситуации человек ведёт себя иначе.
— Ясно. Скажите, сколько времени прошло между задержанием и составлением протокола?
— День… два.
— А точнее?
— Двое суток. Протокол составил товарищ Фёдоров.
— Вы лично передали Фёдорову задержанного?
— Нет, мы сдали его в дежурную часть.
— То есть, вы не участвовали в допросе?
— Нет.
— Но указаны в протоколе как лицо, подтвердившее нарушение.
— Так… было распоряжение.
Анна на миг прикусила язык.
«Сейчас, только не спеши. Мягче. Вывести — не загнать».