– Подозреваю, мы подбираемся к главному? – задала вопрос. Мы чокнулись и выпили, Светка громко выдохнула и тряхнула головой.
– В общем, познакомились мы там с одним парнем. Чуть старше нас, типа психолог. Прокачанный на НЛП-практиках и всякой прочей хрени. А главное, любит пошутить. Ну это он так называл. Типа выбивает людей из зоны комфорта, играет на чувствах, вскрывает их сущность. Вот и нас с Вовкой подловил на кризисе отношений и стал эту ниточку тянуть. Ему стал другом и собутыльником, напаивал до потери пульса, а потом окучивал меня. То есть не прямо окучивал, тонко так к вопросу подошел, давал мне все то, чего мне от Вовки не хватало. Вот я и надумала, что мой муж еще хуже, чем есть, зато этот вроде как идеал. Хотя на деле, паренек занимался тем, что раскручивал приезжих. Бабки, бухло, наркота, секс, – получал от каждого то, что хотел.
Светка замолкла, качая головой, видимо, в ее голове не укладывалось, что ее могли так легко развести. В моей, кстати, тоже. Как по мне, подруга сама кого хочешь разведет, с таким-то характером. Но видимо, если подловить человека на слабости, даже самого сильного, можно его уничтожить.
– До секса не дошло, – продолжила Светка, – но я, дура такая, готова была за ним на край света бежать, не особенно понимая, что ему вообще не нужна. Знаешь, какие принципы в его жизни? Свобода и вседозволенность. Любовь, которую нельзя держать на привязи, то есть делить с одним человеком, а нужно раздавать всем, кто попросит. Любовь ведь всеобъемлющая, от тебя не убудет. А если кто-то пытается ее заполучить, то стоит подумать, действительно ли он тебя любит? Или это просто эгоизм и ограничение твоей свободы? Хорошо звучит, да? – подруга хмыкнула. – Самое забавное, что я так не считала никогда. А с ним уже чуть ли не фрилав стала проповедовать. В итоге мы с Вовкой уехали, я три месяца металась и тосковала по своей большой несбыточной любви, а потом очнулась и оценила все со стороны. И знаешь, что почувствовала? Гадливость и брезгливость по отношению к себе. Я потеряла самоуважение, позволила кому-то вмешаться в мои отношения с мужем, уничтожить Вовку, и сама в этом участвовала, растеряв за этой свободой совесть. Даже когда Вовка пытался все исправить, я этого не видела, не принимала, унижала его.
Светка перегнулась ко мне и подвела итог:
– Вседозволенность развращает. Она затягивает тебя в пучину, в которой стирается вопрос: а могу ли я? Ты становишься свободнее, да, раскованнее, а еще жестче, распущеннее, стираются моральные границы. Это, как снежный ком, сначала тебе кажется, что жизнь становится все круче и круче, что ты наконец освободился от лишних тягот, которые только мешали. Но когда-нибудь это кончается, и ты оказываешься наедине с самой собой. А я тебя знаю, Ирка, ты не сможешь так, ты себя сожрешь живьем за допущенную слабость.
Светка замолчала, разливая, я думала над ее словами. Точнее, очень их понимала, потому что сама прошла через что-то подобное. С Вадимом. Тогда я тоже не замечала очевидного, шла на поводу у своих желаний или желаний Вадима, потому что любила его. И тогда тоже казалось, что один маленький шаг ничего не значит, что он не приведет к пропасти. И сколько миллионов таких шажков было сделано? Мы все-таки упали в пропасть, выбрались, оправились и пошли дальше.
Это было трудно, больно, и меньше всего хочется повторять. Светка о той истории не знает, никто из новых друзей не знает, кроме Ветра. Так уж вышло, я очень хотела поверить, что начинаю новую жизнь, в которой нет места прошлому. И прошлым ошибкам тоже.
Светка права: если я уступлю сейчас, потом буду жалеть. И ничего хорошего в памяти не останется, только постоянно самоуничижение изо дня в день. Кирилл женат, у него есть любовница и множество девушек на один раз, как сообщила мне Аня. И я действительно могу стать только одной из них.
Я трезво оцениваю свое место в жизни Кирилла. Да, он красивый сексуальный мужчина, который проявляет ко мне интерес. Но на этом все. Просто все. Ничего не будет больше. Одна ночь, две, три? И я снова стану тенью в его жизни. И от этого куда больнее будет, чем если бы такой мужчина в принципе на меня внимания не обратил.
Мы выпили еще.
– Спасибо, Свет, ты мне помогла. Правда.
– Я старалась, – хмыкнула подруга. – А теперь давай просто расслабимся и повеселимся. Никаких мужиков, тем более женатых.
Что-то сильно звенело, дребезжало, врезалось острым в область от переносицы до висков.
– Заткнитесь, кто бы это ни делал, – простонала я, не открывая глаз.
Поводила рукой по близлежащему пространству и наткнулась на телефон. Вот он – тот, кто пытается меня убить. Приоткрыла один глаз: Ветер. Ох. Глаз я закрыла, телефон положила обратно.
Я сейчас умру. Совершенно однозначно, без вариантов на спасение. Я даже готова, чтобы меня кто-то убил. Две бутылки текилы – это перебор для моего нежного организма. Не помню, как домой попала. Судя по тому, что спала на неразобранной кровати в одежде – с трудом.
Телефон заткнулся и зазвонил снова. Сволочь. Я нашарила его и ответила, бормоча под нос:
– Я больше никогда пить не буду.
Ветер эти слова услышал и, хмыкнув, спросил:
– Прислать парнишку с минералкой?
– Может, лучше с ружьем?
– Ты еще слишком молода, чтобы умирать от похмелья.
– Зачем ты мне звонишь в такую рань?
– Двенадцать дня, Ирэн, – снова усмехнулся Саша. – Счастливые часов не наблюдают?
– Спроси у счастливых. Так чего хотел?
– Приглашаю тебя сегодня на обед, что скажешь? Раз ты страдаешь с похмелья, смею предположить, что ты у себя дома, а не в замке Савицкой.
– Просто скажи, что присматриваешь за мной.
– И ты согласишься на обед?
Я открыла глаза, потолок расплывался белым пятном. Но где-то в глубине сознания забрезжила мысль: Ветер ничего не делает просто так.
– Я уже согласна, – вздохнула, прикрывая глаза и потирая пальцами переносицу.
– Тогда жду тебя к двум. Приходи в себя.
– Угу.
Я отложила телефон, с трудом села, посидев минут десять в прострации, поплелась в ванную.
– Мать честная, – вырвалось, когда увидела свое отражение. – Это уже не спасти.
Открыв холодную воду, наклонилась и выпила прямо из крана, а потом уже полезла в душ. Чашка кофе немного взбодрила, но потом снова накатила похмельная волна, выбивая из колеи. В таком состоянии я и приехала к Ветру, надеясь, что Саша отвлечет меня. Так оно и вышло, хотя я и представить не могла, что меня ждет.
Началось с того, что дверь открыла не Инна Сергеевна, и не Ветер. Чтобы заглянуть этому человеку в глаза, пришлось сильно задрать голову. Ростом он был под два метра (это, впрочем, не сильно удивило, помнится, Святослав Хлебников тоже этим выделялся). Широкоплечий, на вид с непропорционально длинными руками и ногами, коротко стриженный, небритость выделяла поседевшую щетину, хотя на вид мужчине было немного за сорок.
Лицо выдавало стойкую привязанность к алкоголю, не скажу за всю жизнь, но последнюю неделю точно. Опухшие глаза за стеклами очков-хамелеонов смотрели внимательно, но только до того момента, как он заговорил. Потом и мне стало не до его взглядов, потому что мужчина, сграбастав мою руку, поцеловал ее и театрально сказал:
– Мадам… Очень рад знакомству, проходите.
Я нерешительно ступила за порог, догадавшись поинтересоваться:
– А где Ветер?
– Ирэн, привет, – Саша и сам показался в прихожей. Невысокий и худой, рядом с этим чудом-юдом, он и вовсе казался подростком. – Заходи.
Мужчина очередным театральным жестом уступил мне дорогу, и я пошла. Кстати, несмотря на бредовость происходящего, жест вышел вполне гармоничным… Как будто без фальши. Ох, снова какой-то дурдом начинается?
Ветер вернулся к тому, чем был занят, стал крутить самокрутки, я примостилась в кресле, а новый гость уселся на диван и уставился на Сашу, не мигая.
– Покурим? – спросил его. Ветер кивнул, я не выдержала.
– Может, познакомишь нас?
Мужичок вдруг хлопнул себя по лбу, тоже театрально так и от души, вскочив, приблизился ко мне и протянул свою огромную ладонь.
– Разрешите представиться, мадам. Александр Геннадьевич.
– Ветров? – не удержалась я, раз уж у нас тут тезка появился. Саша хмыкнул, бросив на меня быстрый взгляд. Вообще, он на происходящее смотрел с лукавой насмешкой, и это вызывало подозрения.
– К сожалению, нет, – вздохнул новоявленный Геннадьевич. – Только Красильников.
Руку мою он отпустил и вернулся на диван, а я продолжила расспрашивать:
– Родственник? – обратилась к Ветру, который как раз передавал мужичку самокрутку и зажигалку.
Тот принял их с величайшей осторожностью, достойной вазы какой-нибудь древней эпохи. Прикурив, затянулся и выдохнул дым, после чего внимательно осмотрел самокрутку, словно видел подобное впервые.
– Хороший табачок, – высказался в итоге, Ветер тоже закурил, появившаяся Инна Сергеевна строго заявила:
– Обед готов.
– Мадам! – Александр Геннадьевич вскочил, обежав диван, попытался припасть губами к руке экономки, отчего той явственно стало дурно. Он ее пожалел и обошелся словами: – Вы порадовали меня до глубины души.
Инна Сергеевна молча удалилась, а я только собралась спросить, что тут вообще происходит, как Александр Геннадьевич, вернувшись на диван, перегнулся через спинку и достал из-за него пятилитровую бутылку, заполненную на четверть прозрачной жидкостью, в которой плавали лимонные корки. Я вылупила глаза, даже не пытаясь прятать свои эмоции, Ветер тихо рассмеялся, а Александр Геннадьевич приложил руку к груди и дико извиняющимся тоном сказал:
– Я чуть-чуть, в качестве аперитива.
Самокрутку, все это время дымящуюся у него в зубах, он скурил в три затяжки, затушив окурок, притянул стоящий на столике гранёный стакан и налил из бутылки до самого края. Крепко закрутив крышку, определил бутылку обратно за диван. Потом взял стакан, выдохнул в сторону и выпил его целиком.
Мне лично поплохело только оттого, что я на это смотрела. Дорогому гостю по виду тоже было так себе. Лицо он сморщил так, что было понятно: он в отвращении. Еще с минуту Александр Геннадьевич молча смотрел в пустоту, морща гримасы.