й город Бакар, а уж когда на его великолепные набережные, грязные переулки, роскошные дворцы, вонючие хижины, прекрасные улицы и шикарные виллы – на весь этот великолепный и ужасный горд внезапно, без объявления войны, как Германия на Советский Союз, упала тропическая ночь, злая радость охватила истерзанную душу Гистаса Грине. Он стремительно сбежал с крыльца, уселся в стоявшую наготове карету, и приказал кучеру гнать.
По довольной улыбке мага, Змей понял, что у того все получилось, и в тот же миг Гистаса покинуло страшное напряжение, державшее его в стальных тисках весь день.
– Держи, – Витус протянул ему два перстня. Один из них был сделан из золота, а другой из неизвестного главе "Союза" металла.
Ни золотом, ни серебром, ни железом, металл не был. Змей за свою бурную, насыщенную разными событиями жизнь успел подержать в руках множество экзотических изделий местных металлургов из материалов, широкой публике неизвестных, начиная с доспехов старой работы, из баснословно дорогой розовой бронзы, которые не пробивала ни арбалетная стрела, ни тяжелое рыцарское копье, разогнанное до скорости сорок километров в час, и заканчивая стальными клинками из не мене редкого хафирского булата, но никогда раньше с металлом, подобным тому, из которого был сделан второй перстень, глава бакарского "Союза", на Сете, не сталкивался. В других, страшно далеких отсюда местах, доводилось ему встречать и более удивительные вещи, но здесь – никогда. Серебристым цветом тот напоминал серебро, но был гораздо легче. Массивный перстень, в сравнении с золотым, такого же размера, практически ничего не весил.
В обоих чувствовалась магия. Золотой перстень ощущался Гистасом, как горячий, другой – из неизвестного металла, как чрезвычайно холодный, аж пальцы сводило. К счастью, через несколько мгновений, все неприятные ощущения исчезли и оба перстня стали восприниматься, как обычные, немагические предметы.
В другое время, глава "Союза" обязательно насторожился бы, почему их два – ведь, поначалу, речь шла, вроде бы, об одном, но сейчас его привычная подозрительность, благодаря которой Змей и сумел дожить до сорокалетнего возраста, исчезла. Точнее говоря, она не то чтобы совсем уж исчезла – просто была замаскирована гораздо более сильным чувством – бурлящей радостью от того, что появлялся шанс на спасение девочки. Реальный, или нет – время покажет, но Гистас наконец-то мог действовать, а не беспомощно сидеть подле Джулии, в ожидании неизбежного. Однако, он все же поинтересовался:
– Почему два?
В ответ маг только улыбнулся и пожал плечами:
– Так надо.
Как ни странно, полученный ответ Гистаса удовлетворил. Он даже не стал уточнять, кому надо. Надо – значит надо! Магу видней. Люди знавшие Змея, если бы смогли увидеть его в этот момент, были бы поражены беспечностью Гистаса, которой он никогда ранее не отличался. Глава "Союза" мог безошибочно определить, когда ему лгут, и в подобных, мутных ситуациях, всегда задавал столько вопросов, сколько было нужно для того, чтобы однозначно такую ситуацию прояснить. А Витус, между тем, продолжил раздачу слонов и подарков. Он протянул Гистасу что-то вроде сетки "авоськи", сплетенной из проволоки. Судя по цвету и весу – серебряной.
– Если не найдешь Ключ, – пояснил маг, – действуешь так: накидываешь на Пирамиду ловушку, – он показал глазами на сетку, – затем переворачиваешь Пирамиду набок – через ловушку до нее можно дотрагиваться. Осторожно подтягиваешь нижние края сетки, чтобы они вышли за границу пирамиды. Как только это произошло – все. Затягиваешь горловину и Пирамида у тебя в кармане. – На всякий случай показываю. – С этими словами Витус извлек откуда-то деревянную пирамидку и продемонстрировал Змею технологию похищения артефакта. – Все понятно?
– Все… вроде бы. Хотя нет. Какой перстень на какую руку одевать?
– Все равно.
*****
Еще утром Гистас приказал снять наблюдение с виллы Дожа Талиона – надобность в нем отпала, но одного шпика, на случай какого-либо форс-мажора он велел оставить. Сейчас Змей сколь стремительно, столь и бесшумно, как любили выражаться авторы "1001 ночи", правда по другому поводу: "она была сколь умна, столь и красива", бежал по лесной дороге. Чтобы не разминуться со своим соглядатаем, но в основном, чтобы не попасть в какую-нибудь ямку и не подвернуть ногу, что пустило бы всю операцию под откос, Гистас включил ночное зрение. Серый мир был по-своему красив и Змей любил такие ночные вылазки, но в данный момент ему было не до красот природы – у него была Цель. Не исключено, что самая важная в его жизни.
Когда у человека есть Цель, которая захватывает его, начиная с лысины на макушке и заканчивая кончиком ногтя на мизинце левой ноге, остановить его может только смерть. Ничто в мире не может заставить одержимого свернуть со своего пути. Его мозг становится подобен процессору головки самонаведения, захватившему объект поражения. Никакие помехи, ложные цели и прочие мешающие обстоятельства не смогут помешать ему довести боевой блок до логического конца… если конечно его раньше не достанет противоракета или лазерный импульс. Короче говоря, Змей был одержим своей Целью, как почуявший запах крови волк, или оборотень, которые отказываются от свежатинки только вместе со своей шкурой.
Если бы, на свою беду, с ним повстречался случайный ночной прохожий, который за каким-то хреном решил прогуляться лунной ночью по лесу, то в лучшем случае этот любитель свежего воздуха отделался бы замаранными штанами, а про худший и говорить не хочется. Дело было в том, что глава "Союза" мчался с такой скоростью, что казалось, будто он не бежит, а скользит над дорогой, а если еще учесть, что процесс этот протекал в полной тишине и одет был Гистас в черный комбинезон, а лицо его скрывала черная же балаклава, то в неверном лунном свете он один в один походил на Грейхмортана – демона пожирателя душ – персонажа крайне популярного среди малообразованных пейзан. Правда они делали вид, что только пугают им непослушных детей, а сами ни-ни! – ни капельки в него не верят, но думается, что после встречи этой ночью со Змеем, весь их напускной скептицизм испарился бы, как сухой лед на раскаленном асфальте.
Свой забег Змей начал там, где оставил свою коляску, примерно в полулиге – что-то около километра, от виллы Дожа Талиона. Во-первых из соображений скрытности – ночью звуки разносятся хорошо и ему не хотелось привлекать преждевременное внимание охранников виллы каким-нибудь ржанием, или скрипом колеса. Хотя и лошадь была проинструктирована, и с нее даже была взята соответствующая подписка о недопущении, и колеса смазаны, но в жизни все бывает, и Гистас, как практикующий головорез, а не штабной теоретик, прекрасно это знал. Второй причиной ночного пробега была необходимость хорошенько разогреться перед силовой операцией. Конечно же, Змей мог вступить в бой и без всякой разминки, но зачем же без, если можно с ней. Лишним это не будет, а Гистас, как профессионал, прекрасно знал о влиянии мелочей на конечный результат. И если имелась возможность хоть на йоту улучшить подготовку к предстоящему бою, пренебрегать ею не следовало.
Перед тем, как сгинуть в ночи, Змей зажег очень коротенькую мерную свечку и приказал вознице двигаться к вилле, как только она прогорит. Другим сигналом для начала движения будет прибытие соглядатая, который наблюдал за виллой, если он прибежит прежде, чем догорит свеча, или же любое странное событие которое кучер углядит в направлении вилы: огнь, звук, или еще что-нибудь, Тьма знает что, выбивающееся из ряда обычных явлений. Закончив инструктаж, Гистас бесшумно растаял во тьме, подобно Хозяину Ночных Дорог, вызвав у возницы, и так испытывавшего трепет по отношению к начальству, дополнительный суеверный страх. Ну, что тут скажешь? – умел Змей внушить должное уважение подчиненным.
Уже в виду виллы Змей засек своего человека – тот прятался метрах в пятнадцати от дороги, в густых зарослях. Гистас сбросил скорость, перешел на шаг и двинулся к нему, ловко огибая встречающиеся на пути кусты и деревья. Приблизившись к шпиону, глава "Союза" услышал странный стук, природа которого ему была непонятна и только в непосредственной близи от своего лазутчика уразумел, что тот стучит зубами от страха. Скорее всего, он происходил из местных крестьян, веривших в Грейхмортана, и решил, что зловредный демон явился за его душой. Был бы он чуток посмелее, или пообразованнее, или поумнее, то после некоторых размышлений – весьма коротких, надо полагать, пришел бы к безошибочному выводу, что его жалкая душонка может представлять какой-то интерес лишь для одного существа в мире – его самого.
Но, по причине скудоумия, к выводу этому он не пришел и сейчас стучал зубами и трясся от страха, раздираемый двумя его разновидностями. Во-первых, как уже было сказано, он страшился Пожирателя Душ, но попытаться спасти свою жизнь бегством филер не мог из-за страха перед своим шефом – Змеем, который приказал непременно его дождаться! Вот и попал бедняга, как кур в ощип. Чтобы не усугублять страдания подчиненного, а Гистас хотя людей и не любил, никакого удовольствия от их мучений не испытывал и если бывал крайне жесток, то только для пользы дела, а не для развлечения, Змей обратился к последнему дружелюбным тоном, как бы не замечая его взволнованного состояния:
– Ну, что, на вилле все нормально? Ничего необычного?
Колоссальным усилием воли, сопоставимым по мощности с третьим блоком ленинградской АЭС, наблюдатель сумел взять себя в руки и отрапортовать:
– Н-н-ничего!
Змей бросил взгляд на виллу, величественно окантованную мерцающим шатром боевого плетения. Он на секунду задумался, как сформулировать приказ – ведь шпик был обычным человеком и ничего, кроме красивого здания и окружающего его пейзажа не видел. Еще через пару мгновений он заговорил:
– Как только на меня нападут собаки, сразу беги по дороге, как можно быстрее, – Гистас махнул рукой в нужном направлении, – в полулиге будет моя коляска. Скажешь вознице, чтобы гнал сюда, что есть мочи, и ждал у ворот. Сам возвращайся в город, но не по дороге. – Поймав недоумение, на миг проскользнувшее в глазах шпиона, Змей пояснил: – Не исключено, что скоро на дороге будет тесно от гвардии Дожа. Тебе не стоит с ними встречаться. – В ответ наблюдатель понятливо покивал, а Гистас уточнил: – Все понятно? – Дождавшись очередного истового кивка от соглядатая, который за все время инструктажа так рот и не открыл, Змей развернулся и скользящей походкой направился к огненной стене.