А вот кто запал в душу Старика, который не был тогда еще Стариком, так это укротитель тигров. Всю жизнь воспоминание о том, как могучие звери хоть и с недовольным рыком, но все же подчинялись воле человека, время от времени всплывало у него в памяти. Вот и в ночь, после избрания начальником Серого Цеха, ему снова припомнился дрессировщик и его тигры, и понял тогда Эргюст, почему не может забыть то давешнее представление.
Озарение посетило его и осознал Эргюст, что ничем не отличается от того хмурого, жилистого мужика, который остается, с глазу на глаз, в клетке с могучими зверями, каждый из которых может отправить его к праотцам одним взмахом лапы. Но! Может-то – может, однако вместо того, чтобы разорвать глотку дрессировщику и вонзить клыки в парное мясо, выполняет все команды человека и позволяет ему выйти живым из клетки.
Постигнув свое сродство с укротителем, понял Старик и то, что жизнь и здоровье, как дрессировщика, так и начальника Серого Цеха зависят от их наблюдательности. Они должны успеть отследить малейшие нюансы в изменении поведения своих подчиненных – зверей, или людей – кому, какая труппа досталась. Правда, начальнику Серого Цеха посложнее приходится – его питомцы поопаснее.
Короче говоря – любое изменение поведения подопечного может свидетельствовать о назревающей опасности. А для того, чтобы его отследить, необходимо знать, какое поведение является обычным, нормальным, что в свою очередь влечет за собой необходимость постоянного наблюдения за звериным – вне зависимости от имиджа, контингентом.
Старик не страдал излишней подозрительностью, просто он постоянно был настороже. Как говорится: я не злопамятный, просто память у меня хорошая. Начальник Серого Цеха хорошо относился к своим людям, доверял им, но… проверял. Причем, не раз и не два, не от случая к случаю, а на регулярной основе. Выражалось это в том, что Эргюст задушевно беседовал с каждым из серых и многое знал о жизни каждого – у кого мать болеет, кто ждет прибавления в семействе, у кого сын поет церковные гимны исключительно хорошо, у кого жена редкостная сука, а мать ее и того хуже, и прочее, прочее, прочее, что составляет обыденную, повседневную жизнь любого человека, вне зависимости от его профессии, будь он хоть булочником, хоть киллером.
Никакой идиосинкразии это перманентное тестирование у подчиненных не вызывало. Главным образом из-за того, что они не догадывались, что их тестируют. Старик не задавал вопросов. Или же задавал, но очень редко, когда от него это явно ждали. Он просто сидел за рюмочкой яблочного коньяка, или за кружкой эля, в компании своих людей и слушал, но не отмалчивался, а тоже рассказывал о своей жизни – что младшая внучка растет еще той вертихвосткой, что характер жены с годами стал еще хуже, да и был не сахар, ну, и так далее. Короче говоря – грузил подчиненных разнообразной ботвой и в ответ получал такую же.
Разумеется, занимался Эргюст этим не из банального любопытства и уж, тем более, не из желания покопаться в чужом грязном белье. В его интересе к интимным подробностям жизни личного состава не было ничего общего с темным и липким вниманием околоподъездных старух к жизни своих соседей. Регулярные задушевные беседы с подчиненными нужны были начальнику Серого Цеха для того, чтобы доверять своим сотрудникам, чтобы по мельчайшим, трудноуловимым изменениям нюансов поведения успеть отследить зарождающуюся измену и провести операцию по «опережающему отражению». И благодаря этой кропотливой работе, он был уверен в лояльности своих людей. Был уверен до прошлой ночи. Теперь все изменилось – мирная жизнь закончилась и началась война. А это означало, что изменились правила игры, и к этому надо быть готовым.
Эргюст не исключал, что за те несколько склянок, что они не виделись, кто-то из его подчиненных мог попасть в лапы темных Лордов и променять свою преданность «Союзу», Цеху и лично ему, на жизнь, а это означало, что вся информация, которой располагали эти гипотетические пленники, стала достоянием северян.
Старик не был прекраснодушным идеалистом, поэтому в стойкость и несгибаемость своих людей, и их готовность умереть под пыткой, но не раскрыть рта, верил слабо. А если быть честным с самим собой, то не верил вообще. В данном случае, ключевая информация – время и место встречи. Попади она в лапы Лордов – тут и до геноцида недалеко! В их способности быстро и эффективно вырезать всех собравшихся (включая относительно мирных посетителей «Морской Девы»), начальник Серого Цеха не сомневался ни мгновения. Как правильно говорится – рыбак рыбака…
Эргюст был реалистом до мозга костей, никаких иллюзий никогда не питал и несмотря на очень хорошее отношение к своим людям, вполне справедливо полагал, что предают только свои. Врагу проблематично пробраться к тебе за спину на расстояние вытянутой руки, а другу, товарищу, соратнику – без проблем. В спокойное время вероятность предательства, конечно же, была невелика, но как только обстановка стала накаляться и перед окружающими встала, или могла встать альтернатива – своя жизнь, или твоя, все резко менялось.
Начальник Серого Цеха сумел дожить до весьма почтенного возраста, и попутно, сохранить свой пост. Понимающие люди – ветераны «Союза», число которых было весьма невелико, ибо работа в этой специфической организации не особо способствовала долголетию, отмечали, что это большое достижение, причем, как одно, так и другое.
А помог Старику достигнуть таких верши некий дуализм, с которым он относился к людям. В природе это явление тоже встречается. Наиболее яркий пример – свет. Он, как известно, одновременно и частица и волна. Так вот, Эргюст никогда не забывал, что каждый сотрудник – это потенциальный предатель, но, в то же самое время никак это внешне не демонстрировал, вербально и невербально внушая окружающим, что он им всецело доверяет. Эргюст был сильным манипулятором и ему это вполне удавалось. Такой вот бег по лезвию бритвы с дуализмом наперевес.
Никакой паранойи в таком отношении Старика к жизни не было, заговоры на каждом шагу ему не мерещились, но любую возможность предательства он старался минимизировать заранее, настолько, насколько мог. В данном конкретном случае этим объяснялся выбор точки рандеву.
Никто из бригадиров до вчерашней ночи, когда прозвучало название места встречи, о таверне ничего не знал. Точнее, не так – слыхал когда-то краем уха, что есть такое заведение – и все. Назвать сходу, где точно «Морская Дева» расположена, особенности ее архитектуры, карту скрытых подходов, наличие, или отсутствие подземных ходов и другую важную информацию никто бы их них не смог – короче говоря, попади кто из бригадиров в плен, выдавать ему было бы нечего. Хотя… такая формулировка не совсем точна. Пожалуй, правильнее будет так: пленник смог бы выдать меньше, чем если бы совещание происходило в хорошо ему известном месте. Так будет правильно. А вот Эргюст все вышеперечисленное про «Морскую Деву» знал, а еще и много чего другого, не менее, если не более, важного в игре на выживание, в которую все они были вынуждены теперь играть.
Старик, в отличие от значительной части начальства всех уровней, которые искренне считают, будто народ должен ждать начальство, а иначе, что это за начальство? полагал, что точность – вежливость не только королей, но и руководителей, уважающих своих сотрудников. Поэтому, когда он не появился в «Морской деве» с восьмым ударом главного колокола на Церкви Единого, это вызвало у собравшихся бригадиров некоторое удивление. К счастью, задержался он не на много и удивление не успело перерасти в тревогу. Кстати говоря, в рассуждениях о точности и вежливости, непременно следует иметь в виду, что точность хороша только в том случае, если она не противоречит разумной осторожности. Человек, например, является на стрелку в строго оговоренное время, а его там фаршируют свинцом, как рождественского гуся яблоками – что ж хорошего в такой точности?
В том, что Старик задержался не было ничего удивительного. И никакой невежливости в этом не было и в помине. И никакого начальственного чванства – мол, подождут, мол, никуда не денутся с подводной лодки! Отнюдь. Опоздание было чисто техническим. Эргюст задержался ровно настолько, сколько ему потребовалось, чтобы удостовериться, что «хвостов» никто не привел. А если быть предельно корректными в формулировках, то не «не привел», а он «не обнаружил» – так будет точнее. Эргюст проследил за своими бригадирами на подходе к таверне, проследил за людьми, пришедшими после них и пришел к выводу, что если кто-то и шпионит, то вычислить соглядатая он не может, а значит – нечего и время терять. От Судьбы не уйдешь и не надо разумную осторожность превращать в трусость. К слову говоря – это совершенно разные проявления человеческой психики.
В темном углу материализовалась одна из теней, отбрасываемых неверным светом дешевых масляных фонарей, и к столу, где расположилась элита Серого Цеха, проскользнул его начальник. Можно было дать голову на отсечение, что никто, кроме бригадиров, его появления не заметил. Как правильно говорится – мастерство не пропьешь! Особенно, если пить в меру.
И хотя начальник Серого Цеха давно оперативной работой не занимался – сказывалось высокое положение в иерархии и возраст, но базовых навыков он не утратил. О высоком классе начальника Серого Цеха говорил хотя бы тот факт, что Эргюст сумел протиснуться между двух, в дым пьяных, матросов, которые уже успели по разу съездить друг дружке по уху и собирались продолжить это увлекательное занятие. Причем Старик проскользнул так, что они на этот вызывающий маневр даже внимания не обратили.
Устроившись в торце стола, на «председательском» месте, он внимательно оглядел хмурые лица своих соратников. Хмурые – это ладно – веселиться особо не с чего, но вот тщательно скрываемая растерянность и, чего греха таить – даже страх, Эргюсту сильно не понравились. Никогда раньше он своих бригадиров такими не видел, хотя… с другой стороны – никогда раньше они в такой переплет и не попадали. За одно злосчастное утро уничтожены четыре лучшие пятерки. Правда, про Святошу точных данных нет, но Эргюст привык доверять своей интуиции, а она однозначно говорила, что если он когда и встретится со своим лучшим бригадиром, то разве что в преисподней. Еще раз оглядев своих людей, начальник Серого Цеха заговорил: