Глава 15
– По вашим лицам, Сиятельные Лорды, я вижу, что вы ничуть не удивлены нашей встрече. – Кирсан-ар-Мюрит улыбнулся компаньонам будто старым друзьям, которых давно не видел и теперь был ужасно рад этой встрече. А еще за пару часов до этого в высшей степени необычного саммита ничто не предвещало, что верховный главнокомандующий и его старший помощник встретятся с глазу на глаз с самим Рейхстратегом Высокого Престола!
Два часа назад Денис только-только проснулся, или очнулся. Проснулся он, или же очнулся, зависело от того спал он или же находился в забытьи, а сказать точно в каком именно состоянии старший помощник пребывал, было затруднительно даже ему самому. Поэтому, чтобы однозначно определить свое тогдашнее положение, Денис решил считать, что пришел в себя – ни нашим, ни вашим.
Афишировать это возвращение он не стал и лежал с закрытыми глазами пытаясь понять на каком свете находится – на том, или на этом. Вопрос был очень серьезный и требовал однозначного ответа, но, как назло, в пользу, как той, так и другой, гипотезы свидетельствовал определенный набор фактов и соображений и прийти к определенному выводу было затруднительно.
За то, что старший помощник уже отмучился и пребывает в горних высях, или еще в каком похожем месте, говорило то, что он не чувствовал никакой боли, и это после того, как он мечтал поскорее умереть, только чтобы не испытывать ужасных мук. Это с одной стороны.
С другой – что он все еще на бренной земле… точнее – на Сете, говорило то, что Денис явно осязал всем своим телом, что лежит на чистой простыне и укрыт чистым же одеялом – запах свежего белья спутать с непереносимой вонью пыточной камеры было невозможно, плюс приятные тактильные ощущения от прикосновения хорошо выделанной ткани.
Кроме того, он и сам был чист, а ведь в застенке ему пришлось вдоволь побарахтался в луже из своих же телесных выделений. Причем всех, на любой, так сказать, вкус. И запашок от старшего помощника должен был стоять совершенно омерзительный, а его не было! И вовсе наоборот – присутствовал запах чистого тела.
Так что, опять же, когнитивный диссонанс – ведь если Денис уже на том свете, то никаких телесных ощущений, вроде бы, испытывать не должен, ибо дух (опять же предположительно), ничего такого не чувствует. Хотя… кто его знает, достоверной информации нет – никто не возвращался, а плетут всякое.
Не придя к определенному выводу, старший помощник решил добыть дополнительную информацию, которая могла бы помочь ему в решении возникшей перед ним задачи. Глаза он, по-прежнему не открывал – для конспирации. Конечно, Денис полностью отдавал себе отчет, что вряд ли его ерзанья остались незамеченными гипотетическим недоброжелателем, если тот, конечно же, наличествовал, но, а вдруг!? Надо использовать все шансы, даже минимальные, даже, практически, несуществующие.
Старший помощник спинным мозгом почувствовал, что появился шанс выйти сухим из воды, в смысле – живым, и решил, что если будет пренебрегать хоть мельчайшими возможностями повысить вероятность этого события, то Богиня Судьбы непременно его накажет. И, кстати говоря, правильно сделает. Не надо плевать в руку дающую.
Для начала Денис осторожно, словно сапер, ласкающий взрыватель бомбы, неуловимым медленным движением переместил правую руку, лежавшую вдоль тела, на живот, и ощупал его – в том месте, куда прикладывалась жаровня. Паче чаянья ни шрамов, ни скукоженной глянцевой кожи, ни чего-либо подобного, он не обнаружил. Кожа, как кожа – такая же, как вокруг.
После этого, так же медленно и осторожно, Денис обследовал пальцы на руках. Ни единого свидетельства перенесенных истязаний не обнаружилось – гладкие ногти присутствовали на тех местах, где и должны были находиться, ну и, разумеется, никакого болевого синдрома – будто пытки ему приснились.
Но, опять же, все эти факты никакой новой информации для решения вопроса местонахождения старшего помощника не дали. С одной стороны – тело явно присутствует. С другой – на этом теле нет никаких отметин, которые на нем обязаны присутствовать. Вот и думай. Ну что ж… – настало время открывать глаза. Как справедливо отмечено: есть время собирать камни и есть время разбрасывать камни. Так и здесь: есть время закрывать глаза и есть время открывать глаза.
Первое, что увидел Денис открыв глаза, был Шэф, сидящий на кровати, закутанный в простыню на манер римской тоги, а если использовать более близкие временные реалии – как мужик после парной. Командор внимательно за ним наблюдал.
– Ну, что, выспался? – без тени иронии поинтересовался верховный главнокомандующий.
«Тебе бы так поспать! – хмуро подумал старший помощник. – Хотя… – вдруг засомневался он. – А вдруг и взаправду мне это все приснилось! – Сомнения с новой силой охватили Дениса, но он честно попытался отмести их волевым усилием, подкрепленным знанием марксистко-ленинской философии (правда шапочным): – Нет! Не может такого быть! Потому что не может быть никогда!»
«А почему не может?.. – вкрадчиво поинтересовался внутренний голос. – Мозг он такая штука… – тонкая. И обследованию не подлежит».
«А действительно… чем черт не шутит…» – всерьез уже засомневался в истинности своих собственных воспоминаниях старший помощник, но тут взгляд его упал на руки и все сомнения разом исчезли. Пытали его… Пытали! Дело в том, что ногти Дениса всегда были, как у обычного, среднестатистического, нормального мужика – не особо ухоженные, но коротко подстриженные и безо всякой черноты под ними, а теперь они выглядели так, будто старшему помощнику только что сделали маникюр, который, к слову говоря, ни он сам никогда не делал, ни ему никогда не делали. Ногти были новенькими, розовенькими, словно у младенца… – не было таких у Дениса раньше. Не было!
– Меня пытали! – с некоторым можно даже сказать – надрывом, объявил старший помощник. Этим тоном он попытался скрыть смущение за свое, прямо скажем – не вполне безупречное поведение в допросной камере. Нет, умом Денис понимал, что ничего бесчестного, или постыдного, не сделал, но… осадочек остался.
Каждому хочется выглядеть в своих глазах героем и мачо, а когда суровые жизненные реалии вступают в противоречие с этим желанием, хочется перевести стрелки на внешние обстоятельства непреодолимой силы, а если выражаться по-простому, по-народному – на форс-мажор. Но, переводи, не переводи, а в глубине души понимаешь, что это ты прогнулся, это ты струсил, а впускать в душу это знание не хочется, вот и приходится защищаться, чем под руку попадется.
Хотя, надо честно сказать – есть немногочисленные индивидуумы, которые во всяческом негативе, который с ними случается, винят только себя. Они исповедуют принцип: каждый человек оказывается в любых жизненных обстоятельствах в соответствии со своим внутренним согласием с ними. Тебя бросила любимая девушка? – это не она стерва меркантильная, а ты лох. К следующей пассии присмотрись повнимательней и будет тебе счастье. Денис, в принципе, был гораздо ближе к этой, немногочисленной, категории, но пыточная камера все же выбила его из колеи. С другой стороны, в его оправдание – пусть бросит в него камень тот, кого не выбьет.
Командор воспринял информацию о пытках с олимпийским спокойствием и лишь индифферентно поинтересовался:
– Чего хотели?
– Настоящее имя, данное при рождении.
Главком на это ничего не ответил, а лишь хладнокровно покивал головой, как бы говоря, что мол – все правильно, что именно это и должны были спрашивать, что мол – а как же иначе? – всегда спрашивают. Денис не ожидавший такой отстраненности от любимого руководителя даже разозлился.
– А тебя не интересует, что я им сказал!? – саркастически улыбнулся он.
– Нет, – все так же апатично пожал плечами верховный главнокомандующий. – С какой стати? – Это твое личное дело. Тебе жить.
– Как это!? – взвился старший помощник.
– Ну, а как? – поднял брови командор, как бы поражаясь, что приходится растолковывать прописные истины. – Про меня ты ничего важного рассказать не мог, потому что и сам не знаешь. Следовательно – и навредить мне твои признания никак не могли. Значит, все твои откровения сделанные под пыткой, по пьяни, под наркозом, в бреду, или еще как, могут навредить только тебе самому. Ферштейн?
– Ферштейн… – после короткого, но тяжелого раздумья был вынужден признать старший помощник.
– Да ты не расстраивайся, – все так же меланхолично посочувствовал Дэну Шэф. – Дело житейское.
Чувствовалось, что мысли его далеки и общаясь со своим старшим помощником, он умудряется размышлять о чем-то другом и думы эти никакого удовольствия ему не доставляют. И даже – наоборот. И тут Дениса прорвало. Если бы командор начал его расспрашивать, выведывать подробности и вообще – лезть под кожу, то скорее всего он бы замкнулся и ничего ему не рассказал. А тут из него прямо забил фонтан красноречия. Старший помощник ничего не утаил: ни пережитого ужаса, ни своего страха, ни попытки чистосердечного признания, захлебнувшейся в рвоте – ничего!
Главком все внимательно выслушал, кивая в нужных местах и показывая тем самым, что мимо ушей ничего не пропускает и принимает во внимание, но вид по-прежнему имел отстраненный. Однако, вид – видом, но когда Денис закончил свою тяжелую исповедь, верховный главнокомандующий прокомментировал ее следующим образом:
– Дэн. Я читал о людях откусывающих свой язык, чтобы не сказать лишнего, читал о людях, выдержавших такие пытки, что от письменного описания того, что с ними делали, не говоря уже об устном, можно поседеть, но… – главком сделал паузу. – В жизни я таких людей не встречал. Боль кому угодно развяжет язык… если ты ее чувствуешь, и допрашивает человек с понятием, а не обычный костолом. – Командор хотел еще что-то добавить, но…
– Так что же делать?! – невежливо перебил его старший помощник. Командор к этому вопиющему дисциплинарному нарушению остался абсолютно равнодушен. Его безэмоциональность и отрешенность можно было бы сравнить только с аналогичными показателями какого-нибудь каменного истукана с острова Пасхи, а те известные доки по этой части.