— Как сумели? — спросил Ник, — и почему они раньше такое дерьмо делали?
— Объясняю, — Румын плавным движением ладони поправил тонкие усы, — мне в руки попал отличный ствол, найденный на руинах. Сколько лет ему было, я не знаю, но уж точно не двести, и даже не сто. Дерево сохранилось отлично. Лет тридцать от силы.
— Так что за ствол? — в нетерпении спросил Алекс.
— Штуцер-тройник, два ствола под дробь, горизонтальные, а внизу один нарезной. Под такой вот патрон. Собственно, ничего особенного, вот только он заряжен был, понятно, что от времени и порох и капсюль благополучно умерли, но сам принцип был ясен. Ханс, как увидел, загорелся идеей. Говорил, что сам может подобный шедевр сделать, если до станков дотянется. Стали мы с ним думать.
— Вот мне тоже интересно, — сказал Ник, воспользовавшись тем, что Румын замолчал, — как вам удалось туда прорваться?
— Это отдельная история, — с довольным видом продолжил Румын, — сначала связались через торговцев, выяснили, что есть те люди, которые огнестрельное оружие делают. Это, чтобы вы знали, всего один небольшой цех на всю страну, работает там человек сорок, правда, все они отличные мастера и оборудование у них что надо.
Румын прервался, дотянулся рукой до стопки, налитой до краёв, поднёс ко рту, медленно с чувством выпил, после чего, аккуратно промокнув усы белой матерчатой салфеткой, продолжил рассказ:
— Есть только одно препятствие. Прозвучит это странно, но им законодательно запрещено совершенствовать изготавливаемое оружие. Перевожу: кто-то большой и властный, тот, кто рулит этой недостраной, официально, под страхом наказания, тормозит военный прогресс. Это ещё можно понять, когда оружие иметь запрещают населению, а государство при этом вооружено до зубов, но там даже полиция, крайне немногочисленная, кстати, тоже ходит без штанов. В смысле, без нормального оружия.
— Ну, а чего тут удивительного? — принялся рассуждать Вольф, — в этом мире произошёл глобальный катаклизм, вызванный, как я думаю, как раз чрезмерным развитием военных технологий. Вот теперь общество испытывает патологический страх перед любым умным оружием.
— Есть ещё кое-что, — продолжил рассказывать Румын, теперь улыбка исчезла с его лица, уступив место озабоченности, — проблема в том, что как раз самого катаклизма никто не помнит. Никто не может сказать, что это вообще было. Даже никаких устных преданий не сохранилось, хотя случилось это, по историческим меркам, вчера. В обществе какой-то негласный запрет на историю, никто не изучает даже недавние события. Да, чего там, они даже настоящее толком не изучают, ничего, похожего на журналистику и службу новостей, там просто не существует. Такое чувство, что и любопытство под запретом.
— А кто всё это запрещает? — спросил у него Ник.
— А вот тут снова мы сталкиваемся с необъяснимым, — Румын подвинулся к столу и заговорил тише, — в обществе есть жёсткая вертикаль власти, вот только её никто не видел.
— Как так? — не понял Вольф.
— А так, я пытался выяснить устройство госаппарата, ничего не получилось. Каждый знает своего начальника, а тот — своего. Кто управляет всеми, неизвестно. Самый главный начальник, которого могут назвать, — мэр города. Общество из каких-то роботов состоит.
— Эксперимент, — высказал мысль Вольф.
— Какой? — хором спросили все, повернувшись к доктору.
— По созданию идеального общества. После катастрофы власть захватили некие фанатики, религиозные, или какие-то ещё. Они усовершенствовали человеческое общество так, чтобы строить светлое будущее. Коммунизм, если хотите. Естественно, тем путём, который сами сочтут нужным. А чтобы люди не оглядывались назад, не сравнивали то, что было, с тем, что стало, насильно лишили их истории. В итоге граждане просто не представляют, что жить можно как-то по-другому. Не исключаю и такой вариант, что глобальную катастрофу они устроили сами, ради захвата власти, ради своих идей.
— Это всё очень интересно, — Ник поспешил осадить доктора, увлёкшегося высасыванием информации из пальца, — но пусть уже Румын расскажет, что там дальше было?
— Ничего особенного, после недолгой переписки, нам выправили кое-какой документ. Приглашение, нечто, вроде вида на жительство. Дают людям, которые там позарез нужны. С ним мы и поехали. Дальше договаривались уже на месте. Тут сыграла свою роль жадность, в этом, как сказал наш доктор, идеальном обществе, товарно-денежные отношения никуда не делись. Кроме того, человек, даже такой зомбированный, всегда любопытен, он всегда хочет отличиться, у него руки чешутся создать что-то новое, какой-то шедевр, которого раньше не делал никто. Они согласились сотрудничать с нами и выпускать оружие нового типа.
— А что им за это грозило? — уточнил Вольф.
— Понятия не имею, — честно признался Румын, — да и они сами не знают, нарушители законов куда-то пропадают, их просто удаляют из общества, и интересоваться их судьбой опять же не принято.
— Так, может, их на компост перерабатывают? — спросил Алекс — или скармливают тварям?
— Всё может быть, только для этого нужно быть уличённым, а тамошний репрессивный аппарат развит хуже некуда, людей мало, расследования не ведутся. Наказывают, в итоге, только тех, кого за руку поймали.
— Сумасшедший дом какой-то, — поставил диагноз Вольф.
— Как бы то ни было, а мастера решили рискнуть, с нашим участием быстро достали нужные материалы, настроили станки, изготовили формы для прессов, Ханс собственноручно работал на станках, чертил чертежи, разжёвывал мастерам все подробности. Вот это, он постучал ногтем по стволу ружья, — первое и главное чего мы добились. Ещё начали пистолеты неплохие делать, но их брать не советую, потому что скоро появятся револьверы, настоящие.
— А стоимость этого удовольствия? — спросил Алекс.
— Не так дорого, — спокойно сказал Румын, — такие вот штуцеры можно сейчас купить по восемьсот марок, револьверы, когда появятся, обойдутся в тысячу.
— Можно сказать, что оружие будет на вес серебра, а револьверы даже дороже, — заметил Вольф.
— А не всё ли равно? — спросил у него Румын, — кто-то из нас стремится накопить на старость? Или купить автомобиль? Вот торговцы платят нам серебром за хабар, мы это серебро отдаём частично за оружие и порох им же, частично за еду крестьянам. А крестьяне за эти же деньги покупают у них товары, в этом пространстве циркулирует одна и та же денежная масса. Как по мне, так всем уже давно пора перейти на безналичные расчёты, или хоть бумажные деньги ввести, мне, откровенно говоря, уже порядком надоело с собой металл таскать.
— Это верно, — согласился с ним Вольф, — а сколько всего таких винтовок они могут продать?
— У меня есть мой тройник, мне не нужно. Этот ствол я взял для показа, кому нужно, берите, деньги отдадите мне. У Христофора есть ещё шесть, полагаю, через пару недель будут ещё поставки. Патроны стоят недорого, всего четыре кроны за десяток. Производство удалось автоматизировать. Всего сотен пять наберётся.
— Устроит, — ответил за всех Ник, — сейчас пойдём к Христофору, сдадим хабар и обменяем всё на оружие и патроны.
— Сначала предлагаю отметить, — Румын показал пальцем на стол и, не дожидаясь реакции остальных, налил себе вторую стопку настойки, — не так часто вместе собираемся.
— Это хороший вопрос, — сказал Вольф, — есть мнение, что ситуация в Пустошах меняется, притом, не в лучшую сторону, думаю, пора нам забывать об одиночных рейдах.
— Ты как никогда прав, док, — сразу согласился с ним Алекс, — я думаю, следует собрать группу целиком, всех, кто остался, создать постоянную базу в Пустошах, нанять несколько повозок для перевозки добычи, дороги почти везде проходимы, половина из нас будет мародёрствовать, вторая — возить.
— Неплохо придумано, — поддержал его Ник, — вот только, может, сперва проведём зачистку, хотя бы на ближних территориях, твари совсем обнаглели, а огневая мощь отряда теперь вырастет. С новым-то оружием.
— При всём этом, — поспешил осадить их Румын, — не забывайте, что численность наша слишком мала. Что толку от базы, где сидят два или три человека?
— Ну, так наберём ещё людей, — Ник кивнул на Влада, — подозреваю, что таких много найдётся, да и сам он неплох, нам в этом рейде здорово досталось, но молодой не подвёл.
— Так и сделаем, — подвёл итог Румын, — а пока, товарищи, прошу всех к столу.
Крепкое пойло с ароматом трав, орехов и мёда с тихим журчанием наполнило стеклянные стопки, пятеро мужчин чокнулись, выпили, после чего со всей старательностью навалились на закуски. Закуски постоянно обновлялись, графин на столе менялся ещё дважды. Только часа через четыре все разошлись по комнатам сытые, пьяные и довольные, и дружно завалились спать. Люди, которые проводят целые недели и месяцы в пути, могут не спать много дней подряд, зато потом накопившаяся усталость даёт о себе знать, проспали они часов пятнадцать, до утра никто так и не проснулся, хабар в мешках стоял не разобранным.
Утром следующего дня, сонные и опухшие, они потащили мешки к торговцу. Христофор, в отличие от Ставра, был личностью, во-первых, куда более представительной, в ширину он был примерно такого же размера, как и в длину, а во-вторых, в отличие от спокойного меланхоличного Ставра, живой и весёлый толстяк Христофор непрерывно сыпал шутками, знал все новости в округе, старательно выспрашивал у ходоков о том, что они видели и слышали в Пустошах.
От вида объёмных мешков глаза его разбежались, он сразу стал прикидывать сумму, мысленно вспоминая, чем располагает. Ник его поспешил успокоить:
— Не переживай, нам новые стволы нужны, так что серебра тебе точно хватит.
— Сколько? — ещё более оживился торговец.
— Давай все, — решительно сказал Алекс, — и патроны тоже. Мы потом между собой разберёмся, кто кому и чего должен.
— Отлично, — он улыбнулся во всю ширь своей круглой физиономии и вышел из комнаты, через пару минут он вернулся, держа в руках охапку из шести штуцеров. Следующей ходкой он принёс деревянный ящик без крышки, где сверкали новыми латунными гильзами патроны, — теперь начнём торг.