Но здесь! Здесь!!
Пока в памяти Ивана с калейдоскопической последовательностью вспоминались фрагменты отлетевших лет и продумывались им, женщины с трепетом внимали коленопреклонённым перед ними аборигенам, хотя и с удивлением. Кроме того, две из них тоже опустились на колени и с жаром стали поминать «матку боску» вполне членораздельно, так что Иван удостоверился, что не ошибся, и всё это ему не почудилось, а так оно и есть на самом деле, несмотря на поразительную необыкновенность и чудовищность происходящего.
– Они молятся на польском языке, – оторвался от Икаты и первым высказался Жулдас.
– Да, это польский, – буркнул Арно, словно был недоволен тем, что женщины молились на этом языке. – Ты, КЕРГИШЕТ, что-нибудь понимаешь? Где мы?
– Ни черта не понимаю! Или у нас уже начались глюки… или это перливый мир, но в прошлом.
– Таких миров не может быть, – возразил Арно, но тут же протянул задумчиво: – Хотя…
– Вот-вот, хотя. Много ли мы знаем? – сказал Иван. – Так, где мы?
– Знаем, и достаточно, чтобы быть уверенными наверняка. Таких миров и вправду не бывает, – высказался Хиркус, но уверенности в его голосе отсутствовала так же.
– Ты позабыл тарсенов, тарзей и… кого там ещё?
Колесо медленно и тоскливо вращалось, женщины созвучно с местными существами возносили хвалу матке боске, другие существа, оттеснившие вооружённых копьями, – в немом молчании слушали слаженные голоса, а ходоки в растерянности наблюдали за всем этим непонятным действом.
Наконец, казалось, всё стало заканчиваться, но к этому моменту, сделав полный оборот, колесо поднесло посаженные на шип останки Элен.
Женщины повернулись к ней, упали все на колени, голоса их пошли подвысь, окрепли.
– Мы, может быть, уйдём отсюда, а они пусть себе тут гнусавят, – громко, как это она делала всегда, спросила, ни к кому не обращаясь, Шилема. – Вам не надоело? Ведь у них это надолго.
– Да, представление так себе, – презрительно бросил Хиркус. – Один раз посмотреть, да и то под палкой.
– Наверное, – вздохнул Иван. – Если не слушать и не смотреть, так что предпринять, вы знаете?
Шилема надула губы.
А Иван никак не мог отделаться от чувства виноватости. Не перед ходоками, поскольку привёл их сюда, а почему-то перед женщинами, как словно и они были втянуты им в эту авантюру.
Представлялось ему это так: ходоки, умеющие способность ходить во времени и дороги в нём, в канале Пекты оказались инородными телами, отчего и были по-иному восприняты им и вытолкнуты за пределы канала, где, возможно, для обычных людей действовали специфические силы – и физические, и психофизиологические. Женщинам не повезло, они слишком близко соприкасались с ходоками и вместе с ними оказались не там, куда стремились. Значит, и вытаскивать их куда-то придётся ему. Вот уж по горькой истине: захотел приключений, и получил их сполна и больше.
Шилема теребила его за рукав.
– Так мы идём?
– А эти, думаешь, просто так нас пропустят? – Хиркус кивнул на вооружённых дрекольем местных разумных, что тесным полукругом обступили и ходоков, и женщин, стоящих на коленях вместе с аборигенами.
– Протиснемся, – повёл плечами Арно.
– Да! – поддержал его дон Севильяк и сжал перед собой кулаки, в одном из них за ствол был зажат автомат.
– Тогда так… Шилема и Джордан ко мне ближе. Арно впереди, дон Севильяк с Жулдасом – замыкающие… Протискиваемся!.. Осторожнее!..
Протискиваться не пришлось. Плотные ряды расступились и пропустили команду Ивана.
– Покладистые ребята, – похвалил Хиркус. – Но почему именно в эту сторону?
– Тебе это важно знать? – обернулся к нему Арно.
– Ты не оглядывайся, а внимательнее посмотри дальше своего носа.
– Смотрю, и что? А-а…
– Вот тебе и а-а, – сымитировал его Хиркус. – Мы теперь как на ничейной полосе.
За редкими зарослями кустов маячил ряд вооружённых копьями местных воинов, недавно оттеснённых от колеса. Они пританцовывали и тоже пели – заунывно, на одном дыхании и ноте. Звучало бесконечное «и-и-и…»
Ходоками, выведенными за пределы круга каких-то действий, где они оказались лишними, похоже, уже никто не интересовался.
– Фу, как они противно воют! – Шилема закрыло одно ухо ладонью, и брезгливо покривила губы.
– Ты не права, – сказал Хиркус. – Для нас, конечно, дикая, но это всё-таки песня. И мелодичная. Прислушайся!
– Вот ещё! – возмутилась Шилема.
…Жарко, душно, солнечно.
Муторно на душе. Всё не так. Вернее, непонятно как.
Иван мучительно настраивал себя на принятие какого-то решения. А его не было. Тупик. Мысли сбивались, рассеивались в пустоту, не оставляя ни малейшего намёка на возможность выхода из тупика.
Но решать, в конце концов, придётся ему. Ходоки сейчас не помощники. Они, пожалуй, даже довольны тем, что вокруг них происходит. А Жулдас и вовсе потерял как будто всякое представление, где находится, всё его внимание сосредоточено на Икате, да и она тоже не прочь быть к нему поближе.
Вот ведь как у них получилось!
Встретились случайно, и сразу их кругозор сжался до обоюдного существования только для них; а все остальное – где-то там, вне, ничего не значащее…
Позавидовать можно!
Возбуждённые и возмущённые выкрики женщин прервали его сумбурные размышления. Сразу появилась цель – ближайшая, не приносящая ничего существенного для будущих действий – спасение нечаянных спутниц.
– За мной! – приказал он готовым к прорыву ходокам.
Они молча вломились в частые ряды туземцев. Те, может быть, и ожидали нападения, но не такого мощного и целеустремлённого. Ходоки, подражая им, шли клином. Впереди Иван и Арно, на флангах Хиркус и дон Севильяк, чуть позади временница и фиманец, замыкали Жулдас и Иката, предупреждая нападение сзади.
Иката показала себя. Она не уступала в сноровке Шилеме, попадавшие под её руку или ногу местные существа, отлетали в сторону с квакающими звуками и долго не могли прийти в себя.
Пробить брешь ходокам удалось в считанные секунды. У колеса они застали трагикомическую сцену.
Женщины вцепились в одну из своих подруг со стороны головы за плечи и руки, с другой, за ноги, её тянули невооружённые аборигены. Своеобразное перетягивание каната проходило с переменным успехом.
Произойди такое на каком-нибудь праздновании, то зрители показывались бы со смеху. А происходящее здесь не радовало. Женщины упирались и голосили, на противоположном конце цепкие длинные конечности ухватисто удерживали несчастную, попавшую в переплёт. Она уже, наверное, потеряла сознание, на её бледном лице застыла маска отчаяния и муки.
После прорыва компактная группа ходоков распалась. Хиркус и Арно набросились на тех, кто удерживал женщину, пытаясь оторвать и отогнать их от неё. Шилема помогала им, правда, больше визгом, чем делом. Однако все их усилия привели к обратному, потому что хватка туземцев не ослабла, их длинные жилистые передние конечности, словно приклеились к ногам мученицы, а противоположная сторона расстроилась, выпустив из рук подругу, и она оказалась во власти рептилий.
Новая же попытка опять поймать ускользающие руки и плечи не увенчались успехом. К тому же, Иван и дон Севильяк решительно оттеснили женщин от колеса. Они кричали, а Иван никак не мог добиться задуманного: сплотить всех и уйти в поле ходьбы.
– Арно! Хиркус! Шилема!.. Ко мне! – взывал он. – Хватайте их! Уходим!.. Уходим!..
Женщины бесновались, вырывались из рук ходоков. То одна, то другая бросалась на защиту попавшей подруги в плен к аборигенам, хотя та уже исчезла в клубке тел безоружных и вооружённых рептилий.
Наконец, Арно и Хиркус при поддержке разъярённой Шилемы, отшвыривая направо и налево создания этого мира, прорвались к остальным ходокам.
Под крики, шум и рычание своих и чужих, люди стали на дорогу времени.
Вышли под лучи расплавленного солнца пустыни. Знойная мгла искажала горизонт, нигде ни кустика, ни тени.
Быстрый переход не охладил ни тел, ни накала страстей, бушевавших у одних в мыслях, у других в напряжённых мышцах. Женщины, потерявшие названную сестру по какому-то их тайному делу, тут же отпрянули в сторону и обособились, как только ходоки расцепили руки и выпустили их и своего круга.
– Они совсем одурели! – презрительно бросила в их адрес Шилема. – До чего же бестолковыми оказались…
– А ты бы не одурела? – осадил её Хиркус. – Если бы тебя стали пробивать туда-сюда во времени и с места на место? Они в первый раз, а ты изображаешь из себя тут…
– Вот и успокой их, – посоветовал Джордан. – Думать мешают.
– Мыслитель нашёлся!
Дон Севильяк хрюкнул от распиравшего смеха.
– Перестаньте! – пришлось прикрикнуть Ивану на пикировщиков.
– Не останавливай их, КЕРГИШЕТ. Пусть поговорят, – Арно стряхнул с рукава какого-то жучка, принесённого от скорбного колеса, или успевшего попасть на него уже здесь, где, казалось бы, никакой жизни не должно было быть. – Самому хочется сказать что-нибудь эдакое, заковыристое. Пожаловаться или, наоборот, погрозить кому-нибудь кулаком. Чтобы горло прочистить и мозги встряхнуть себе и другим.
– Жарко, – пропыхтел дон Севильяк, смахивая обильный пот с подбородка. Лицо его покрылось крупными каплями, они собирались в струйки и стекали вниз. – Не люблю пески, жару, пот… Ф-рр!
– Кто любит? – уныло подтвердил Джордан, хотя, пожалуй, только он и Шилема меньше других ходоков были покрыты испариной.
Жара успокоила и женщин. Они теперь с испугом осматривали пустынное грязно-жёлтое пространство, слившееся с таким же невзрачным небом.
Воздух обжигал дыхание, даже сквозь походную обувь ходоков проникало жгучее тепло раскалённого под солнцем песка, а некоторые женщины, обутые в лёгкие полусапожки или туфли, уже приплясывали, стараясь хоть как-то избавиться от нарастающего жжения в ногах. Забота о сохранности ступней заставили некоторых из них, в том числе и предводительницу Катрину, наконец-то, вспомнить о ходоках, что так бесцеремонно уже дважды переместили их непонятным для них образом из одних погодных условий в другие.