Он уже хотел повернуть на пересечении Мейн-стрит и Кэньон-стрит, но тут заметил боковым зрением какую-то фигуру. Со склада в южной части гоночного трека вышел человек – тот пьяница, что приехал несколько дней назад вместе с негром и девчонками. Потрепанный жизнью мужчина на минутку остановился, чтобы глотнуть из своей фляжки, и поморщился, когда горло обожгло выпивкой. Даже стоя в квартале от него, жилистый человек узнал выражение его лица.
Мужчина скривился, почувствовав, как алкоголь пошел вниз по пищеводу, и гримаса его была до странности знакома жилистому человеку. Эта гримаса – полная стыда и отчаяния – заставила человека почувствовать себя неловко, пробудив в нем сентиментальность, почти что нежность. Мужчина снова засунул фляжку в карман и, пошатываясь, пошел к Мейн-стрит характерной походкой – отчасти хромая, отчасти запинаясь спьяну, – которую приобретают многие бездомные после долгих лет, проведенных на улице. Жилистый человек последовал за ним.
Через несколько минут он не смог совладать с собой и крикнул пьянице:
– Эй, приятель!
Боб Стуки услышал эхом разнесшийся по ветру голос – хриплый, с легкой примесью говора маленького южного городка, – но не смог определить, откуда он доносился.
Он остановился на обочине Мейн-стрит и огляделся. Город в тот день был практически пустынным: из-за дождя его обитатели не выходили из дома.
– Боб, так ведь? – произнес голос, уже ближе, и Боб наконец-то заметил приближавшегося к нему сзади человека.
– О, привет… Как дела?
Мужчина не спеша подошел к Бобу, натянуто улыбаясь.
– Прекрасно, Боб, спасибо.
Пряди угольно-черных волос падали на рельефное лицо мужчины; в руках он держал сверток, из которого что-то капало на тротуар. Люди в городе уже стали называть этого человека «Губернатором» – прозвище очень шло ему и быстро закрепилось.
– Ну как, обживаешься в нашей деревушке?
– Да, и неплохо.
– Уже познакомился с доктором Стивенсом?
– Да, сэр. Хороший человек.
– Называй меня Губернатором. – Улыбка его слегка смягчилась. – Похоже, все меня так зовут. А какого черта? Мне нравится, как это звучит.
– Что ж, Губернатор так Губернатор, – сказал Боб и взглянул на сверток в руках мужчины. Сквозь одеяло сочилась кровь. Боб быстро отвел глаза, обеспокоившись, но внешне выказывая лишь безразличие. – Похоже, дождь перестал.
Улыбка мужчины не сошла с его лица.
– Пойдем со мной, Боб.
– Ладно.
Они пошли вниз по растрескавшемуся тротуару, направляясь ко временной стене, отделявшей магазины от внешних улиц. Ветер разносил стук пневматических молотков. Стена становилась длиннее и уже достигала южных границ делового района.
– Ты мне кое-кого напоминаешь, – сказал Губернатор после долгой паузы.
– Держу пари, уж точно не Кейт Уинслет. – Алкоголь развязал язык Боба, и пьяница тихо посмеивался на ходу. – Да и не Бонни Рэйтт.
– В точку, Боб. – Губернатор посмотрел на свой сверток и заметил, что капли крови оставляли на тротуаре небольшие пятна размером с монетку. – Ох, ну я и развел здесь грязи.
Боб отвел глаза и попытался сменить тему:
– А вы тут не боитесь, что весь этот стук привлечет ходячих?
– Мы за этим следим, Боб, так что не волнуйся. У меня вдоль леса расставлены люди. Да и стук мы стараемся свести к минимуму.
– Отрадно слышать… У вас тут все неплохо устроено.
– Стараемся, Боб.
– Я сказал доку Стивенсу, что он может использовать любые медикаменты из моих запасов.
– Ты тоже врач?
Боб рассказал Губернатору об Афганистане, о том, как латал там морских пехотинцев и как получил почетную отставку.
– У тебя есть дети, Боб?
– Нет, сэр… Долгое время мы были вдвоем с Брендой, моей женой. У нас был небольшой трейлер прямо у Смирны, неплохо жили.
– Ты ведь смотришь на мой сверток, да, Боб?
– Нет, сэр… Что бы там ни было, я нос совать не буду. Меня это не касается.
– Где твоя жена?
Боб немного замедлил шаг, как будто само упоминание Бренды Стуки тяготило его.
– Потерял ее в атаке ходячих вскоре после Обращения.
– Мне жаль это слышать.
Они дошли до ворот в стене. Губернатор остановился, несколько раз постучал, и створка отворилась. Пропустив обоих мужчин и кивнув Губернатору, рабочий снова закрыл ворота, подняв в воздух ворох мусора.
– Я живу прямо за углом, – сказал Губернатор, качнув головой в сторону восточной части города. – В небольшом двухэтажном доме… Пойдем, налью тебе чего-нибудь.
– В особняк Губернатора? – пошутил Боб, не в силах сдержаться. Нервы и выпивка давали о себе знать. – Неужели вам не пора издавать законы?
Губернатор остановился на мгновение, повернулся и улыбнулся Бобу:
– Я только что понял, кого ты мне напоминаешь.
В этот короткий миг, стоя под серыми тучами зимнего дня, жилистый человек – который с этого момента уже называл себя Губернатором – почувствовал, что в его голове произошел гигантский сдвиг. Он смотрел на грубое морщинистое лицо этого славного пропойцы из Смирны и понимал, что оно как две капли воды было похоже налицо его отца, Эда Блейка. У Эда Блейка был такой же курносый нос, заметные брови и такие же морщинки вокруг покрасневших глаз. Эд Блейк, как и этот парень, был тем еще пьяницей и обладал сходным чувством юмора. Эд Блейк за словом в карман не лез и отпускал такие же короткие саркастичные комментарии и так же спьяну наслаждался ими, если, конечно, не колотил свою семью тыльной стороной огромных грубых ладоней.
Неожиданно, на волне сентиментальности, на поверхность всплыла другая сторона Губернатора – та сторона, которая была глубоко похоронена внутри него, – и голова его едва не закружилась, лишь только он вспомнил Эда Блейка в его лучшие времена, в те дни, когда тот был обычным работящим парнем из деревни и упорно старался одолеть своих внутренних демонов, чтобы стать хорошим отцом.
– Ты напоминаешь мне одного человека, кого я знал давным-давно, – наконец сказал Губернатор, и голос его смягчился, едва его глаза встретились с глазами Боба Стуки. – Пойдем-ка выпьем.
Остаток пути по безопасной зоне мужчины говорили спокойно и искренне, словно старинные друзья.
В какой-то момент Губернатор спросил Боба, что случилось с его женой.
– Мы жили в одном месте, в трейлерном парке… – медленно, с горечью начал Боб, прихрамывая и вспоминая те темные дни. – Однажды на него напали ходячие. Я как раз пытался раздобыть нам припасов, когда это случилось… Когда я вернулся, они уже были у нас дома.
Он прервался, но Губернатор ничего не сказал, молча ожидая продолжения рассказа.
– Они разрывали ее на части, и я отогнал их как мог… и… Похоже, они не успели съесть ее настолько, чтобы она не могла вернуться.
Последовала еще одна горькая пауза. Боб облизнул пересохшие губы. Губернатор понимал, что собеседнику его позарез необходимо было выпить, принять свое лекарство, которое отгоняло воспоминания.
– Я не смог заставить себя прикончить ее. – Эти слова вырвались из Боба с сухим хрипом. Глаза его наполнились слезами. – Я не горжусь, что оставил ее. Она наверняка потом кого-нибудь схватила. Ее рука и нижняя половина тела были сильно обглоданы, но ходить она могла. И люди, которых она убила… Их гибель на моей совести.
Повисла пауза.
– Отпускать порой нелегко, – наконец произнес Губернатор, глядя на свой жуткий сверток. Из него капало уже не так сильно, кровь сгустилась до консистенции черной патоки. И тут Губернатор заметил, что Боб задумался, засмотревшись на темные капли и нахмурив брови. Он выглядел практически трезвым.
Махнув рукой в сторону чудовищного свертка, Боб спросил:
– У вас ведь кто-то обратился, так?
– А ты не так уж глуп… Правда, Боб?
Боб задумчиво потер губы.
– Мне и в голову не пришло кормить Бренду.
– Пойдем, Боб. Я тебе кое-что покажу.
Они подошли к двухэтажному кирпичному зданию в конце квартала, и Боб вслед за Губернатором вошел внутрь.
– Встань-ка на секунду позади меня, Боб.
Губернатор вставил ключ в замочную скважину двери в конце коридора на втором этаже. Засов щелкнул, и послышалось утробное рычание.
– Буду признателен, Боб, если ты оставишь то, что увидишь сейчас, между нами.
– Да без проблем… Рот на замок.
Боб последовал за Губернатором в двухкомнатную квартиру со спартанской обстановкой. Воняло протухшим мясом и дезинфицирующим средством, окна были замазаны черной краской. Высокое зеркало от пола до потолка, стоявшее в вестибюле, было заклеено газетами и скотчем. Через открытую дверь было заметно, что зеркала в ванной не было – от него остался только бледный овальный контур над раковиной. В этой квартире вообще не осталось зеркал.
– Она для меня все, – сказал Губернатор.
Боб прошел за ним в гостиную, пересек короткий коридор и вошел в тесную прачечную, где к стене с помощью U-образного болта был вертикально прикован труп маленькой девочки.
– Господи Иисусе!
Боб замер в отдалении. Девочка – все еще с хвостиками и в аккуратном платье с передником, словно одетая для похода в церковь, – хрипела, дергалась и извивалась, натягивая цепь. Боб сделал шаг назад.
– Господи Иисусе, – повторил он.
– Спокойно, Боб.
Губернатор опустился на колени перед миниатюрным зомби и положил на пол свой сверток. Девочка щелкала челюстями, кусая воздух почерневшими зубами. Губернатор развернул сверток, и показалась человеческая голова, с одного из висков которой из пробитой пулей дыры текла мозговая жидкость.
– О боже…
Боб заметил, что на голове, одна из впалых ран которой уже кишела личинками, красовалась щетинистая армейская стрижка, словно когда-то эта голова принадлежала солдату или морскому пехотинцу.
– Это Пенни… Мой единственный ребенок, – объяснил Губернатор, подвинув поврежденную голову, с которой все еще капала кровь, в зону досягаемости закованного в цепи трупа. – Мы из маленького городка Уэйнсборо. Мать Пенни – моя дорогая жена Сара – погибла в автомобильной аварии перед Обращением.