Первым тишину нарушил Купер Стивс. Он стоял в другой стороне приемной, сжимая руки, его револьвер все еще был в кобуре.
– Лилли, я сожалею, что так получилось, но я никогда не хотел…
– Кто-то просил тебя говорить? – перебила его Лилли.
– Они так или иначе собирались взять наших людей, Лилли.
– Пожалуйста, помолчи.
– Хорошо, достаточно. – Брайс выглядел так, будто у него заканчивалось терпение. Он постучал перстнем с печаткой по руке, держащей револьвер.
– Давайте свернем разговор, ладно? Мы слышали достаточно этой фигни.
– Могу я предложить кое-что? – вставил замечание старик, его голос был сухим и хриплым от напряжения из-за того, что нож уже давно пересчитывал ему пульс острым кончиком. – Это займет минут десять или пятнадцать, а дети выглядят измученными. Могу предложить вам присесть?
После краткой паузы Лилли сказала:
– Почему бы нет?
По всей приемной, будто при посещении какого-то кошмарного медицинского осмотра, дети плюхнулись на пол, при этом большинство из них все еще держали веревку. Только Томми и Бетани остались стоять. Маленькая девочка пыталась не плакать с того момента, как началось противостояние, и теперь она просто застыла, уперев руки в бока, уставившись в пол, в то время как слезы катились по лицу. Она не издала ни звука. Уставившись на ее опущенное лицо издалека, с другого конца приемной, Лилли почувствовала отчаяние где-то в глубине души.
Неужели это последний раз, когда она видит детей? Именно поэтому маленькая девочка так плачет? Неужели она чувствует, что вступает в эру неопределенности?
Лилли резко дернула старика назад свободной рукой, все еще держа нож на его шее. Они одновременно сели на один из двухместных диванчиков рядом с пластмассовым фикусом, настолько пушистым от пыли, что он казался сделанным из цемента. Брайс прислонился к стойке медсестер, опустив револьвер и вздохнув. Казалось, его утомили переговоры и попытки сторон торговаться. Позади него остался стоять Купер Стивс. Беспокойно двигаясь, как мальчик, которого только что отправили в кабинет директора, он выглядел так, как будто не знал, куда деть руки, и пытался не смотреть детям в глаза. Несмотря на щегольской наряд, от Стивса разило кислым запахом вины и унижения.
– Откуда ты, Лилли? – Ноллз спросил это с легкомысленным почтением человека, проводящего перепись населения.
– Какое это имеет значение?
– Замужем?
– Кому какое дело?
Старик вздохнул, протолкнув воздух через губы.
– Это не уловка, Лилли, просто веду пустой разговор, пока мы ждем.
– Кто ты, моя подруга?
Лилли сострила, потом посмотрела на стареющую седую голову более внимательно.
– Я слышала, что кто-то назвал тебя химиком. Это то, что ты делал в «Пфайзере»?
– Точно.
Он сел прямо, не обращая внимания на струйку крови на морщинистой шее.
– Я понял, что химия – основа всего. Жизнь, смерть, любовь, ненависть, счастье, горе, радость и боль. Химия соединяет атомные частицы пространства и времени. Это нить, которая объединяет Вселенную. Химия, Лилли, является тем, что, в конечном счете, вытащит нас из этого беспорядка.
– Это действительно волнительно, – Лилли сказала это больше себе, чем кому-либо еще. – Но что хорошего принесут все эти красивые слова нам, если…
Звук поспешных шагов прервал ход ее мыслей. Человек в бандане вышел из-за угла соседнего коридора с рулоном узкой термобумаги, свернутой в руке – выборка данных от какого-то диагностического аппарата. У него был странный вид: глаза вытаращены, губы крепко сжаты с едва сдерживаемым волнением. Он приблизился к старику с трепетом и почтением.
Не двигая головой, Ноллз напряженно посмотрел на мужчину.
– Ну?..
Человек в бандане просто улыбнулся и кивнул – это отчасти было похоже на кивок, подтверждающий продвижение по службе или результат анализа, показавший, что опухоль доброкачественная. Старик пристально посмотрел на него.
– Ты уверен?
Человек в бандане кивнул, его улыбка расширилась.
– Я запустил тест дважды, – вновь широкая ухмылка. – Наконец-то нашли одного.
Ноллз моргнул. Потом он пристально посмотрел на Лилли, будто та была белым тигром. Он повернулся к Брайсу и сказал очень мягко:
– Позволь детям уйти.
Они дали Лилли несколько секунд, чтобы попрощаться. Они разрешили ей это сделать на верху лестницы на пятом этаже, в конце главного коридора. Брайс и человек в бандане смотрели за церемонией прощания на расстоянии нескольких футов, с оружием на изготовку, пока дети по очереди отчаянно обнимали Лилли, заливая слезами ткань ее фланелевой рубашки.
– Мы не можем просто оставить тебя здесь, – Бетани Дюпре рыдала, обнимая Лилли так сильно, что, казалось, сейчас хрустнут ребра. – Мы должны быть вместе.
Стоя на коленях, Лилли обняла девочку, поглаживая ее волосы.
– Вы должны идти, дорогая. Все будет хорошо. Я буду в порядке. Ты и Томми должны заботиться о малыше.
Девочка пристально посмотрела на Лилли огромными влажными голубыми глазами.
– Но т-ты сама сказала, что мы будем вместе, всегда… всегда бу-будем.
– Я знаю… но обстоятельства изменились.
Лилли взяла ее за плечи.
– Посмотри на меня. Ты сильная. Ты должна пойти и защитить своего брата.
Девочка заплакала. Другие дети смотрели в пол, некоторые из них плакали громко, во всю силу своих маленьких легких. Малыш вопил. Томми держал младенца, аккуратно покачивая его. Лилли поднялась на ноги и обратилась к детям:
– Вы все должны быть сильными. Поищите Норму. Она где-то там. Делайте то, что скажут Томми и Бетани, и вы выберетесь.
Томми передал вопящего ребенка Бетани. Он посмотрел на Лилли.
– Я не иду.
Лилли почувствовала, как стена вокруг ее сердца сломалась.
– Ты должен пойти.
Глаза Томми налились слезами, но он мужественно продолжал упорствовать.
– Ну уж нет, я не иду. Я останусь с тобой.
– Ты должен идти, Томми. Ты – единственный, кто может помочь этим детям вернуться назад.
Она обняла оцепеневшего мальчика, пока он боролся со слезами. Он знал, что должен идти, и Лилли знала, что он знал это. Она обнимала его.
– Я люблю тебя.
Томми потерял самообладание в ее руках. Он плакал и плакал в изгиб ее шеи, рыдания уносились в мрачный коридор. Мальчик плакал так отчаянно, что двое бесчувственных мужчин-конвоиров, стоящих позади Лилли, отвернулись. Даже Брайс смотрел в пол. Лилли пыталась удержать свой разум, пыталась контролировать свои эмоции. Она должна быть сильной, ради этого мальчика. Она обняла подростка и прошептала в его ухо:
– Попытайся найти депо, иди рядом с путями, не высовывайся и двигайся на юг. – Она проглотила горе и попыталась улыбнуться. – Теперь ты мой сын, Томми. Я горжусь тобой, и я буду всегда любить тебя. Всегда. Всегда.
Горе внезапно прорвалось и задвигалось внутри Лилли. Она позволила проступить слезам и заплакала в плечо Томми. Она рыдала так сильно, что горло заболело и осипло. Ее слезы пропитали рубашку мальчика. Она разрешила шторму эмоций пройти сквозь нее.
Потом она пришла в себя и мягко освободилась из объятий мальчика. Она отступила и кивнула Томми.
– Пора идти.
Лилли не могла смотреть, как дети уходили. Она отвернулась, когда Томми и Бетани повели стаю всхлипывающих, потрясенных ребят через двери запасного выхода и вниз по лестнице. Призрачное эхо детского плача билось о цементный корпус. Уставившись на искривленный, догнивающий паркет больничного коридора, Лилли слушала коротенькие шаркающие шаги, отражающиеся на лестничной площадке, исчезавшие, пока дети неохотно спускались по железной лестнице. Она почувствовала головокружение. Из носа текло, и она вытерла сопли и соленые слезы с лица.
Потом, в течение нескольких секунд, звуки шагов исчезли. Отдаленный писк где-то в лабиринте нижних этажей, сопровождаемый металлическим лязгом, означал, что дети ушли из здания. Этот звук казался похоронным звоном; будто шип проткнул сердце Лилли. Она проглотила мучение и горе. Прямо тогда она сказала себе, дала клятву, что она увидит своих детей снова или умрет, пытаясь это сделать. Она думала об этом, когда услышала слева баритон Брайса.
– Отлично… порядок?
Лилли подняла глаза.
– Я бы так не сказала.
– Но условие выполнено, так? Выполнена маленькая часть нашей небольшой сделки?
Лилли пожала плечами:
– Полагаю, да, можно так сказать.
– Отлично.
Лилли не видела, как кулак приблизился к ней, пока уже не стало слишком поздно. Брайс приложил ее прямо между глаз массивным ударом, чуть выше переносицы, отработанным ударом наотмашь, придуманным специально, чтобы отправлять противника на пол. Эффект похож на затемнение в фильме: Лилли потеряла сознание еще до того, как пол вздыбился, чтобы с глухим стуком встретить ее затылок.
Часть четвертаяМечтать, быть может
И они выпьют, и будут шататься,
и обезумеют при виде меча, который
Я пошлю на них.
Глава шестнадцатая
…она плыла…
…без формы, без цели, без памяти, без личности, скользя над лоскутным одеялом разоренных земель, пашен в копоти и рубцах, ручьев и рек, чьи воды были окрашены в грязно-красный цвет, и толп оборванных, голых, ветхих душ, бесцельно блуждающих – личинок на земле…
…в ветрах верхней атмосферы она открыла рот, чтобы закричать, но не издала ни звука…
…позже…
…она бежала, бежала…
…вниз по извилистой асфальтированной дороге, через арку моста, безумно размахивая руками, рвано и шумно вздыхая, она мчалась вниз по узкому настилу, потеряла равновесие, почувствовала резкую боль в боку, в глазах все расплылось…
…она сумела бросить взгляд через плечо и увидела стадо, шедшее по пятам, тысячи трупов протискивались в узкий проход моста, все эти молочные глаза сфокусировались на ней, дрожащие руки тянулись к ней, все эти гнилые губы изгибались вокруг скользких зубов – все это подталкивало ее, быстрее, быстрее к противоположной стороне, к свободе…