Печаль с силой вулкана или землетрясения ударила Лилли, практически выбив дух. Ее трясло от горечи, ствол колебался в такт скорбной дрожи, уставившись на монстра по ту сторону стекла. На мгновение показалось, будто мертвая женщина смотрела за мушкой пистолета, а потом – прямо в лицо Лилли. Лилли знала, что это невозможно. Она знала, что выдает желаемое за действительное, и все же… и все же… что-то по ту сторону затянутых пленкой глаз пристально смотрело на нее, буквально вырывая сердце. Слезы полились ручьем, вниз, по щекам и высыхали на ветру. Ствол дрожал. Ее голос был едва слышен даже ей самой.
– Ч-что же с нами стало? Как мы дошли до такого?
За спиной Лилли в завывании ветра и стуке металлических тросов голос старика сложно было различить.
– Она пыталась сделать ровно то же, что и ты.
– Что? – Лилли бросила слова себе за спину, раздраженная, в нетерпении, словно отгоняя муху. – Что за херню ты несешь?
Старик опустил взгляд.
– Она умоляла нас взять ее вместо детей. – Он прочистил горло. – Над ней проводили опыты, когда ты прибыла. Потом она стала твоей сиделкой… пока тебе… нездоровилось, – Лилли приставила ствол к стеклу в паре сантиметров над переносицей существа.
– Мне жаль, подруга… мне так… так жаль. – Спусковой крючок внезапно показался недвижимым, как будто был залит цементом. Лилли не могла заставить себя застрелить своего бывшего друга. – Так жаль… – Лилли опустила взгляд – …vaya con dios, mi amiga[27]…
Не глядя, Лилли сделала одиночный выстрел, который, отзвучав маленьким раскатом грома, пробил в стекле дырку размером с пенни. Пулевой импульс отправил голову существа, когда-то бывшего любящей женой, полной жизни и женской стати, в резкий полет назад, образовав туманное облачко алой материи на затылке.
Существо сложилось на полу – гравитация сделала свое дело; мертвенная тишина возвращалась со скоростью замыкающейся цепи. Вытирая лицо, Лилли, повернулась к старику и начала что-то говорить, когда громкий металлический щелчок троса – резонирующий с разрывом высоковольтного провода – заставил Вселенную наклонить свою ось. Лилли схватилась за помост, внезапно начавший наклоняться, а старик начал соскальзывать, и Лилли поползла по древнему, потрепанному погодой, изъеденному червями деревянному настилу, чтобы подхватить его.
Глава восемнадцатая
Это было какое-то чудо, случившееся вопреки законам физики, совершенное при помощи природного дара, мышечной памяти, оставшейся со времен пребывания в качестве гимнастки-первокурсницы в Технологическом университете штата Джорджия. Лилли удалось схватить старика за пояс прежде, чем химик рухнул вниз на пятьдесят футов, навстречу смерти. И, слава богу, старый чудак был настолько истощен, что, наверное, весил меньше ста фунтов даже в промокшем виде.
Во второй раз Лилли повезло, когда трос на противоположной стене платформы выдержал и подмостки остались болтаться между пятым и четвертым этажами, оставаясь в подвешенном состоянии, бешено мотаясь на ветру с Лилли, цепляющейся за нижний край.
Лилли задыхалась и ежилась от боли, зубы сжаты, кисть левой руки запуталась в тросе, а вся конструкция билась о стену и скользила вдоль нее, будто гигантский неуклюжий маятник. Левая рука мертвой хваткой держалась за стойку. Правая рука, уже скользкая от пота, продолжала, будто в тисках, сжимать ремень Ноллза. Старик висел, его хилые ноги беспомощно болтались в воздухе, воздух с хрипом выходил из его легких, когда он пытался издать какой-то звук, пытался кричать, карабкаться вверх, не имея точки опоры. При этом ему удавалось удерживать свой благословенный портфель одной рукой.
Все мертвые лица, оказавшиеся внизу на достаточно близком расстоянии, запрокинулись вверх с синхронностью спутниковых тарелок, привлеченные суматохой. Портфель выскользнул из пальцев старика. Лилли услышала, как химик вскрикнул, и увидела, как кожаный предмет пролетел три с половиной этажа, спикировав на тент, натянутый над восточным входом в больницу. Портфель отрикошетил, затем ударился о конец тента, после чего приземлился на усыпанный мусором тротуар. Это происшествие не вызвало никакого отклика у батальонов ходячих, кругами шатающихся по растрескавшейся пешеходной дорожке, поросшей бахромой травы.
– Держись! Держись, Ноллз! – крик Лилли вышел тонким и сиплым, едва различимым из-за ветра и скрипа подвешенной на тросах конструкции. – Хватит извиваться! Мы вернем его! Ноллз, черт тебя дери, ХВАТИТ ИЗВИВАТЬСЯ!
Сразу после этого Лилли приняла мгновенное решение. Она посчитала расстояние между ними и тентом – немногим больше сорока футов, если считать от точки, где болтались их ноги, – недостаточно для того, чтобы кого-то убить, особенно если этот кто-то избежит тяжелого приземления на тротуар. Она понятия не имела, что находится под тентом, и даже замедлит ли древняя ткань их падение, но других вариантов у нее не было. И еще она чувствовала, как медленно ослабевает хватка ее потной, скользкой ладони на брюках старика, уверенно выскальзывающих из ее пальцев. Выронить его – вопрос миллисекунд. Поэтому она выбрала момент для своего действия между движениями массивной установки, качающейся вперед-назад, будто маятник.
Она бросила старика ровно тогда, когда устройство делало мах назад, пролетая прямо над тентом.
Ноллз рухнул вниз, вертясь и содрогаясь, его хриплый вопль заглушил ветер. Одну наносекунду спустя Лилли отпустила настил и тоже устремилась в полет. Она приземлилась прямо на старика, а тент обрушился под их общим весом. Складки потрепанной погодой холстины поглотили их, когда они упали на изъеденную термитами решетку в кучу мусора.
Приземлившись на бок, Лилли стала судорожно ловить ртом воздух. Удар пронзил позвоночник взрывом нестерпимой боли, отдавшимся в грудной клетке.
Людям потребовалось несколько секунд, чтобы сориентироваться и понять, что теперь делать на земле.
Лилли села, и боль впилась в бок. Она не могла полностью вдохнуть, а зрение опять сошло с ума. Она видела мутные очертания старика рядом собой, сгорбленного и, несомненно, страдающего от боли, вызванной ударом, который пришелся на его долю. Мощная вонь орды – сдобренная запахом метана, который источался мусором трехлетней давности – пеленой повисла под разрушенным тентом. Несколько ходячих по соседству были убиты падением Лилли и Ноллза – изуродованные тела с проломленными черепами, сочащиеся жижей, валялись кучами. Лилли проморгалась и осмотрелась. Размытые изображения на периферии зрения приближались со всех сторон.
Затем она увидела портфель, лежащий на дорожке в десяти футах от северного входа. Лилли удалось встать и пробраться к сумке. Она увидела пару ходячих, подходящих к ней, приближающихся к месту, где лежал портфель. Толпа за ними начала стягиваться и направляться в ту же сторону. Лилли достала свой «тридцать восьмой», забыв о том, в барабане осталось только четыре пули. Она выстрелила в подступающего ходячего, оторвав тому кусок черепа и отправив его на мостовую. Вторым выстрелом она промахнулась. Третий снес мертвецу лоскут кожи с черепа, и тот сложился, заливая пешеходную дорожку потоком гнилой крови. Лилли быстро схватила портфель.
– Осторожно!
Она услышала слабый выкрик старика точно в тот момент, когда уголком глаза заметила расплывчатое пятно еще одного атакующего. Это был труп женщины в сером парике и заляпанной сестринской форме, кренящийся в сторону Лилли с разинутой пастью, совершающей механические движения. Лилли в последний момент вскинула револьвер и проделала дыру в черепе создания. Меньше минуты у Лилли заняли обратная дорога к куче мусора и успешная попытка подхватить старика и оттащить его к забаррикадированным стеклянным дверям больницы. Правда, к тому времени, как она поняла, что забаррикадированный проход для них непреодолим и назад в здание они вообще в ближайшем будущем не собираются (а даже если бы и собирались – первый этаж переполнен ходячими и не гостеприимен), трупная вонь и гудящий шум сотен ходячих окружили их.
Одного быстрого взгляда через плечо Лилли хватило, чтобы понять, что их путешествие, по-видимому, здесь и закончится, и, скорее всего, уже никто не завершит проект, заключенный в поношенном, потрепанном портфеле из поддельной кожи.
Возможно, это человеческая натура или просто глупость некоторых упрямых членов человеческого рода, но отказ сдаваться – отвращение к тому, чтобы пускать дела на самотек – вполне может быть закодирован в нашей ДНК. Это проявляется в непоколебимой воле матери, которой пришлось защищать своих детей; в желании выжить в любой ситуации; в человеке, оказавшемся в дикой местности и идущем домой; в сперматозоиде, ищущем яйцеклетку. И это глубоко укоренилось в Лилли Коул. Даже сейчас – в этом разоренном месте, напротив этого заброшенного входа, в тени павшего медицинского центра – она ощущала нежелание сдаваться, тлеющее где-то внутри ее, когда она потянулась назад, к сумке, нащупывая коробку с патронами в кармане.
Когда она пыталась откинуть барабан, чтобы зарядить еще полдюжины патронов в магазин, ее руки тряслись. За ее спиной старик что-то тихонько бормотал себе под нос, о том, что все кончено, его работа – ничто, его проект умрет вместе с ним, Господи помилуй всех. Лилли выронила патрон, выругалась, вздрогнула, подняла взгляд и увидела волну ходячих – точно больше тысячи, – стекающихся ко входу. Они шли отовсюду сразу, всем скопом, потоком, толпой библейских масштабов, притягиваемые последними людьми в этой области, будто металлические опилки, притягиваемые магнитом. Они выходили из пустых дверных проемов и аллей, появлялись из подворотен и лестничных пролетов. Они шли из руин общественных парков и покинутых парковочных комплексов. Город превращался в безразмерный ящик фокусника, изрыгающий бесконечные ряды мертвецов, во всех возможных стадиях разложения и степенях целостности. Большие и маленькие, мужчины и женщины, старые и молодые, всех возможных цветов, рас, обмундирований, они приближались, обнажая все новые отвратительные детали. Из одних торчали внутренности, плоть других свисала из старых ран, у третьих частично отсутствовали челюсти… Лоскуты кожи болтались у некоторых, словно резиновые плети на теле, море глаз было приковано к добыче, загнанной к забаррикадированному входу.