21 июля Юра дает свое последнее интервью. Трудно сказать, вышло ли оно в эфир воронежского телевидения, для которого снималось, но запись сохранилась и доступна в сети. Хой контактен, пребывает в хорошем настроении, отвечает на вопросы охотно. Рассказывает, что долгое пребывание в Германии порядком ему надоело, обещает, что осенью выйдет новый альбом и что концертов в Воронеже пока не планируется… На вопрос о том, куда делась группа, почему о ней так долго не было слышно, как бы в шутку отвечает, что целых два года «в голову лезла всякая гадость, но песни не лезли». Снова говорит о съемках клипа и о своей давнишней мечте – доснять «Сказку». Главный посыл того интервью в том, что Хой планирует жить и работать дальше. То есть иногда в последний период он все же выбирался на светлую сторону, но… Последний кадр этой записи – Юра выходит из дома на улицу вместе с журналистом канала, садится в свою «Дэу» и уезжает, исчезая за поворотом.
В последний раз Хой вышел на сцену один, точно так же, как на самом первом выступлении в далеком 1987 году. Это был тот злополучный фестиваль «Звуковая дорожка» в «Лужниках», где Юра так и не смог допеть «Демобилизацию» до конца. Об этом мне подробно рассказал Алексей Привалов в своем интервью, так что останавливаться на том эпизоде второй раз смысла нет. Скажу лишь, что Алексей зря думал, что Юра на него в сильной обиде. Из здания Дворца спорта Хой вышел рассерженным и злым. В машину они сели с Кимцовым и поехали к Юре домой. Поначалу Хой, конечно, негодовал: «Блин, так опозориться, это же вообще!» Но злость сошла с него быстро и без остатка, за одну секунду. Что-то словно щелкнуло – и Юра вернулся в свое обычное состояние: шутил, курил, строил планы. В общем, все обиды быстро забылись, а остаток того дня 25 июня Хой и Кимцов провели за самым бесшабашным занятием на свете – стреляли по пустым бутылкам из травматического пистолета. В последнее время Юра серьезно интересовался пневматическим оружием, приобрел себе каталог и первый пистолет. Несколькими днями позже Хой уехал из Москвы в Воронеж. Теперь уже навсегда.
4 июля 2000 года – черный день календаря
Ирина Клинских. Второго июля папа приехал из Москвы. Это было лето, страшная жара, поэтому решили всей семьей поехать отдохнуть к бабушке в Усмань. И он нас на машине повез. Туда же приехали тетя из Питера, ее дети. Большая семья снова была в сборе. Папа вообще Усмань любил, отдыхал там душой. И правда – там было хорошо, спокойно, весело. Кстати, о песне «Теща». Его отношения с бабушкой были великолепными, абсолютно противоположными тому, о чем в песне поется. Обычно, будучи в Усмани, он покупал свое любимое «Жигулевское» и брал у дедушки тараньку – тот сушил ее в сарае килограммами. В этот раз он не пил, потому что ему нужно было ехать назад, в Воронеж, там было много работы над клипом «Ночь страха». Но для всех нас вскоре наступил день страха… 4 июля 2000 года между 12.00 и 12.30…
Папина смерть… Мама рассказывала, что он ее давно чувствовал. И говорил: «Мне кажется, что она ходит за мной по пятам». Он начал ее опасаться. Им овладело ощущение, что скоро произойдет нечто страшное. Он много думал в последнее время, размышлял о семье. О том, как пересмотреть, перестроить свою жизнь. Мучился, но ответа не находил. Предчувствие терзало его долго. Это началось примерно за полгода до ухода. Могу сказать, что и у меня с детства предчувствие было, что близкий человек рано уйдет. И с возрастом оно только усиливалось. А в тот момент все было прекрасно – мы ехали в Усмань, разговаривали, папа как всегда шутил, веселил нас. Прикалывался, всякие истории рассказывал. В общем, нас он привез, немного побыл в Усмани, а потом уехал работать над клипом.
В тот самый день 4 июля я проснулась сама не своя. Какая-то тяжесть давила. Я со всеми почему-то поругалась. Настроение было депрессивное, да еще сестра Лиля сильно психовала, плакала. И у меня появилось желание сейчас же уехать из Усмани в Воронеж на электричке – поехать к папе как можно скорее. Я на всех огрызалась, говорила, чтобы они отстали от меня, что я уезжаю. Рассказываю это все сейчас тебе, а у самой слезы… До сих пор помню все это до мелочей. Каждый раз эти воспоминания оживают, словно это все вчера случилось. А еще говорят, что время лечит… А тогда… Дома стоят, по дорогам продолжают ездить машины, солнце светит, родные люди рядом… а на душе тьма какая-то жуткая.
Наступил вечер. Мы все ждали папу – он обещал приехать на днях, как закончит работу. Мы обычно вечерами собирались с друзьями на «пятачке» у бабушкиного дома – девчонки, ребята на мотоциклах. Тусовались, в общем. Так и в тот вечер было. Смотрю – машина какая-то едет, фарами нас слепит. У меня в груди радость – «папа!». Но смотрю, машина не его… Подъехала, остановилась у дома. Оттуда выходят Андрей Дельцов и жена папиного брата. У меня сразу в голове диссонанс – как это так? Эти двое вообще не знакомы между собой, никогда не пересекались… И тут же осознание – случилось что-то страшное, непоправимое, раз они как-то познакомились и приехали вместе в Усмань. Я подошла к ним и задала вопрос: «А где папа?» Они: «Ира, пошли в дом…» В общем, все стало понятно. Но еще теплилась надежда, что, может, он в больнице, что все еще наладится. Подходим к крыльцу, поднимаемся по ступенькам к двери, заходим. Навстречу идут тетя, мама, бабушка… И тут Андрей сказал, что папы больше нет. У всех шок, ступор. Потом слезы…
Мне, как подростку, было это слышать совершенно невыносимо. Просто нереально. Я понимаю Андрея, он сам был в полном шоке и не подумал, что лучше бы меня постепенно подготовить к ужасной новости. И тут я теряю сознание. Мозг отключается, я просто падаю. Даже не помню, успел ли меня кто-нибудь поймать или нет. Всё. Времени нет, ничего нет, все остановилось. Потом очнулась, встала. Спрашиваю: «Что?!» Дельцов снова говорит: «Юры, твоего папы, больше нет с нами». И я второй раз отключаюсь. Представляешь? Ребенок 13 лет… Два раза потеряла сознание. Меня откачивают, поят водой. А сами все бледные… У меня в голове уже бредовые мысли зашевелились тогда: «Может, они обманывают? Может, специально неправду говорят?»
К огромному сожалению все было именно так, как они сказали. Мы наспех собрались, нас посадили в машину… И вот тогда я уже ничего не помню, все как в бреду, в тумане. Мы поехали… Ночь уже была… Мне два момента только запомнились: Андрей Дельцов нарушил какое-то правило, потом не заметил гаишников, которые за нами ехали… Они нас догнали, он им что-то там объяснял… А второе… Мы едем по трассе – и откуда-то летит бумага – по дороге, по обочинам, над нами в небе… Какие-то листы вокруг… Вот что это было?..
Подъехали к подъезду дома. Уже была глубокая ночь. Надо идти домой – а у меня истерика. Как?! Как туда идти?! Я не могла… Там же нет папы, там пустота, там ничего нет. Это настолько страшное состояние, просто не передать. Словно сердце проткнули. Даже если б и правда пронзили – боль была бы гораздо меньшей. Но что делать, входить-то надо. Поднимаемся, открываем дверь… И снова накат ужаса на меня. Пустота и тоска дома… Провал какой-то. Все. Его нигде нет. Он не уехал в Москву, он не на гастролях, он не ушел в магазин. Его просто больше нигде нет. Навсегда нет.
Я зашла в его комнату. Там все было, как прежде, все на своих местах. Пошли с мамой в их спальню. Постель была примята с одного края – видимо, он прилег отдохнуть. Похоже, третьего числа, потому что четвертого уже бы не успел. Рядом лежал пакет, в котором мы хранили фотоальбомы. Все они были на полу… И отдельно фото Лили лежало рядом с подушкой на постели. И тут мы с мамой просто заревели в крик. Мы поняли, что ему было настолько плохо, что никакие слова этого не передадут. Он знал, что совсем скоро умрет и что больше нас не увидит. И фотографии, что он смотрел, – это было прощание. Я представляю, как ему было больно… Как страшно.
Сказать, что эта ночь прошла тяжело – просто обмануть. Это было невыносимо. А утром… какие-то люди забегали туда-сюда, началась подготовка к отпеванию и похоронам… Все эти хлопоты. У меня все как в тумане было – то помню, то не помню. Вспоминаю, как приходили мои одноклассницы, плакали. Мы пошли с мамой на рынок, пытались что-то купить… А отовсюду уже трубили, что Юра Хой скончался. На рынке к нам стали люди подходить, что-то спрашивать, утешать, каждый старался проявить сочувствие. Все остальное – сплошные пробелы… Помню только страшную жару. Точно не уверена, но, кажется, в те дни было под пятьдесят.
Еще помню момент, когда гроб с телом занесли домой. Я не хотела выходить из кухни, боялась увидеть папу таким… Но потом все же зашла. Он так хорошо выглядел… И улыбка была на лице, вот это точно помню. Он словно отмучился… В общем, травму я получила жуткую. Тогда еще не было моды на психологов, но мне точно нужна была помощь, сейчас я это понимаю. Эту проблему нужно было прорабатывать. Я ушла в себя, на уроки ходить перестала – это уже с сентября. Практически весь восьмой класс я школу не посещала. Мама, конечно, не знала… Она сама каждый день ходила то в церковь, то к нему на могилу. Словно взял кто-то и сердца из нас вырвал… Но все это чуть позже, а пока… Шестое июля – день отпевания и похорон… Лил совершенно дикий ливень, прямо стеной дождь стоял. Словно само небо прощалось с папой…
Маме выдали бумажку, в которой написано – скоропостижная смерть, вызванная сердечной недостаточностью. Но все эти бумажки – ерунда. Уверена, что-то мистическое воздействовало на него. Что-то вроде магической черной привязки… Я абсолютно никого не обвиняю, у меня нет на то достаточных оснований, но его московская подруга не желала папу отпускать от себя… И не хотела его возвращения в семью. Повторю – это мои предположения, построенные на внутренних ощущениях. То есть его тянуло в разные стороны. И в итоге просто разорвало. Вот сердце и не выдержало. И душа не выдержала. Мама, видя все это, предлагала ему: «Юра, давай расстанемся, что же ты мучаешься». Он был категорически против, ответив ей: «Галя, нет. Я просто без тебя не смогу». И она поняла – надо бороться. Не за себя, не за семью, а за его состояние и самочувствие. Но оказалось, что поздно уже… Он из семьи уходить никогда не хотел. Понятно, интрижки бывают у многих. Но жена, которая всегда ждет тебя с вкусным обедом, и двое маленьких дочерей – это было для него основным.