Юрий Клинских работает в постмодернистской парадигме с уклоном в концептуализм: на уровне идеи – стёб, на уровне языка – лингвистические эксперименты и высмеивание перестроечных штампов (в том числе массовой культуры – уже чисто в музыкальном плане). У него есть несколько самых очевидных способов написания текста:
Следование типичным фольклорным жанрам и их развитие («Кащей бессмертный», «Частушки», «Ку-ку»);
Использование повествований с сильной мистической составляющей («Вальпургиева ночь», «Мумия», «Нас ждут из темноты», «Вурдалак», «Моя бабка» и т. д.);
Обдуманное или интуитивное использование концептуалистской поэтики («Эстрадная песня», «Русский мат»);
Неординарный субъект лирического высказывания («Голубой», «Проститутка»).
Часто эти стилистические парадигмы смешиваются до неразличения. И что самое забавное – до поры до времени всё это работает на довольно «простецкий» образ «колхозного панка». Но со временем слушатели понимают – кто-то в большей, кто-то в меньшей степени – что это стёб, самый настоящий постмодернистский стёб.
Первый магнитоальбом «Плуги-вуги» (1989) уже совмещает все эти стилистические парадигмы: «Вступление» – стилизация под «We will rock you» Queen; «Эстрадная песня» – чистый концептуализм; «Авто-мат» – концептуализм с использованием эвфемизмов; «Война» – концептуализм; «Вальпургиева ночь» – развитие фольклорных жанров и одновременно текст с сильной мистической составляющей.
Концептуализм имеет дело, с одной стороны, с советской идеологией, с ее лингвистической заскорузлостью и канцеляритом, с ее штампами и застойными символами; а с другой стороны, с тем культурным слоем, который у всех на слуху, который ты хочешь или не хочешь, а знаешь. Вот, например, как писал Всеволод Некрасов:
Я помню чудное мгновенье
Невы державное теченье
Люблю тебя Петра творенье
Кто написал стихотворенье
Я написал стихотворенье
Он берет известные пушкинские строчки из разных стихотворений, соединяет в одно – и получившаяся конструкция, действительно, уже «его творенье». Клинских поступает схожим образом. В «Эстрадной песне» он берет известные строчки из популярных песен и «издевается» над общей перестроечной повесткой:
Луна, луна, цветы, цветы
Птица счастья завтрашнего дня
Лаванда, горная лаванда – всё в кайф!
На два дня, на два дня вы забудьте про меня
На недельку до второго я уеду в Комарово
Я буду долго гнать велосипед
Барабан был плох, барабанщик сдох
Ну чё, вам надоело? А мне еще нет!
Эстрадная песня, в натуре, я очень тащусь!
Без тонкого чувства языка работа в концептуалистском духе невозможна. Естественно, русский язык богат, а народное чутье настолько натренировано цензурой, что можно найти лингвистические эксперименты в куда более ранние периоды. Фонетика бежит впереди орфографии и поэтому преподносит сюрпризы. Вы, наверное, слышали историю о культовой советской поэтессе Вере Инбер? Она в поэме о Степане Разине позволила себе такие строчки:
Ой ты гой еси царь батюшка
Сруби лихую голову!
На первый взгляд здесь вроде бы ничего нет. Однако более восприимчивые к слову поэты быстренько написали пародию на Веру Инбер (эта пародия приписывается и Маяковскому, и Асееву, и много кому еще):
Ах у Инбер! Ах у Инбер!
Что за глазки, что за лоб!
Всё глядел бы, всё глядел бы,
Любовался на неё б!
Теперь поняли, с чем мы имеем дело? С подобным материалом активно работали во второй половине XX века. Это был своеобразный вызов. Иосиф Бродский и Лев Лосев, Андрей Вознесенский и Леонид Губанов – многие приложили руку. А Юрий Клинских ответил своей песней «Русский мат», где в припеве поется:
Вы не ждите, что в припеве заругаюсь матом я
Я б, конечно, заругался, только очередь твоя!
И подкалывать не надо, мне на это наплевать
И матершинные слова не буду я употре-блять!
Повествования с сильной мистической составляющей возникают неслучайно. Это опять-таки контркультурная позиция и желание пойти наперекор устоявшимся нормам. Все мы с детства знаем сотни (если не тысячи!) сказок. Все они, как правило, причесаны, прилизаны и лишены своего фольклорного звучания и первобытного очарования. Клинских пытается вернуться к истокам. Естественно, на это повлияло массовое распространение магнитофонов и VHS-кассет с западными фильмами ужасов, но не стоит сбрасывать со счетов и нашу культуру.
«Кащей бессмертный» подается не только как вариация известных сказок с сексуальным подтекстом, но и как фривольная матерная поэма. А в нашей культуре есть целая традиция с десятками прецедентных текстов: фольклорный «Лука Мудищев», пушкинская «Тень Баркова», тексты самого Баркова и т. д. Но это слишком большая тема.
Отдельные мистические песни «Сектора Газа» делятся на две категории – серьезные и стёбные. Первые – «Нас ждут из темноты», «Укус вампира» и т. д., вторые – «Вурдалак», «Мумия», «Моя бабка». У серьезных песен есть целая традиционная линия в русской поэзии от «Песен западных славян» Пушкина и «Ночного смотра» Жуковского до современных авторов.
А если говорить про стёбные песни, то надо сказать, что во многом в это время Юрий Клинских идет параллельно с Орденом куртуазных маньеристов (Андрей Добрынин, Константэн Григорьев, Вадим Степанцов, Виктор Пеленягрэ и др.). Поэты тоже чувствуют себя enfants terribles русской культуры. И потому стремятся вырвать из привычных рамок. Они сладострастники, немного сексисты, сибариты. Они также активно смотрят TV, чтобы почерпнуть оттуда темы и образы. И быстро устав от любовной лирики (правильней было бы сказать – галантно-кавалерской), они пробуют себя в мистике. Вот, например, стихотворение «Оборотень» Константэна Григорьева:
Опять на небе – полная луна.
Я в комнате у зеркала вращаюсь,
И в волка постепенно превращаюсь.
Я – старый волк, идет мне седина.
Чтоб насладиться скоростью сполна,
Прыжками в лес густой перемещаюсь,
Убив оленя, жадно насыщаюсь…
О, запах трав, о, лес, о, тишина!
Вдруг рядом появляется волчица —
Придется мясом с нею поделиться,
Но пусть подарит мне любовь свою.
Сейчас волчицу юную покрою,
Испачканную кровью пасть открою
И на луну завою: «У-у-у!!!»
Куртуазные маньеристы выпускали даже отдельные сборники с такими стихотворениями и, естественно, устраивали тематические поэтические концерты. Но любопытно тут другое: одно время куртуазные маньеристы и «Сектор Газа» шли параллельными путями, а потом пересеклись и после точки бифуркации отразились друг в друге. Уже в последнем альбоме «Восставший из ада» (2000) Клинских дает слушателям не только и не столько серьезные и стёбные мистические песни о жизни нечисти, но и совершенно бесподобные песни о любви. Помните «Сожженную ведьму» и «Любовь загробную»? Это же почти чистая лирика!
Давно умерла ты для всех, только не для меня,
Пусть труп твой прекрасный за несколько лет провонял,
Червями изъедена наша прогнившая плоть,
Мы – грешные люди, не взял наши души Господь,
Мне нужна твоя мертвая плоть.
Тела наши снова сольются под светом луны,
Любовь наша вечна, друг другу мы сильно нужны,
Твой череп оскаленный вновь улыбается мне,
Я буду ласкать тебя нежно при полной луне.
Последнее, о чем надо сказать, – это виртуозное манипулирование Юрия Клинских субъектом лирического высказывания. Большинство привыкло к тому, что если в стихотворении появляется некое «Я», то мы непременно имеем дело с автором. Даже когда это «Я» отличается по полу, возрасту, цвету кожи, вероисповеданию и чему-либо еще, все равно – автор, просто он зачем-то шифруется. Конечно, на самом деле все чуть сложней. Каждый новый текст – это, как правило, новый субъект лирического высказывания. Не можем же мы, право слово, сказать, что в песнях «Сектора Газа» – «Кусок», «Свидание» и «Звездная болезнь» – один и тот же «рассказчик»? Не можем. Но Юрий Клинских вживается в своих персонажей. Очень точно, правдиво и умело. И удивительно, как народ спокойно слушает среди прочего и, например, песню «Голубой». Она ироничная, конечно. Но для русского мужика, который не зарекается ни от сумы, ни от тюрьмы (особенно от тюрьмы с ее укладом!), это воспринималось (и воспринимается) нормально. Настолько, видать, велика любовь слушателей!
Читал ли «Хой» современную ему поэзию, обращался к классической русской поэзии, точно сказать не могу: для надо этого работать с архивом (если он есть). Но определенно точно, что он находился в контексте и знал или чувствовал последние литературные веяния.
Олег Демидов, литературный критик
– Я отдаю должное творческой энергии и своеобразному музыкальному языку Юрия. Это сделало из него знаковую фигуру отечественной поп– и рок-сцены.
Андрей Кагадеев, «Н. О. М.»
– Я иногда слушаю две песни «Сектора Газа». Где про тридцать лет и про разговор лирического героя со стаканом водки. «Сектор Газа» – это, конечно, феномен. Как и группа «Любэ» времен первого альбома. Памятник Юрию Хою в Воронеже или каком-то другом месте нужен – он, конечно, незаурядная личность. И время показывает, что созданная им группа – культовая. Есть общность людей, которая живет песнями «Сектора Газа». И моя жизнь без этих вот двух песен – трогательных иногда до слез – была бы беднее.