В углу комнаты, на плетеном ивовом топчане, навзничь лежал второй мужчина. Глаза его были закрыты, обнаженный торс и чисто бритое, искаженное болевой гримасой лицо покрывала испарина. Он бредил. Несвязная речь его то затихала, то вырывалась истошным криком. Судорожная дрожь поражала тело. Вскоре душераздирающий вопль его заглушил собой волчий вой.
Испуганные лошади перешли в галоп. Кучера крестились, оглядываясь на страшный особняк, пьяные шляхтичи закутывались с головой в тулупы. Скорее прочь из Кракова: от волка ружье сбоку, а от колдуна душу уберечь нечем…
В тот год весна в Петербурге выдалась ранняя. Март незаметно быстро прокричал хриплым сорочьим голосом, отстучал капелью по мостовым. Апрель просушил разбитые колесами повозок дороги, украсил первой зеленью землю. Май обогрел жарким уже солнцем, раскрасил сады белым цветением вишни. Сирень заполнила ароматом улицы города. Девицы в пестрых платьицах, будто бабочки, запорхали по тротуарам. Извозчики ломали шеи, провожая взглядом веселых прачек, булочниц, белошвеек…
Утром, около одиннадцатого часа, Лука Сергеевич Желудев сидел за рабочим столом. Солнце широкой рекой проливалось сквозь кисейные занавески, ложилось на стол яркой ажурной полосой. Лука Сергеевич уже трижды макал перо, но так и не написал ни единой строчки. Меж тем карточный долг обязывал начать новый роман. Проигранная прошедшим вечером сумма не была чрезмерно велика, однако требовала решительных действий. Издатель тоже торопил со сроками, а мысль не шла. Полная пустота в голове. Даже пустячного сюжета не возникало. Лука Сергеевич недовольно сопел, грыз перо, злился. Кроме упреков, обращенных к самому себе, в голове ничего не вертелось. «Идиот! Надо было на семерку ставить!» – то и дело бормотал он.
– Прохор! Прошка, ты где запропал, бездельник?! – обернувшись к двери, вдруг выкрикнул литератор.
– Вот он я, нигде не запропал! Куда ж я денусь-то? – привычно бухтел старый слуга.
Его заспанная физиономия появилась в дверях кабинета.
– Сбегай-ка за «Ведомостями», лентяй ты этакий! – приказал барин.
Прохор прошел вглубь кабинета, изобразил виноватый застенчивый вид и промямлил едва слышно:
– Так ведь газеты нынче за так не раздают. Денег надобно, Лука Сергеич!
– С деньгами и дурак принесет. Впрочем, ты и есть… – невесело выдохнул литератор.
Однако зачем-то заглянул в пустой бумажник, порылся в кармане брюк, затем сюртук обыскал: нигде не звенело. Слазил в шкаф, обшарил карманы в плаще – нашел полтинник, чему был несказанно рад.
– Держи, – он бросил монетку слуге. – Сдачу не бери – скажи, пусть каждый выпуск по утрам заносят.
Прошка исчез, будто испарился.
Явился он минут через десять с мутными глазами, сивушным духом, но и со свежим выпуском «Ведомостей».
– Сдачу, небось, пропил? Смотри у меня: ежели газет не будет, то поедешь в деревню, к сохе! – принимая газету, припугнул барин.
Только слуга не особо пугался таких слов. Вылетали они из уст литератора чуть ли не ежедневно вот уже лет пять как, а он, Прохор, как был при барине, так и по гроб жизни останется, потому как свыклись они друг с дружкой, душой приросли.
– Будут газетки, не извольте беспокоиться, Лука Сергеич! – выдохнул перегаром Прохор.
– Фу-у, пошел прочь! – как опахалом, разгоняя газетой воздух, выкрикнул литератор.
Слуга не заставил повторять дважды – шустро сгинул с глаз долой, прикрыв дверь с той стороны.
Лука Сергеевич уселся за стол, сгреб в сторону выложенные накануне листы, отставил чернильницу, разложил газету.
– Идиот! Истинный идиот! – прочитав новостную колонку, разразился смехом литератор.
Из прихожей донеслась приглушенная речь: Прошка встречал визитера. Вскоре скрипнула дверь и смачный бас купца второй гильдии Поликарпа Матвеевича Дубинина заполнил кабинет:
– Кого ж это ты так, Лука Сергеич, идиотом-то? Я аж от входа услыхал!
Литератор обернулся, шустро поднялся, поспешил поприветствовать знакомца, не отпуская улыбку с лица.
Вошедший здоровенный бородач излучал искреннюю радость встречи. На нем были надраенные до зеркального блеска хромовые сапоги, черные штучные галифе, небрежно расстегнутый дорогой темно-коричневый суконный сюртук, высокий картуз в тот же цвет. Толстая золотая цепь карманных часов аксельбантом свисала с пуговицы жилетки и пряталась за сюртуком.
– Доброго здоровья, Поликарп Матвеевич! Давненько не видал тебя! А как рад, так и описать не в силах! – крепко обнимаясь с гостем, высказывал литератор.
– Да вот, по делам коммерческим в Петербург прибыл и к тебе не преминул заглянуть! – добродушно ответил купец. – Так над кем, позволь полюбопытствовать, ты давеча потешался?
– Так, безделица. Пойдем лучше… – хотел было Лука Сергеевич пригласить гостя чарку по такому случаю пропустить, да быстро опомнился – коньячок-то ночью кончился: расчувствовался литератор из-за проигрыша, да и заметить не успел, как бутылка дно показала.
Гость приметил замешательство хозяина, хитро улыбнулся, бороду пригладил.
– Прохор, подь сюда! – громыхнул купец и, дружески хлопнув хозяина по плечу, приговорил: – А ты всё такой же шалопай, Лука Сергеич! Небось, опять все деньги за ломбером спустил?
Литератор не ответил, только мину кислую, виноватую состроил.
Явился Прошка. Глазки его живо забегали, как у кобеля в предвкушении большой мозговой кости.
– Чего изволите, Поликарп Матвеич? – заискивающе заглядывая в глаза купцу, спросил он.
– Вот тебе на водочку, леший тебя раздери, а нам, дружок, коньячку добудь. Ну и капусточки квашеной принеси. Да мигом! – с ухмылкой приказал купец.
Прошка засиял, как новая копейка, и, зажав деньги в руке, припустил с проворством отрока.
– Гляди, как раболепствует! Знает, шельма этакая, душу твою добрую, – хмыкнул литератор.
– И много просадил-то? – конфузливо отмахнувшись, спросил Поликарп Матвеевич.
– Семьдесят пять рубликов – сколько и было, – как на духу сознался литератор.
Он изобразил неимоверную грусть и, как Прошка давеча, уставился на гостя.
– Дам, дам денег, – жеманно пригладив широкую бороду, отозвался на просящий взгляд купец. – Дам. Но и ты уж постарайся – прославь пером имя и дело мое. Да смотри, не как в прошлой книжке твоей! Князь тот, Копытин, у меня только безделушки покупал, а мебель за границей, видишь ли, заказывал. У меня мебель не хуже будет! Понял?
– Как не понять? С сего дня все персонажи мебель только у тебя, Поликарп Матвеевич, заказывать будут! – радостно отозвался литератор.
Он повеселел душой и, словно демонстрируя согласие, хватался за перо, бумагу, клал на место, вновь хватался…
– Ну, раз так, то держи! – пробасил довольный купец, раскрывая толстенный бумажник.
Пятидесятирублевая ассигнация восстановила обычную веселость Луки Сергеевича, а явившийся с Прошкой коньяк еще более вдохнул сил в ослабленное недавним самобичеванием душевное равновесие. Ставка на семерку перестала лезть в голову.
– Смотри, Поликарп Матвеевич: некий французишка, Перро, к нам прибыл, – после третьей чарки, ткнув пальцем в газету, начал Лука Сергеевич. – Намеревается любого желающего в бильярд обыграть! Идиот!
Литератора вновь пробрал смех.
– И что ж тут смешного? – непонимающе осведомился купец.
– А то, что у нас даже безрукие нос-то ему утрут! Как пить дать – утрут! – продолжая хохотать, ответил Желудев. – О генерале Скобелеве слыхал? Руку он потерял в сражении, а в игре равных ему нет! Вот тебе и однорукий! Держу пари – нос французишке утрет!
Купец заинтересованно взял газету, привычно пробежал взглядом по объявлениям купли-продажи, криво ухмыльнувшись, принялся искать указанную статью. Нашел, не без помощи литератора, прочитал в голос:
– «Вчера вечерним поездом из Москвы в Санкт-Петербург прибыл знаменитый виртуоз бильярдной игры француз месье Перро. В Москве не нашлось достойного противника для столь выдающегося игрока. Теперь он намеревается удивить и покорить петербургскую публику своей артистической игрой. Вчера же месье Перро провел единственную победную партию в клубе при французском посольстве. Соперником ему выступил маркер клуба, небезызвестный месье Пьер Монтань. Перед началом партии месье Перро показывал присутствующим редкие фокусы. Четырьмя пальцами правой руки француз захватывал шар и особым движением кисти бросал его на определенную точку стола. Шар останавливался, но с неимоверной силой вращался на месте. Рядом с первым месье Перро таким же образом бросал второй шар. В продолжение некоторого времени оба они вращались, не сходя с места. Затем шары начинали описывать раскатные круги, сначала небольшие, а затем всё увеличивающиеся, подобно волчку. Вскоре шары касались друг друга и, «чокнувшись», разбегались, а затем возвращались к фокуснику…»
– Что скажешь? – вставил Желудев, едва Поликарп Матвеевич сделал паузу.
– Лихо ты! Не увидев игры фокусника иноземного, об заклад биться принялся! Ох и азартен ты, Лука Сергеич! Ты б лучше разузнал, на чьих бильярдах игры будут. Ежели на фрейберговских, то устроителям зрелищ стоило бы новые столы по такому случаю предложить. У меня с фрейберговской фабрикой договоренность имеется – сукно я им поставляю, так что делай выводы: могу. И шары, кии, опять-таки…
– Вот везде ты выгоду ищешь, Поликарп Матвеевич! Уважаю и ценю тебя за это. Силен ты в коммерческих делах! Давай еще по чарочке за то пропустим, – наполняя рюмки, предложил литератор.
Выпили залпом, капусткой смачно закусили да беседу продолжили.
– Я вот что тебе скажу, Лука Сергеич! Коли сумеешь уладить так, чтобы устроитель сей потехи заказал у меня фрейберговские бильярды, то получишь по двадцать рублей за каждый стол, да за шары по пять рублей, – вдруг сделал предложение купец.
– Потехи, говоришь?! Да там такое будет!.. Ты читай ниже – Кречинский объявил, что разделает француза под орех, а он может! Он в прошлом году московских асов в пух обыграл. Букмекеры уже ставки принимают. Пока один к трем, а если Кречинский продует, да сам однорукий Скобелев в кураж войдет, то и к десяти будет. Вот тут-то и я ставку!.. – объяснял стратегию Желудев, однако сквозь затуманенное коньяком сознание до того самого места в голове, что за соображение отвечает, наконец, дошел коммерческий смысл сказанного. Литератор запнулся, забыв закрыть рот, принялся описывать пальцем круговые движения, будто это могло помочь выдавить застрявшее слово, кое-как промычал: – По двадцать?!